| ПОЭЗИЯ | Выпуск 76 |
|
* * * О. Т. Обычно мне хватает трех ударов. Второй всегда по пальцу, бляха-муха, а первый и последний по гвоздю. Я знаю жизнь. Теперь ему висеть на этой даче до скончанья века, коробиться от сырости, желтеть от солнечных лучей и через год, просроченному, сделаться причиной неоднократных недоразумений, смешных или печальных, с водевильным оттенком. Снять к чертям – и на растопку! Но у кого поднимется рука? А старое приспособленье для учета дней себя еще покажет и время уместит на острие мгновения. Какой-то здешний внук, в летах, небритый, с сухостью во рту, в каком-нибудь две тысячи веселом году придет со спутницей в музей (для галочки, Европа, как-никак). Я знаю жизнь: музей с похмелья – мука, осмотр шедевров через не могу. И вдруг он замечает, бляха-муха, охотников. Тех самых. На снегу. 2011 ANIMAL PLANET …а диктор нам и говорит: «Сегодня Нэнси проводит необычный мастер-класс. Сезон дождей оставил по себе болота, и поблизости в трясину по брюхо провалилась буйволица. И мать наглядно обучает львят искусству лобовой атаки…» О, подлое мое воображенье! Мне заживо – мне, мне – паршивцы объедают мочку носа, глаза и щеки, уши и загривок!.. Что, командир, мир привести в движенье каким-нибудь другим горючим, кроме резни и ужаса, было слабо!? Одно из трех: ты – или неумеха, как Коля-Николай, сантехник и борец с похмельем; или извращенец. Или (в порядке бреда) ты у нас – маньяк-артист, в гробу видавший жалость. Как бы то ни было, последний лемминг имеет право пискнуть в голос «fuck you» и в небо оттопырить средний пальчик … 2013 * * * Вчера мне снился скучный коридор, где ходим мы с отцом туда-обратно. И я несу какой-то вздор, а он молчит, в свой драп одет квадратный. Вдруг девица-краса из прежних дней – вся вечная разлука и могила – и вот я норовлю украдкой к ней прижаться, чтобы отпустило. Когда отец из темного угла – о прописной психоанализ! – проговорил, что мама умерла – и спешно мы засобирались. Но вспомнил я сквозь тусклое кино с каким-то непристойным облегченьем, что все они мертвы давным-давно, и справился с сердцебиеньем. Лишь мне до срока с этой стороны в избытке мертвенной печали наведываться мимоходом в сны, куда они навек откочевали. 2013 * * * Старый князь умирает и просит: «Позовите Андрюшу…» Эта фраза из раза в раз вынимает мне душу, потому что, хотя не виконты и не графья мы, в самых общих чертах похоже на смерть моей мамы. Было утро как утро, солнце светило ярко. «Позовите Сашу, Сережу, найдите Марка», – восклицала в беспамятстве и умерла назавтра. Хорошо бы спросить напрямую известного автора, отчего на собственный мир он идет войною, разбивает сердца, разлучает мужа с женою. Либо что-то в виду имеет, но сказать не умеет, либо он ситуацией в принципе не владеет. 2013 * * * Говорю ли с женой об искусстве или скромно блюду тишину, речь, в конечном итоге, о чувстве, обуявшем меня и жену. Иль, сверкая вставными зубами, поучаю красавицу дочь – снова та же фигня между нами, не иначе, сомнения прочь! Или с сыном, решительным Гришей, за бутылкой тиранов кляну, речь о том же идет, что и выше – в мирных строфах про дочь и жену. И когда я с Магариком Лешей в многодневный запой ухожу, объясненье одно – он хороший, этот Леша, с которым дружу. Даже если гуляю барбосов с грубой целью «а-а» и «пи-пи», у тебя не должно быть вопросов – это тоже в порядке любви. Очень важно дружить и влюбляться, от волнения много курить, по возможности совокупляться и букеты собакам дарить! 2013 ИЗ ЕККЛЕСИАСТА В. Р. Кирпич Толстого для отвода глаз на парте, а украдкой из-под парты слепую копию взахлеб читает класс в двадцатых числах марта. Доска закатом злачным залита, и невдомек унылым педагогам, чем там Элеонора занята сперва с виконтом, после – с датским догом. Физ-ра. «Чи-то-чи-ма-чи-ду-чи-ра» – вот, собственно, и все про эту Тому. Но задница ее! Но буфера! Бреди давай по направленью к дому, наперевес держа свою истому, как будто в пику старому и злому Толстому, Аракчееву добра. Греши, пока грешится – твой черед. Нет опыта, чтоб задом наперед с равнением на вечную разлуку. Чи-со-чи-весть до времени не в счет, и суета сует свое берет, когда на реках трогается лед, и барчуки насилуют прислугу. 2014 «TOMBE LA NEIGE» Снег под утро завалил дворы и стогны, а на третьем этаже пылают окна. Спят филистеры от мала до велика, а на третьем этаже не вяжут лыка. Новый гость в дверях – и сна как не бывало, на колу мочало начинай сначала – Достоевский, ностальгия по капстранам и само собою ненависть к тиранам. В ванной нежный запах рвоты с перепою, а на кухне суд вершится над толпою. Много позы, много вздора, много пыла, мимо пепельниц оброненного пепла и сумятицы, но все же что-то было, плюс, конечно, пекло в чреслах, в чреслах пекло. Новый гость заводит речь о мокром снеге, замечает, что не прочь отведать снеди, и включается, жуя, в пиздеж о смерти. Как-то так. И приложеньем к снегопаду близкий танец под французскую эстраду. 2013 СМЕРТЬ В ПАРИЖЕ Памяти друзей Эта девушка божилась, что умрет в Париже. К своему стыду, не знаю, где ее могила. Вероятно, не в Париже, а гораздо ближе, если у нее в Кузьминках сердце прихватило. О, поспешные обеты, нищие обеды! Много скверного спиртного под мануфактуру. Пусть прочтут стихи по кругу нервные поэты, будто здесь у нас – парадный вход в литературу. Здесь у нас лежат на кухне алкаши-аркадцы, изнывая от похмелья. Разве нет, Аркаша? Пастухам к лицу цевница, каждый рад стараться – да с утра тахикардия, выручай, Наташа! Через час пришла с мороза горе-парижанка, и сказала, открывая крепкие напитки: – Или я люблю искусство и поэтов жалко, или, есть такое мненье, дело в щитовидке… А покойный друг Аркадий стал ей строить куры и, как записной Ромео, взвыл – «О, говори же, светлый ангел!» Вновь сгущался чад литературы – в тот запой и прозвучала мысль про смерть в Париже. 2015 СКАЗКА Раскачивается волна и моет бережок. Он – рыцарь бедный, а она слаба на передок. У них с рассвета мимими – чаёк, герань, уют, а ближе к вечеру они в сердцах тарелки бьют. Не раз он вскидывал копье, но в битвах тосковал по глупым возгласам её – «прикольно», «блин» и «вау». В конце концов, смахнув слезу, в ужасную грозу уплыл он по морю в тазу на голубом глазу. Все, что здесь мелют о любви между двумя людьми – херня, гори оно огнем, ебись оно конем! Я – дядя с левою резьбой, с повинной головой. Вот я стою перед тобой, как лист перед травой. 2016 * * * И. Д. За соловьем не заржавеет – овраги стонут и гремят, и жизнь внезапно цепенеет точь-в-точь один Хаджи-Мурат, когда, свое волненье выдав, он расплескал кувшин с водой, внимая пению мюридов под обреченною звездой. 2015 |
|
|
|