ПОЭЗИЯ | Выпуск 78 |
* * * Поеду один в Ботанический сад, Где красные листья так жарко блестят, Что страшно бывает порою За ветки с сухою корою. Там в будние дни нет с парковкой проблем. Гуляй по дорожкам, довольствуйся тем, Что прожил достаточно много, Ни в чёрта не веря, ни в бога. Там остров сирени пожух и поник, Но ярок предсмертный кленовый парик. И долог октябрь, как эпоха, И, в сущности, это неплохо. Там солнце сияет без всяких причуд, Там денег за вход ни с кого не берут, И мёртвый жучок у бордюра – Старинная миниатюра. 2012 К МЕКСИКЕ, С ЛЮБОВЬЮ С любовью к Мексике, нетрудно разглядеть В её истории сквозь горькую гримасу Надежду детскую. Ацтек, надевший маску Орлиной храбрости, присутствуя везде, Везде отсутствует. Пошёл на сувениры Ареопаг зубодробительных божеств. Как нынче говорят в России, «жесть» Не подтверждается. Зияющие дыры – Скорей в концепциях. А невозможный вид Горами стиснутого мирозданья – Достаточный предлог для оправданья Отреставрированных пирамид. С любовью в Мексике, похоже, обстоят Дела не хуже, чем в одиннадцатом веке: С орлиной жадностью впиваются ацтеки, Забыв о скромности. И женщины хотят, Что и показывают – клювом, бюстом, тазом. Пусть птицы местные грубей, чем соловей, Смысл генетический смешения кровей Здесь виден невооружённым глазом. С любовью к Мексике – ясней водораздел Меж возрождённой злобностью советской И постимперской жизнерадостностью детской, Которую здесь Бродский проглядел. Я чувствую себя свободным тут. С утра наполнен благодушьем странным И чувством защищённости обманным – Тем самым, глиняным: «не тронут, не убьют». На севере постреливают. Юг Пока спокоен. На плато срединном Застыли в ожиданье двуедином Восторг смертельный и живой испуг. 2016 * * * Не приведи дожить, Господь, До дряхлости души и тела, Когда уже забудет плоть, Зачем жила, чего хотела, Когда – что лето, что зима, Что свет, что тьма, что ночь, что полдень... А ум, лишившийся ума, Уже не сможет ей напомнить. 2017 * * * Мои нечаянные умолчанья В молитвы мне по благости зачти. Николоз Бараташвили Мертвец в могиле путает века, Солдат не помнит, где его убили, Мудрец не отличает «и» от «или», А утонувший в Рейне или в Ниле, Что за река, забыл наверняка. Зато у мёртвых в памяти крепка Очищенная от вседневной пыли Суть бытия. Они не есть, но были. Все чувства, в них пылавшие, остыли, Оставив камень чистым от песка. Поэт идёт, куда ведёт строка, Ему лишь надо удержаться в стиле, Как всаднику – в седле. Художник в силе Что мертвый – всё забыл, чему учили, И не сильней любого новичка. К сигналам уха чуткая, рука Рисует буквы. В контур не включили Ни мозг, ни сердце. Вымысел от были Не отделив, их просто совместили – Мол, после разберёмся, а пока... И – тёплый, всё ещё в автомобиле – Как брата, обниму Бараташвили, Разбившись на своей последней миле О яркий отблеск в окнах тупика. 2015 * * * Мальчишкой превращаюсь в старика, Не повзрослев как следует, старею. Как свойственно неумному еврею, Кривляюсь и валяю дурака. Клоками – борода. Наверняка Мне к лекарю пора и к брадобрею. А жизнь – что лестница на галерею – Слегка крута, но дивно коротка. Ну что ж, не повзрослел, не повезло. Но толстый лёд как тусклое стекло Блестит на речке. И висит светило. Снаружи – холодно, внутри – тепло. Всё есть как есть. А было всё как было. И лучше быть, наверно, не могло. 2013 * * * В творимом стамбульскими писателями из печали руин идеальном городе живописных лачуг не было места тёмным и опасным чудовищам подсознания. Орхан Памук Человек, которому выпало родиться турком, Воображает прошлое по чёрно-белым гравюркам, Где султан поражает врагов и дарит благочестье девам И где правый свирепый глаз легко сочетается с левым, Улыбающимся. Шрам от сабли возможен, но не от пули. В Константинополе люди жили не так, как живут в Стамбуле. Человек, которому довелось родиться греком, Любит сравнивать век позапрошлый с прошлым веком, Как старуха, давно вдова – свою жизнь до замужества и во время. Грек хранит перезревшую злобу в печени, и это – вредно. Всё чаще он пьёт один, но памяти грек не пропил: Стамбул – это место на карте, где схоронен Константинополь. Человек, по воле судеб родившийся армянином, Лелеет горе в душе с детства, но чтобы клином Не совсем уж сходился свет, он осваивает ремёсла. Если – богат, то в отпуск поедет в Иерусалим, в Женеву, в Осло, – Да мало ль куда ещё! Но не в эту область, У которой прошлого нет и названье стёрлось. Человек, которому удалось родиться ирландцем, евреем, русским, Показывает свой паспорт и, пройдя коридором узким, Путая корни, суффиксы, забывая про запятые, Обнаруживает себя не в Стамбуле, а в Византии, По которой гуляют призраки с аккуратными бородами, В силу экстерриториальности стоящие над судами. Человек, которому вообще не довелось родиться, Видит в Мраморном море – Мёртвое. Он, как птица, Избегает пустых пространств и тянется за судами, Проходящими по Босфору. Различия меж городами Существуют только для тех, у кого есть тело. А ему это всё равно. Вот такое дело. 2014 * * * От нежности прошлых столетий Остались, как горстка песка, В дыхании медленный ветер Да сладкая в венах тоска, Да в генах гнездящийся гений, Ответственный лишь за одно: За память счастливых мгновений, Которые – хлеб и вино. 2017 |
|
|
|