| ПОЭЗИЯ | Выпуск 57 |
|
La nosee[1] Может быть, я дурею с тоски – На безлюдье и нелюдь покажется другом, не скрою. Обнаружу забытые кем-то носки – Окроплю этот фетиш нещедрою женской слезою. Нет, не лирика – желчный сарказм. Не рифмуется слово «кровать» со словом «мужчина» – Тут прихватит чулочной петлею спазм… La nosee[2], господа, – вот такая причина. А февральский вечер, как купорос, Синим инеем выжжет сумерек паутину. И пейзаж за окном по-сартровски прост. Je m’emmerde, messieurs[3], смените картину! * * * В горклом масле лампады задыхается ветхий фитиль. Бросим в чай для услады сахаристую горечь – ваниль. Всхлипнет чайник, вскипая, старый спор откровенно нелеп, и молитву слагая, крикнешь: «Боже, ужели ты слеп?!» Чахлый свет от лампады – шнур бикфордов давно догорел. До чего же мы рады терпеливо сносить наш удел… * * * …И я пью этот воздух смолянистый, горячий и пряный – рыжих сосен дыханье, перезрелого полдня дурман, и твое нетерпенье разогретою пенной струею узким горлышком хлынет – дорогое хмельное вино. Терпковатая сладость Шампани растворяется в травах полынных, беспредельная горечь степная, нерастраченной нежности хмель. …Невесомые рыбы нежно-розовый бисер икринок рассыпают бесстрастно в серебристо-молочную муть. * * * Вы меня больше совсем не любите… Мне в прозрачных овалах просторно и холодно. Вы меня больше совсем не любите. Рассыпаются рыбы осколками льда. Вы меня меньше любить не сможете. В снежных пролежнях чахнет весеннее княжество… Вы меня меньше любить не сможете, – растворюсь в придорожном соленом снегу. Время метит подковою ржавою – ледяные проталины выбиты дочерна. Время метит подковою ржавою, медлит, дразнит, колдует и лжет. Сон А. Безгину …Этой ночью мне снились дельфины. (В океане мы бросили якорь.) Я кормила их и смеялась. Ты был, кажется, рядом, а может ты – был одним из них… Да, наверное, так и было… Точно – помню, один был похожим на сородичей наших. Как человек, он дремал на боку, его волны качали… …Я плыла к нему и пыталась быть как он, чтобы плыть и продлить наслажденье единеньем с водой, а быть может, с тобою… И в соленых слезах мне хотелось проснуться и в тебе утонуть… Но нельзя утонуть в океане, если ты – его часть. Плач по Иосифу Одна мысль, что его здесь нет, нет абсолютно, в пространстве и времени, нет в этом мире, исключая возможности встреч и вечерних бесед, равно как и возможность войти в звукоряд его лиры – разрывает аорту, терзает мозг, между строк проступают стигматы – печать его боли, и слезами горючими тая, стекает воск над его колыбелью земной, над могилой вселенской юдоли. Как мне имя его произнесть? Изменяя тональность строфы, в мою жизнь входит осень. Голосами земли наполняется небо и несть им числа, лишь уста сохраняют сухое горячее имя: Иосиф. * * * Не щемит истаявшее сердце. В пепле сентября нетленна осень. Проскользнув в невидимую дверцу, мои слезы пьют сластены-осы. Невозможных не бывает странствий, черно-белых не припомню сновидений… Непредсказанное, будь со мною, здравствуй! Стань моей ночной нестрашной тенью. Игра в ничью Мое тело, которое ты любил, Ходит за мною покорною тенью. Прогнать бы его – да не станет сил. Остается растерянность и терпенье. Ходит по свету уже не твое Тело, сросшееся, словно панцирь С душой, одичавшею, как зверье, Озябшей, как узник, брошенный в карцер. Ходят по кругу ничье и ничья, Превращая игру в пустую затею. Как собрать их в единое «я» – Тело с душою, не ставшей твоею? Кошке Кошке – молоко, а мне – варенье, Жидкий абрикосовый янтарь. Медлим, продлеваем наслажденье Ты и я, живая Божья тварь. Кошке – кот, а мне какое дело? Лучше я поставлю самовар. Пусть коснется стынущего тела Влажный и горячий чайный пар. Страсть кошачья так недолговечна, Ускользает шелком из-под лап. А тоска – все та же, человечья, Но на свой, звериный, темный лад. Бессонница «Кто-то чужой мое имечко празднует…» Д. Каратеев Понапрасну пустеет бутылка вина – не напиться, тем паче не спиться. В темном омуте, в неводе сна не удержать меня – мне не спится. И часами в ночи мне скользить, но не пасть, и не спрятаться, и не забыться. Все глядеть мне в бездонную черную пасть, в пух колючий пытаясь забиться. Разбредаются, сбившись со счета, слоны, заслонили Луну их громоздкие тени. Видно, кто-то чужой мои празднует сны, освещая ими кромешную темень. Кошка хвойной, колючей породы «…И в ту же минуту странный треск раздался у статуи внутри, словно что-то разорвалось. Это раскололось оловянное сердце Принца. Воистину был жестокий мороз…» Оскар Уайльд, «Счастливый принц» Зима, как тюрьма, как жестокость природы, кошка хвойной, колючей породы – твой расширенный болью зрачок незрячий приласкает, железных когтей не пряча. Сердце твое оловянное звонко расколет надвое. |
[1] (Вернуться) Стихи взяты из книги Ангелины Яр «Кошка хвойной, колючей породы», которая выходит в издательстве «Алетейя» (СПб.) в 2012 г.
[2] (Вернуться) La nosee – тоска (франц.); «La nosee» – произведение французского философа-экзистенциалиста Жан-Поля Сартра.
[3] (Вернуться) Je m’emmerde, – французское ругательство, здесь: «Я устала, господа».
|
|
|