| ПРОЗА | Выпуск 85 |
Когда-то у Алисы были другие глаза. Не знаю, как такое возможно, да и возможно ли, но…
Теперь же у нее глаза черные-черные, будто бы дно колодца, в глубинах которого редкими бликами переливается студеная вода. В таких глазах можно утонуть – захлебнуться и никогда больше не отыскать себя. Взгляд этих глаз опасен. Он поражает в самую душу еще и тем, что ты жадно ловишь его, полностью отдаваясь власти ледяной темноты. И опасность утонуть больше не страшит. Напротив, это кажется прекрасным – падать вечность, упиваясь падением, словно полетом…
А раньше в ее глазах искрился огонь, и он тоже пожирал тебя без остатка.
Отец проводит ладонью по взмокшей от пота лысине, улыбается. В купе работает кондиционер, но отцу все равно жарко. Ему всегда жарко, и он вполне этим доволен.
– Каталония, – говорит он. – Земля богов.
Его слова вырывают меня из забытья. Его слова – та путеводная нить, помогающая вернуться к реальности, сбежав от пленительных Алисиных глаз. Сколько лет прошло, а я, как желторотый юнец, по-прежнему млею от одного только ее взгляда – не важно, солнце ли в нем полыхает или же улыбается бездна. И сердце учащенно бьется, и щеки алеют, и пальцы нервно теребят пуговицу на рубашке…
Но если отвернуться, укрывшись в умиротворительном стуке колес, в полудреме и воспоминаниях детства, то есть шанс спастись от манящей темени. Алиса не знает, как я к ней отношусь, хотя наверняка догадывается. Так или иначе, уж лучше пускай все останется тайной. Откровения никому не нужны. Тем более такие, пронесенные сквозь годы, запоздалые и бесполезные откровения…
Неописуемой красоты пейзажи за окном даруют смутное ощущение надежды. Совсем скоро будет Барселона с ее Старым и Новым городами, таинственными аллеями и причудливыми фонтанами, поражающей воображение архитектурой и столь желанными пляжами Средиземного моря. Барселона, где сама история струится по узким улочкам, и где в каждом закоулке ожидает какая-либо легенда. Барселона, где хоть на время, но все же можно забыться, погрузившись в дух неизведанной старины.
– Каких-то двести километров от Франции, а посмотри, как сильно все изменилось.
Но я смотрю не в окно, а на отца. Его глаза светятся, но то фальшивый свет. Я знаю, чувствую это. Весь его энтузиазм – всего лишь занавес, чтобы утаить томящую сердце боль. Отец больше не рад Испании, и вряд ли его вообще что-то может обрадовать, ведь мать ушла от него. Теперь уже насовсем ушла. Она предпочла жить отдельно, сама по себе, и – что, наверное, странно – я ее понимаю. Здесь нет вины отца, просто мать такой человек. Привычная к уединенной жизни вдали ото всех, даже от семьи. Но, поди втолкуй ему это. Поймет ли? А если поймет, примет ли?
Вновь украдкой наблюдаю за Алисой. С виду так она очень уставшая, разомлевшая от жары, дороги и новых впечатлений, равнодушно вертит в руках бутылку из-под газировки. Перевожу взгляд на Марка, который, ласково поглаживая Алису по ныне потемневшим, а некогда светло-русым волосам, кивает мне:
– Скоро будем в раю земном, да, дружище?
– Ага.
Я отворачиваюсь, закрываю глаза. Знойное испанское солнце бросает в купе озорные лучи. Ехать осталось совсем недолго. Каталония. Звучит так же загадочно, как Атлантида. Земля обетованная! Вот и у меня наконец-то появилась возможность ступить на нее.
Что-то меняется.
Я втягиваю щекочущий ноздри воздух и чувствую запах травы. Июльская жара пощипывает кожу, а вокруг стрекочут кузнечики, жужжат шмели. И где-то вдали протяжно мычит корова.
– Спички у тебя?
Порывшись в карманах, отдаю Марку потрепанный коробок. Друг выглядит напряженным, его кадык нервно ходит вверх-вниз.
– Ух, рванет, так рванет!
– Главное, чтоб дед не спалил, – говорю я.
– Да какое там! – отмахивается Марк. – Видал, сколько шашек у него в ящике?! Думаешь, он их считает?
– Думаю, считает.
Марк хмурится, с сомнением поглядывая на серую динамитную трубку, но желание бабахнуть явно преобладает в нем над чувством тревоги. Его азарт заразителен, хотя каким-то неведомым образом я уже знаю, что нам всенепременно влетит. Дед не из тех, кто так просто теряет динамитные шашки.
– Ты поджигай, – приказывает Марк, – а я зашвырну.
Словно по команде мы поворачиваем головы и смотрим на заросшую яму, на месте которой некогда стоял дом. Ныне сохранилась лишь пара замшелых, облюбованных ящерицами и мокрицами бревен на самом дне. Только это и напоминает о том, что когда-то здесь жили люди.
– Как тока кину, сразу ложись на землю.
– Да знаю все! Че я, динамита не видел, что ли?
Марк одобрительно хлопает меня по плечу, хотя я действительно ни разу не видел динамита. До нынешнего утра, когда мы от нечего делать заглянули к деду в сарай и обнаружили ящик, доверху забитый шашками.
И вот Марк чиркает спичкой, ломает ее, ругается и достает новую. Наконец бикфордов шнур начинает искриться. Шашка летит в яму, а мы дружно падаем в траву, накрыв головы руками. Лежим, ждем, но ничего не происходит. Приоткрыв один глаз, я отрешенно наблюдаю, как по стебельку одуванчика карабкается муравей.
– Кажись, что-то не так…
А в следующее мгновение раздается взрыв, и на нас обрушивается облако мелкого щебня да выдранная с корнем крапива. В ушах звенит. Я неуверенно поднимаюсь на ноги, отряхиваюсь. Марк уже возле ямы, смотрит вниз и машет мне рукой.
– Чего?
– Иди сюда! – восхищенно кричит он. – Глянь-ка, как все разворотило!
И правда, вместо густой крапивной поросли там зияет приличных размеров кратер, по бокам которого валяются искрошившиеся трухлявые деревяшки, клочья травы и комья земли.
– Классно, – говорю я.
– А то!
Какое-то время мы молчим, любуясь тем, что натворили. В ушах по-прежнему звенит. В голову лезут всевозможные мысли: июль уже близится к концу, скоро август, а там и до школы недолго; на город наползут тучи, по утрам будет дождливо и туманно, а густой слой из опавших листьев противно зашуршит под подошвами кроссовок… Вновь уроки, домашние задания и… напряженные отношения между родителями. Последнее время у них все совсем не гладко, и я не знаю, сколько еще они продержатся вместе.
Я поворачиваюсь к Марку, и внезапно меня охватывает беспричинная радость. Хочется как-то отблагодарить его за то, что у меня есть такой друг, как он. Друг, за которого я готов умереть. Ради кого готов выдержать любые пытки и истязания. Настоящий друг, который никогда меня не предаст!
Я тщетно подбираю слова, затем перевожу взгляд на довольную физиономию Марка и… можно уже ничего не говорить. В этом попросту нет смысла, ведь слова не в силах выразить моих чувств. Слова вообще бесполезны.
Так мы и стоим, пока на нас не обрушивается натуральный град из подзатыльников. Прикрывая руками голову, я слушаю, как дед кроет нас благим матом, и улыбаюсь. Да, я счастлив!
Выныриваю из сна.
– Что, задремал? – подмигивает Марк.
– Немного.
Мне хочется рассказать ему о своем видении. Хочется напомнить о том сказочном времени, когда мы еще были детьми, о том, как чудили и искали приключений. Улыбка играет у меня на губах, когда вспоминаю, как однажды мы объявили войну крапиве, бурно разросшейся на участке перед домом. Среди всевозможного хлама на чердаке мы отыскали два длинных, потемневших от времени шампура и с видом отважных мушкетеров принялись выкашивать жгучую крапиву. Мы не заметили, как дед вышел на крыльцо. Какое-то время он наблюдал за нами, дымя папироской. Затем похвалил. Поощренные, мы решили не останавливаться на достигнутом и вырубили всю крапиву, росшую за домом и вдоль забора. Воевали с ней целый день, а позже, уставшие и голодные, с волдырями на руках и ногах, отправились доложить о проделанной работе. Но в этот раз дед лишь покачал головой. Назвав нас балбесами, он объяснил, что росшая вдоль забора крапива нужна была для того, чтобы отвадить зверье и пронырливых мальчишек от яблонь в саду…
Вслед за этим приходит воспоминание об озере, где мы баландались и обкидывали друг дружку густым черным илом. Случалось, к озеру приводили коров. Пастух усаживался на берегу, загорал и лениво покусывал тростинку, в то время как буренки жадно пили, остужая свои безразмерные телеса. Мы плавали среди них, швырялись илом. А позже, когда я рассказал об этом матери, она пришла в ужас. «Да как так можно! – воскликнула она. – Там же… с коровами-то… дрянь всякая! Надеюсь, ты не глотал эту воду?» И я заверил ее, что нет, не глотал, умолчав о случае, когда борясь с Марком, вдоволь нахлебался этой самой воды…
А однажды мы и вовсе отправились к заброшенной деревне. Шли несколько часов по железной дороге, изредка спускаясь на насыпь, дабы пропустить пышущие жаром поезда. Деревню, которую по преданию жители оставили в одну ночь, уйдя в неизвестном направлении, мы обнаружили ближе к вечеру. И пусть Марк все отрицал, уж я-то знаю, что ему было жутко бродить среди заросших молчаливых домов…
И вот теперь мне хочется воскресить эти давно позабытые события, хочется улыбнуться им, но… В какой-то момент я перехватываю взгляд Алисы, скольжу в темные бездны колодца и понимаю, что никому это не нужно. Что было, то было.
Мы даже и не догадывались тогда, но то оказалось последнее наше лето. Потом все разительно изменилось: в деревню переехала Алиса, и наша с Марком дружба переросла в нечто вроде соперничества. Худенькая озорная Алиса враз сделалась объектом всех наших мыслей и грез. Своим звонким смехом и лучистым взглядом она затмила и лето, и апельсиновое солнце, и пропахшие сыростью овраги, и даже таинственный, полный различных диковин дедушкин сарай, показав тем самым, что мы повзрослели.
Я отворачиваюсь, зажмуриваюсь.
Миг, и я уже окутан ароматами летней ночи. Сижу на сеновале, украдкой наблюдая за Алисой.
– Жаль, что Марк не приехал, – говорит она, почесывая расцарапанную коленку. – С вами, ребята, весело.
От досады я прикусываю губу: злюсь, что Алиса думает о Марке, а не обо мне.
– Его батя с сигаретами застукал, – вру я, прекрасно зная, что Алиса на дух не переносит курильщиков. – Вот он и остался в городе, наказанный.
– Да?
Она смотрит на меня долгим пронзительным взглядом, и я краснею. Не столько потому, что соврал ей, сколько из-за того, что предал единственного друга, пытаясь выглядеть на его фоне лучше. А в памяти уже мелькают воспоминания, как я бахвалился сам перед собой, как заверял себя, что никогда не предам Марка…
И вот на тебе!
– Не знала, что Марк курит.
– Еще как курит, – говорю я, не в силах что-либо с собой поделать. – Дымит как паровоз!
На какое-то время сеновал погружается в тишину, нарушаемую лишь таинственными звуками ночи. Вдали над озером восходит месяц, проливая на водную гладь искрящееся серебро. Зачарованный, я смотрю на лунную дорожку и мечтаю: будь я волшебником, пригласил бы Алису прогуляться по ней. Как Иисус по воде, да…
Алиса подсаживается ко мне.
– Скажи, а ты когда-нибудь был на море?
– Был, – киваю я. – В Крым с родичами ездил.
– И как?
– Понравилось.
Она молчит, задумчиво разглядывая свои сандальки. А у меня над ухом назойливо жужжит голодный комар, но я боюсь дернуться и прогнать его; я отчего-то уверен, что стоит пошевелиться – и Алиса уйдет.
– А я ни разу на море не была, – грустно вздыхает она. – Но очень хочу. Когда вырасту, поеду в Испанию.
– Почему в Испанию?
– Не знаю, видела ее по телеку. Думаю, там есть все, в этой Испании. И солнце, и море, и пляжи. Да и погулять где найдется.
– Я отвезу тебя в Испанию, – слишком поздно я понимаю, какую спорол глупость.
Алиса внимательно смотрит на меня, и в ее оранжевого цвета глазах полыхает июльское солнце. Буквально кожей я ощущаю его жар.
– Правда? Обещаешь?
– Э-э… да!
Она улыбается, а мне хочется провалиться сквозь землю.
– Ты хороший, – говорит Алиса.
Она слегка касается губами моей щеки, тут же отворачивается. Мы смущенно молчим, и в омуте этого молчания мне чудится, будто мое внезапно взбеленившееся сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
А еще мне стыдно, ведь ее поцелуй я заполучил обманом…
Отец толкает меня в бок.
– Эй, приятель, очнись. Мы подъезжаем.
Алиса и Марк иронично поглядывают на меня, я же по-прежнему чувствую неприятный осадок на языке, оставленный воспоминанием, что так усердно пытался забыть. Я смотрю на Алису, затем на Марка, и не знаю, как бы все вышло, если б тем летом я не уехал. Так уж получилось, что мои родители разошлись гораздо раньше, чем я предполагал. Отец забрал меня к себе на родину – в далекий Благовещенск. А дальше…
Мне хочется рассказать, как однажды я получил письмо, в котором Марк сообщал, что они с Алисой теперь вместе. Хочется рассказать, что через год, когда умер дед, и мы продали дом, навсегда потеряв нашу деревню, я приезжал на похороны и днем позже наблюдал, как Марк бережно обнимает Алису. Они были рады увидеть меня, и я тоже был рад им, пусть мне по-прежнему было стыдно…
Я протираю глаза, вздыхаю.
Мне хочется рассказать, как громче всех я кричал «горько» на их свадьбе. Я был очень доволен, что у них все сложилось, – находил в этом некое искупление за свое предательство. И – да, мне было несколько грустно. Я понимал, что они вместе и это навсегда…
Но куда больше мне хочется рассказать, как вновь сошлись отец с матерью, и мы вернулись в мой родной город… Это было бы прекрасно, но, увы, слишком уж неправдоподобно. Жизнь вносит свои поправки, и поэтому, наверное, стоило бы рассказать о другом. О том, что отец справился со своим горем. Когда мама вернулась, он выглядел очень счастливым. Никто из нас думать не думал, что воссоединение семьи временно, и совсем скоро она распадется вновь. В этот раз уже насовсем. После я смотрел на отца и видел лишь невосполнимую боль и глухую ярость. Как бы тщательно он не скрывал свои чувства, я все равно их обнаруживал. Наверное, это мне даже было нужно, ведь только так я мог убедиться, что отец все еще жив и не превратился в тень самого себя. Только так я мог быть уверен, что рано или поздно он справится, преодолеет боль и сможет идти дальше.
И он справился… он преодолел…
Чуть позже, вспоминая его терзания, я размышлял о том, что же такое судьба. Один мимолетный взгляд? Необдуманное слово, сказанное чтобы произвести впечатление? Боль? Ярость? Те поступки, что мы творим, ведомые болью или яростью? Может, невыполненные обещания?
Так что же?!
Вагон вздрагивает, и топь прошлого отпускает меня. Я выныриваю на поверхность и щурюсь от ослепляющих солнечных лучей, падающих через окно. Каталония совсем близко. Моя Атлантида, куда я везу память об Алисе, о Марке, и об отце…
Я гляжу на девушку напротив. У нее глаза черные-черные, словно бы дно колодца, и в их глубине редкими бликами переливается давно позабытая мечта. Да, Алиса вполне бы могла стать такой. Яркая и живая, сохранившая частичку солнца во взгляде, она со временем «потемнела» бы, движения ее сделались плавными, голос тихим и певучим… А сидящий рядом с ней паренек очень похож на Марка. По крайней мере, я его себе таким представляю. И мы действительно могли бы ехать все вместе в этом купе. Могли бы радоваться тому, что нас ждет…
Как же мне хочется рассказать именно такую историю!
Но… так уж вышло, что после той памятной ночи на сеновале я больше не видел ни Алисы, ни Марка. Я не знаю, как сложились их судьбы, остались ли они вместе или разошлись, и куда каждый из них отправился после. Я потерял их, уехав с отцом в Благовещенск, откуда отец уже не вернулся…
Да, так все и было.
И позже, шагнув с поезда на перрон, я неспешно пойду по улочкам Барселоны. Я буду улыбаться прохожим и наслаждаться дуновениями соленого морского ветра. Я буду внимать ароматам этого чудесного города, куда я приехал совсем одни. И еще я буду размышлять о том, какой бы могла быть наша жизнь, если бы все не сложилось так, как сложилось.
|
|
|