| ПОЭЗИЯ | Выпуск 77 |
|
* * * однажды меня не было маятник скользил по дуге солнце играло паутинкой деревья роняли вчерашний дождь суставчатые шестиногие шуршали в траве секунды без меня * * * У бедной рифмы нет друзей – какие там друзья у нищих! Никто не открывает ей ни душу, ни свое жилище. Духовный голод жжет ее, ее отчаяние гложет: сложить «мое» и «бытие» любой дурак, конечно, может. И как ей удается жить, такой банально-бесполезной, и беззастенчиво твердить все те же «бездны» и «надзвездный»? * * * Стыд и совесть – это разные вещи Посмотри: стыдно, что все на тебя смотрят и показывают пальцами стыдно чего-то не знать, не уметь, не справиться с собственным телом... Тебя назовут посмешищем – и тебе будет стыдно. А совесть не интересуется, что люди скажут. Совесть говорит: кем ты будешь, если...? И однажды ты поступишь по совести – и все будут на тебя смотреть и показывать пальцами и крутить пальцами у виска и смеяться. И тебе нечем будет гордиться: ты не первый такой * * * Глупый, глупый герой, картинка с заставки, мечта фетишиста: тебя так легко заменить песенкой, рисунком, игрушечной обезьянкой, шарфиком из батиста, поездкой в чужую страну, прожилками на листе берёзы, смехом над той идиоткой, которая верит во что-то. * * * Дни выстраиваются в года, не сейчас превращается в никогда. А что там такое было – в начале начал, когда для меня волшебный голос звучал? Я больше его не слышу – только слова, слова, надо и мне растаять – а я почему-то жива. Призрачный ветер лепит из снега и полутьмы меня и еще кого-то: мы жили мы были мы МУЗЫКА И «ВРЕМЯ» Я живу в прекрасном мире, с четырех сторон закрытом, с четырех сторон уютном, в знаменитой хате с краю. Я с пластинки пыль стираю, о Чюрленисе читаю… Час десятый. Палестинка плачет по убитом сыне. Ты играй, кружись, пластинка, мы живем не в Палестине, мы живем в прекрасном мире, под надежною защитой, мы живем в своей квартире, с четырех сторон закрытой, – так давайте же, давайте слушать Гайдна и Вивальди – эту где-то, чью-то муку заглушать волшебным звуком – непреступным, непорочным… Я живу в прекрасном мире, одиночном, одиноком – с четырех сторон – непрочном, с четырех сторон – жестоком! * * * Я родилась, когда Земля рождалась Из звездной пыли в темной глубине, Когда она кипела и сжималась, Когда пылала в ядерном огне. Я помню все – леса палеозоя, Где все молчало, помню небеса, Где тучи нависали плотной мглою, Где бушевала вечная гроза... Я всем была – и вечно удивлялась Пылинкам звезд и пламени костра, И кораблям, и морю, и ветрам... Я родилась, когда Земля рождалась. * * * Оттягивает плечо походная торба (ноша своя, и жалобы бесполезны), а под мостками дышит болотная прорва – жидкая грязь, она у нас вместо бездны. Ровно ступай – опасен шаг вправо, шаг влево (то, что вместо земли, пучится, пузырится) – пешка, солдатик, фарфоровая королева, которой надо стать или притвориться. * * * Ничто не кончится добром, пока стоит вопрос ребром: быть иль не быть? Сам о себе вовсю трубя, чего ты хочешь от себя? Быть иль не быть. Скажи себе в последний раз: зачем я здесь, зачем сейчас быть иль не быть? ЛЕТОМ Если бы знали эти подонки, чем для меня была их приманка... ...Девочка с ведром у колонки – карлица-венецианка.... ...Окна забиты, доски замшелы, зато цветы – повсюду, повсюду... Нечего помнить мне. Неужели я этот город теперь не забуду? Буду держать и цедить в ладошках в мороке солнечного удара память о белой лодке, трехцветных кошках, о стеклянных кубиках вдоль тротуара.... * * * Я знаю – пишу таким языком, что мне и самой он кажется стертым, и взгляд мой – словно в глаза песком швырнули – банален, как ревность к мертвым. Угль, выгорающий в золу, дитя, играющее в углу – зачем я тяну всю эту муру? Я тоже живу. Я тоже умру. Может, и мне позавидуют – но тогда мне и вправду станет смешно. |
|
|
|