| ПОЭЗИЯ | Выпуск 84 |
|
ЮЖНОЕ РОЖДЕСТВО Колесом от КАМАЗа луна вызревала в начале проспекта, солнце всё ещё видно сполна – но она не держала респекта, белым ликом темнела в янтарь, проявляя моря и каналы, на которых проворный Китай сеет хлопок, оставшись в анналах и научных журналах – не всё ж о коммунах, колхозах, уйгурах… Чудотворный рождественский дождь сеял вольной аббревиатурой – БКХ, ДНК, ХТК – всё о главном, нельзя усомниться. Кровь рябины сладка и горька, расклюют синяки и синицы, грач спустился – довольный, как слон, так спланировал – вольно, игриво. Да луны золотое гало. Не финита – абзац. Отлегло. Отступаем от края обрыва. * * * Мост через балку, трасса вдоль границы – свернуть нельзя, война, чужая зона, драконья, злая, в посеревших лицах, нет ни любви, ни боли, всё резонно: ослиный крик – железа об железо истошный визг, скрежещущий сцепленьем вагонов – мир речист, жесток и резок, угрюм и норовист, подвержен тленью, уже неважно всё – важнее вечер, остатки роскоши на дне заката, важнее путь, его огни навстречу… Особый путь – дурная бесконечность, – так пусть её смягчит амортизатор. Мы не из гипсовой трухи – но мрамор их покерфейсов подчищать не будем. Не просто постом – блокпостом в Фейсбуке стоят в защиту собственной неправды. * * * А мы на берегах Невы не родились и не блистали, и нам не взволновать молвы и не стоять на пьедестале, корабль – ко дну, сменилась власть, соседа – за борт: в лодке тесно. Нет, эта крепость не сдалась – но стала мне неинтересна. ЧЕРНОБЫЛЬ. 30 ЛЕТ СПУСТЯ Не наступи на грязную траву, иди по чисто вымытой дороге. Стаканы взглядом двигать наяву – не выйдет. Так, насобирать на ноги по сто микрорентген, и как с куста – цветов огромных, ягод придорожных. Наука выживания проста: чернику здесь нельзя. А груши – можно. Дичь можно жарить, но нельзя варить. А от тоски спасает только водка. Рентгены – это так, побочный риск. В подъезде тут несложно встретить волка, отнюдь не двухголового. Ещё здесь, говорили, славная рыбалка: такой на уду попадётся чёрт, что для наживки ничего не жалко. У сталкеров горящие глаза. И граффити – на стенах, на асфальте. Здесь невозможно жить, здесь жить нельзя, но здесь живут. В граните и базальте упрямых лбов. Герои? Не скажи. В запретной зоне ценности иные. Здесь бродят мародёры и бомжи, романтики и солнышки лесные. А саркофаг угрюм и нелюдим, но тоже, как ни странно, внемлет Богу. Родившийся некстати прям под ним, малыш-тюльпан выходит на дорогу. Земля горька, болезненно-щедра, пока звенят дозиметры вполсилы. Сегодня время камни собирать и мыть деревья специальным мылом. * * * Весна черна, грязна и холодна, и вся она – надрыв, и вся – нелепость. Весь мир до перевёрнутого дна глупее снега и черствее хлеба. Печальные удавы поездов уныло расползаются с вокзалов. Уже не тянет к звёздам городов пройти им вслед по неостывшим шпалам. Ты так давно уже себе не врал, что понял всё. Хватило бы азарта пробиться ледоколом сквозь февраль к прощенью незлопамятного марта. * * * Глина скользкая, глину размыло дождём, тянет лапки-липучки, касания ждёт. Окарина в ней, амфора – форма и звук – ей бы грубую ласку умеющих рук – и в огонь. Чтобы сжечь эту глупую боль и узнать своё имя. И мастер любой назовёт, ограничит, убьёт, сотворит, после душу вдохнёт и на полку – гори. * * * Представь, он не умеет плавать! Ничуть, ни капли, ни на грош! Вот так всегда – о самом главном совсем случайно узнаёшь! А то – плечистее атланта, румян, как вешняя заря, притом читает Ницше, Канта и братьев Гримм – без словаря. Слова, улыбки, фразы, жесты – блин, гений чистой красоты! Что за уродство – совершенство без ахиллесовой пяты… Где нет дыры – откуда ветер? Где дыма нет – там нет огня! Тот, кто умеет всё на свете – неинтересен для меня. А я ж хотела – дерзко, шумно, и рассмеяться невпопад, сказала бы – «какой ты умный, а почему не депутат?» Нет, всё значительно милее. Хоть он и прёт на самый верх, при этом – плавать не умеет, а значит – тоже человек. |
|
|
|