| ПЕРЕВОДЫ | Выпуск 84 |
|
* * * Назначишь мне стрелку в песочных часах, чтобы я помог отыскать за стеклом все чужие секреты. Песочница времени память доверит ручьям. Второй потечет на тот берег, а первый — на этот. Твои города ни один не топтал лиходей. Я с красным ведерком шагаю до крепости хрупкой. А в этом ведерке — песочные пряники дней, несу их в подарок, отдав тебе сердце и руку. Ты в маминых клипсах, к ноге подорожник прилип. И я, как трехлетний заложник глазищ твоих хитрых, решаю, что смерти не будет: не взрыв, просто клип. И в воздухе титры, и к звездам шагаем по титрам. * * * Падает август с метеоритных ног. Солнце и влагу шлёт самогонный бог. Памяти хроменькой хватит и промелька. Дрался б и за соломинку, если б мог. День у погоды выдался вдруг сухим. Часть небосвода, на волоске висим. Так ярко лесам, месяц тонет в огне и сам, странствуя по часам наших лет и зим. Звезды, как рыбки, над тростником парят. В каждой ошибке радость живёт своя. Почва сырая всякого забирает. Лето без края. Время найдёт края. * * * Так потянешь за шпильку, а вытянешь ветер в причёске, теплый май, полотенце, ночные купания и соловьиную песенку, молнии злую полоску, твой рюкзак-потеряшку, а с ним и плацкарта огни. Так потянешь за дым, а найдёшь порыжелое взгорье, журавлиные крики да листьев цветной фитилёк. За янтарным осколком – забытое утро над морем. За крыло мотылька не тяни, он всегда мотылёк. Перевод с белорусского Евгении Джен Барановой ГОРОД, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ СПИТ (ТАК И НЕ АДАПТИРОВАЛСЯ К МЕСТНОМУ ВРЕМЕНИ) Этот город никогда не засыпает, и не снится — и секреты тут ясны: он магнолий лепестками засыпает тех зевак, что слишком долго смотрят сны. Этот город раскрывает каждый почерк, Этот город растворяет каждый кич. Прикурив на Кони-Айлэнд, даст по почкам и разбудит под столом на Брайтон-Бич. Тут кошерное готовят из баранины. В бой морской опять выигрывают стриты: 25-я и Мэдисон — вы ранены, А 30-я и Лексингтон — убиты. Километр тут растянется до мили — Да и жизнь на треть длинней, если поверить. Здесь на улицах за вечер насмолили Так прикольно, что не хочется проветрить... Рок-звезда здесь выступает в переходе, бросишь денежку подземному шаману. Видишь остров — улыбаешься Свободе, и она тебя поманит из тумана. Все пройдет, но сердце точно здесь посеял. И выходит твоя муза на Бродвей, И бредешь за нею за полночь на север, с каждым шагом забирая все левей. Чтоб гудела память музыкой сплошною, Если в чем преувеличу (повинюсь) — То, как скрещенные пальцы за спиною, эти улицы скрещу я с авеню. Перевод с белорусского Инги Кузнецовой НОЧЬ МУЗЕЕВ: СТАРИННАЯ ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ Голову уроню на стол — окажусь в музее, а вокруг — живые картины — реально, факт. Белый голубь Пикассо глядит на меня, шизея: в третий раз просыпаюсь тут — не свыкнусь никак. Вылезет из недр интернета Nickname Пиросмани, а вдогонку за ним симулякры собак — Google dogs. Элегантный цыган выклянчит мои money-money на сигары, цилиндр, цинандали плюс импортный кокс. Знает всю подноготную он стихов и прозы, на убитой маршрутке подбросит на фильм «Мимино», он вино превращает в песню, а песню — в слезы, слезы в дождь; а дальше по новой — лоза, вино… Оживится к ночи весь город со мною вместе, животворна вода Тбилиси — помногу не пьют. Мой водитель в пробках так громко врубает песни, — люди на остановках пляшут и в такт поют. Мужики-торговцы меряются чурчхелой, дразнят самой большой, видной, вкусной и спелой, повариха-красотка — та с бабников угорает, — где горячей да слаще и сама лучше знает. «Платье тебе к лицу», — говорю. «Тут вопрос тела. — краля ответит, — Я для него потолстела». «Удачная шутка». «А это — вопрос души. Ты, как вижу, поэт. Вот возьми — опиши…» Немыслимый город словно сошел с граффити, двинулся в ночь музеев, ведь каждая ночь — музей: «Родился — расти большой, и, хоть неофит ты, отрывайся, пой и танцуй, но притом не трезвей». Льется литрами лирика и буквы легкого флирта кружат слепым котом, твердят: «Горячо! Горячо! Целоваться только в затяжку, любить — без фильтра, чтобы вдруг умереть от счастья — и жить еще». ДЕТАЛИ Когда, зацепив, говорили не «упс» — «извините», читали бумажные книги, да просто читали, — поэт был пиратом и реяли флаги в зените. Не помню, какие флаги, — это детали. Когда вековые деревья срастались под небом, — таким бескорыстным ты был, — все тобой помыкали; и, свет погасив, говорили все девы: «Ну, где вы?» Не помню, какие девы, — это детали. Вина океаны вливались в гортань романтизма; ты всё выпивал, был герой из гранита и стали… А нынче детали посыпались из организма. Не помню, какие детали, — это детали. Перевод с белорусского Германа Власова |
|
|
|