Ворох листьев

ВОРОХ ЛИСТЬЕВ

Тянется солнце нитями паутин
через основу стволов и уток ветвей,
ткацкий станок Пенелопы, руда и синь,
бег челнока в летучей сухой листве.

Мне не связать узлов и не счесть петель,
сотканных за день, распущенных до утра.
Листья в последнем касании ломких тел
дышат всей грудой, холода в грудь набрав,

тают на вдохе в пламени синевы,
пресуществляются в ткань, на которой я –
просто летучий ворох сухой листвы,
ржавчины неба, горечи бытия.

* * *

Что за лестница крутая,
рябь страниц по всей судьбе,
переплётов ветхих стая,
лепет горних голубей?
Кто в ночи моей Иаков,
моему ковчегу Ной,
козье стадо в пёстрых знаках,
древних лоций перегной?
Кормщит правнук Ибрагимов,
декабрю крестовый брат,
через питерскую зиму
на халдейский зиккурат,
пролагает тяжкий волок
по январской целине,
по ступеням книжных полок,
дай-ка, просит, руку мне,
да поднимемся повыше
по строительным лесам,
может, там ещё подышим
сквозь воронку в небесах?
Здесь морочит нас морошка,
трудной смерти маета,
да серебряная ложка
у разорванного рта.

* * *

Из Москвы – в Мокропсы и Вшеноры,
на отмытый песками погост,
в год глухой двадцать пятый, в который
распрямлялась, как в гроб, в полный рост,
в эту даль, в эту боль – будто жало
или гвоздь, заржавевший в доске,
вынимала себя и рожала
в эту жизнь на чужом языке
и дома, и деревья, и сына,
и застывшие губы полей,
что тебе остаётся, Марина,
то и держит на каждой земле –
эта страсть, эта власть, это слово,
словно воды отходят, плывёт
всё неистовей за Крысоловом
прямо в музыку – в море твоё.

ЧЕРТОПОЛОХ

Не оглянусь на гул и грохот,
столпом не стану соляным
в стальных скобах чертополоха,
в насечке ягод белены.

Стопой ни камня не задену,
не отпущу последний взгляд
метаться там, где были стены
мгновение тому назад.

Всё выше дым на месте дома
и купол холода в груди.
Легко, привычно, невесомо
терять, прощаться, уходить.

БЕРЕСКЛЕТ

Вот и станок другой, и челнок другой.
Тки, распуская контуры берегов,
саван самой себе – ты и так в гробу,
прошлое в колыбели качать забудь!
Память – не самый добрый из верных слуг –
снова кладёт дитя в пеленах под плуг,
всю тебя – на жаровню безмужних дней,
вяжет в узлы к хвостам четырёх коней,
в степь выгоняет, и размыкает сеть,
и отпускает сердце твоё лететь
оземь и в осень, в яростный бересклет,
там, где по копьям сосен стекает свет.

ДОМОВИНА

От смежённых век
оснежённых рек
проведи рукой –
кочергой, клюкой –

по сугробам щёк
не в парчу и шёлк,
а в дублёный луб
отвердевших губ,

ткни в колодец рта,
в гулкую гортань,
в стылые ручьи
под венцом ключиц,

где знобит порез
о нательный крест,
выпяти вперёд
вереи ворот,

свайные столбы
нежилой избы,
и не верь тому,
что в твоём дому

в рёбрах под стрехой
в тишине глухой
больше не болит
мёрзлый ком земли.

Содержание

Дальше