| КОНТЕКСТЫ | Выпуск 10 |
Трактат
о живописи из сада тишины
(Живописные объекты А. Животкова)
Есть пустота и не-время.
Пустота – не отсуствие маркировки пространства, а звонкая чистота глиняного кувшина, готового принять в себя жидкость и дать ей форму.
Не-время – не отсуствие времени, а его профанный вариант, преодолеваемый «штучностью» дела рук художника, ритуалом его ремесла.
Все начинается с рамы.
В классической картине рама очерчивает границу с чужеродным ему пространством. Так рождается нескончаемый спор об иллюзии и реальности; о поэзии и правде; об истине и лжи. Картина –это окно, рождающее высокомерную убежденность нашей исключительности в мире. Это экран идей и тонкой паутины чувств.
В объектах Животкова рама –рудимент. Если в ранних работах она вписывалась в холст, процарапывалась, становясь внутренней рамой, то сейчас функция у нее другая.
Рама-порт.
Порт –место встречи трех стихий: воды, земли, воздуха.
Порт –чистилище, место транзита.
Взгляд зрителя легко проходит границы рамы, отправляясь в плаванье к следующей гавани, в распахнутый простор, и возвращается обратно.
Рама-порт объединяет пространство холста с пространством зала (универсумом). Преодолевая их неизбежное противостояние, присущее классической картине, в объекте Животкова рама становиться частью его структуры, формальным элементом. Она создает новую целостность, где пространство и время примиряются в тишине.
…………………
Тишина рождается из пустоты и не-времени. Сад тишины –Эдемский Сад, увиденный на переломе тысячелетий.
Белое –всецвет.
Белое и черное –ахроматизмы. Но если черное –это поглощение всех цветов, то белое –это их начало, потенциальность, нерасчленённость.
Черное хранит память всех цветов.
Белое –еще не развернувшийся их веер.
«Белый Сад» Животкова –это бесконечно длящееся ожидание, что на экране нашей памяти вспыхнет цвет: красный, синий, желтый. Так исчезает чувство гравитации.
Животков несет свой холст. Осторожно спускается по Андреевскому спуску мимо торгующих. В какой-то момент (холст-то большой) нечаянно задевает прилавок, чуть не обрушив на землю коробочки, колокольчики, матрешки. Следом крик: «Эй, аккуратней со своей дверью», –и дальше не самые лестные эпитеты. Глас народа. Уже не окно-картина, а «дверь»-объект. Значимый эпизод.
…………………
Цветовой объект –это картина, забывшая о том, что она была окном в мир. Невидимое стекло, сквозь которое зритель, уютно устроившись, созерцал, превращается в плотную, непрозрачную плоскость.
…………………
Мы стоим с Сашей у окна на выставке, посвященной памяти его погибшего брата. В руках пластмассовые стаканчики с вином. Говорим об этом эссе. «Знаешь если у тебя не будет времени написать текст, возьми чистый белый лист в рамку, подпиши его, и этого будет достаточно». Такой поклон в сторону Сэлинджера, а через его голову –мастеру чайной церемонии Иекен Фудзимура, период Токугава.
…………………
Я нашел время и написал текст.
«В нем абсолютно ничего нет, и всё же кажется, что там нечто есть».
Май 2000 г.
Художник как аутсайдер
Гениальная формула Пушкина «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» объединяет профессионалов всех времен и народов. Объединяет, правда, в большей степени её вторая часть, так как в первой темнота и тайна поэзии –этот хлеб для избранных и обречённых. Продавая картину коллекционеру и получая деньги, современный художник ничем не отличается от Рембрандта, проделывавшего подобную операцию с голландским купцом, а письма Леонардо, рекламирующего свои таланты и умения, к Людовико Моро, близки к тем текстам проектов, которые строчат в фонды нынешние соискатели разнообразных грантов. Уже потом следуют вещи, объединяющие и профессионала современного Нью-Йорка и Киева, и средневекового живописца, и флорентийского художника XV века, и японского мастера; хозяина парижской мастерской и восточного миниатюриста. Это владение ремеслом.
Профессионалами считают тех, кто владеет системой знаний и навыков и использует их с наибольшей эффективностью. Творя каждый день в своей культурной парадигме, они рождают вещи, несущие отпечаток личности, их создавшей. Они –Авторы.
Где же грань между холодным ремесленничеством и профессионализмом Автора-художника?
Не важно, отдает ли себе в этом отчет сам художник, но практически, в своей ежедневной работе и в жизни в целом, он отвечает на извечные и многим кажущиеся банальными вопросы: что такое искусство, где его место в жизни общества и что такое сам художник?
Место западного художника определено достаточно чётко. Оно регламентировано давно устоявшимся художественным рынком и рейтингом художника в рыночной иерархии. При этом я не вижу большой разницы, продаёт ли он свой дар на галерейном рынке или на рынке грантов. По сути, товаром является его работа, его идеи, его имя, его имидж.
Я не хочу здесь рассматривать глубинные проблемы творчества. Меня интересует сам факт существования такого феномена, как художник. Чем для общества является этот странный и, очевидно, «бесполезный» продукт культуры? Может ли социум обойтись без него? Да, безусловно, может. За исключением тех случаев, когда художник как профессионал выполняет важные для общества функции, то есть исполняет некий социальный заказ.
Вне этого его присутствие носит какой-то таинственный, необъяснимый, иррациональный по своей сути, провокативный от-печаток. Очевидно, что спонтанно, как бы без видимой необходимости возникающая, фигура эта несет какую-то особую функцию для организма человечества.
И если продолжить эту аналогию, я бы сравнил его с неким ферментом, влияющим на улучшение обмена веществ в обществе. Он структурирует его на духовном уровне. Вписываясь в генетическую память человечества, художник влияет на его видение, ощущение, сознание, даруя личности бесценный опыт пути к самой себе, к обретению гармонии с миром. Но парадокс в том, что, пребывая внутри организма общества, художник в силу своей профессии –вне его. Это состояние наблюдателя и участника одновременно. Уникальность эта сохраняется до тех пор, пока он сохраняет свою позицию неангажированности. Это чистое и уникальное место –место аутсайдера.
Авторство –акт. Акт уникальности видения. А оно невозможно без отстранения.
В истории искусств, во всяком случае, в Новое время, фигура Автора была главной, пусть не бесспорной, но всегда героической. Зона его действия –поиски исконного человеческого удела. И опыта любви, где проявляется нepaсторжимoe притяжение различного. Где в лике бытия высвечивается целостность жизни и смерти. Это точка зрения, за которую приходится платить высокую цену. Именно точка зрения. Положение извне. Сгусток субъективности. Дар –это видение, увязанное с судьбой. Это экзистенциальная драма, бесконечно повторяющаяся под разными небесами в разные эпохи, изменить которую Автор может только ценой измены Дару. Ведь человеческий удел –это возможность реализовываться, сбыться. И в этом акте творения самого себя –опыт Авторства.
Ремесленник честно играет свою роль –проводника общепринятых эстетических идеалов или исполнителя социальных заказов. Эти категории художников во все времена существовали рядом, хотя в чистом виде они чрезвычайно редки. Я не думаю, что наше время существенным образом изменило это положение. Разве что в какой-то мере абсолютизировало фигуру ремесленника. Именно она оказалась наиболее пригодной для новой художественной стратегии, будучи преобразованной в профессионала-интерпретатора.
Идея новизны и наличие критики, питавшие искусство два последних столетия, уходят в прошлое. Главным для современного искусства становится не столько создание нового произведения (текста), сколько его интерпретация. Сегодняшнее искусство определяется через контекст, через рефлексию о контекстах, через их актуализацию. На место автора все чаще претендует фигура Куратора –посредника в эстетической игре. Для интерпретатора реальность –словарь, каталог, энциклопедия. Идея и её реализация разведены. Производитель идеи придумывает проект, материальное осуществление которого необязательно или может быть осуществлено кем угодно. Исчезает ли энергия Автора или она получает другое наполнение? Все зависит от того, как на это посмотреть.
Креативность как жизненный принцип –это возможность бесконечного пересмотра устоявшегося. И для культуры в целом совсем не важно, реализован проект или нет. Приведу пример. Осенью прошлого года проходили Дни культуры Украины во Франции. Трое киевских живописцев (Александр Животков, Анатолий Криволап и автор этих строк) получили приглашение участвовать в одном из проектов наряду с художниками из Львова и «украинскими парижанами». Так получилось, что мы не успели отправить свои работы в Париж. Наши фамилии были на плакатах, пригласительных и в каталогах, но работы на выставке отсутствовали. Эту ситуацию можно рассматривать как нереализованный проект, а с другой стороны –как наш радикальный, концептуальный жест.
Что же является символом нынешнего состояния культуры? Голливуд с его мифологией? Интернет? «Святые» места искусства –музеи? Или и то, и другое, и третье? И где граница между «высоким» и «низким» в современной культуре?
Возможно, мы присутствуем при кончине того, что называется «произведением». И дело здесь не в дюшановском ready-made. В конечном итоге, выставленный им в качестве предмета искусства унитаз был актом критики, напрямую связанным с проблемой «произведения», как и вся постдюшановская традиция с ее вариациями этой проблемы.
Вопрос сейчас в том, сохранит ли искусство свою самостоятельность? Свою самоценность? Или оно растворится в коммуникативных потоках и исчезнет в комфорте цивилизации? Кризис «авторства» –это скорее не пресловутая «смерть автора», а обозначенный еще Шпенглером в «Закате Европы» кризис и конец фаустианской культуры.
Так нужен ли теперь и нужен ли будущему Автор?
Для самого Автора, очевидно, такого вопроса вообще не существует. Творчество –способ осуществиться. Способ быть. Искусство –жест смертного человека, зажатого двумя точками его существования –рождением и смертью.
И с осознанием этой истины нужно всё же каждый день идти в мастерскую. И знать, что сделанное тобой с каждым днем становится все уязвимее, и горько осознавать, что многое когда-нибудь исчезнет. Останется лишь то, чему надлежит сохраниться.
Июнь 2000 г.
Новейший сенсуалист
Красота –это конкретность. Это четкий росчерк циркуля, определяющий границы круга. Внутри и вне. И где-то там, за пределами жеста, где синее, синее, синее... Там безымянное и непознанное сливается с высшим, что можно уловить, но нельзя понять до конца.
Линия поперек –горизонт, жующий границу между Небом и Землей. Линия, призывающая к побегу, как будто знающая преследователя. И в этой топографии, как божий дар –хата. Затерянная в пространстве точка отсчета времени. Времени домашнего очага и человеческого тепла. Точка любви. Точка стремления.
Конкретность цветка. И кресла... И нежность изгиба женского тела. И голос пола, взламывающего нутро. И пол мастерской, заляпанный красками. Место, дарующее огонь.
Красный, синий, желтый, фиолетовый... Черно-белый снег.
Конкретность чувства! Вот главное для нашего Живописца, ибо именно чувство-ощущение –его точка соприкосновения с реальностью, его инструмент познания мира. Здесь он как воздушный змей, ныряющий в бездну осеннего неба.
Красота –этот полузабытый термин эстетики –приобретает здесь пафос конкретности.
И наконец, конкретность –это делание живописи. Ремесло рук. Как это делали сотни лет живописцы до нашего живописца.
Живописец –обречённость. Об-речённость обрести речь. Ту специфическую речь, которая делает ремесло –Живописью, а художника Криволапа –Живописцем К. Живописцем К. –ибо имя собственное выносится за скобки в то мгновение, когда он подходит к холсту и начинается процесс самообретания.
Обретение речи есть обретение себя. В этом заключается договор между художником и вечностью. Он обречен на это потому, что его личная задача –остановить пережитое мгновение в постоянно длящемся, меняющемся «божественном замысле». Тут сама природа да-ра Живописца –освобождение главного элемента его речи –цвета.
Цвет –плавание прозрачных рыб в холодной воде. Живописец существует в мире цветового хаоса. Изначально погруженный в созерцание-чувство, давая цвету явить себя, организуя его в гармонию, Живописец К. свидетельствует о пережитом мгновении, о некоей новой, доныне не существовавшей черте универсума. Живописец является тем орудием, посредством которого «до-гармоничный» Цвет, существующий в онтологии, реализует себя. Цвет не предмет, не форма, но реальность. Он является носителем особой энергии, относящейся к области феноменального.
Естественно, там, где цвет является носителем истины, редуцируются семантические структуры, упрощаются пластические элементы. Главную роль начинают играть длительные медитации, бесконечные вариации цвета-чувства.
Хата, Небо, Земля, Женщина, Цветок.
В последних работах Горизонт...
Горизонт умножающийся, создающий магическое пространство, пространство ускользания, где единственной опорой остается переживание цвета. И созерцание преобразуется в знаки-символы цвета, то утонченно холодные, то избыточные, близкие к предзакатному краю спектра.
Когда земле нужно забыть день, чтобы щедро отдать тепло.
Как Живописцу К. забыть себя, чтобы дать цвету свободно жить.
Дома, построенные на песке –бесконечная, целомудренная иллюзия.
И хата... И возвращение.
Тут тело живописи входит в собственную тень и превращается в картину.
Картина –забвение. Предмет касания двух миров. Процесс межевания и преодоления границ одновременно. Пересечение этих границ –явление языка-цвета.
Вспышка. Праздник глаза.
Возможность сойти на берег и сжечь мосты.
Это начало «земного дела» –ремесла живописи. Необходима дисциплина, метод, система знаков. И пережитое эмоционально переходит в экзистенциальную стадию. Но тут мы вступаем в предел тайны. Дверь мастерской захлопывается. Живописец К. остается один со своим видением, баночками-колерами, шуршанием газет на полу и звуками музыки. Нам остается результат –Картина. Это удивительное плавание в неизвестность.
Плавание прозрачных рыб...
Когда два-три цветовых сочетания образуют непредвиденную гармонию. А потом, может, через много лет, а, может, вот сию минуту этот как бы случайный аккорд прозвучит. Памятью-эхом. Станет личным опытом.
Так Живописец К. выстраивает свою судьбу.
Тут, на этой плоскости холста, жизнь и искусство репетируют смерть. Или рождение.
Картина –забвение... Где синее забывает себя, превратившись в сон. Исчезают все измерения, за исключением Глубины.
.........……………
«Стрела уже пущена, а птица еще поет».
.........……………
Текст моего эссе закончен. Я обозначил явление «живописец К. –Анатолий Криволап». Ставя точку, я возвращаюсь к своему «земному делу», священному для нас обоих –к Живописи.
Живописец С. –Тиберий Сильваши.
Живописец
Что есть предмет живописи?
Цвет? Или цвето-свет мистиков?
В живописи есть некая тайна, присутствует некий опыт, часто не поддающийся рациональному объяснению. «Закрытые глаза» мистиков –это не дистанцирование от действительности, а начало пути к истинной реальности. Реальности Гармонии. Целого.
Реальность эта для живописца существует, поскольку воссоздана цветом. Цветом –событием, цветом –со-бытием. Цвет есть некое креативное начало, существующее в онтологии. Это стихия, обладающая особой энергией, уловить которую могут только люди, наделённые Даром. Наделённые Даром погружены в познание, их направленность –первопричина, а не конструирование нового проекта.
И тут нужно сказать о различии между колористом (художником, наделённым специфическим, иногда феноменальным даром чувствовать цвет) и живописцем. Живописец живет между ритуалом ремесла и актом самопожертвования. Ритуал –очищенная временем, прозрачная, как формула, энергетическая единица.
Момент напряжения. Момент, когда поток жизни и владеющий ремеслом слиты в едином ритме. Это код накопленного веками знания. Путь, проделанный тысячами предков-художников, и персональный путь совершенствования. Ритуал ремесла –Сущность, очищенная от всего внешнего, как текст молитвы, отобранный веками слово к слову. И колорист, и живописец –люди ремесла.
Но колорист –это художник, не идентифицированный со своим истинным «Я». Есть два разных «Я».
Первое –»Я» привычек, социальных, культурных, физиологических; «Я» –внешнее, фиктивное, поверхностное, комфортное.
Второе –тождество человека со своей природой.
Событие цвета предлагает художнику испытание, где на карту поставлена его судьба. Его реализация. Тут начинается путь ко второму «Я». Полное подчинение природе цвета. Отсутствие гордыни. Нежелание высказываться самому –но через себя. Так отказ от завербованности и Событие цвета рождает живописца. Это есть второе рождение.
Он призван.
Живописец живет среди цветового хаоса и изначально погружен в созерцание-чувство безгласой волны, окутывающей, «окликающей», ждущей отклика и артикуляции. Призвание –это отклик на зов. Убирая первое «Я», живописец становится орудием, посредством которого догармоничный цвет реализует себя. Это отказ от самовыражения. От «эго», которое принадлежит профаническому. Преображение художника-колориста в живописца не происходит раз и навсегда. Это каждый раз колоссальный труд прохода через собственную тень.
Живописцы всех времен пишут один и тот же Метахолст. Цель его –бытие в Гармонии. В громадном «теле» Метахолста персональное несовершенство, личная дисгармония смывается временем, записывается другими живописцами. И бытие в Гармонии не нарушается.
Картина –вещь. Предмет касания двух миров. Пересечение этих границ –явление языка-цвета. Цвет –реальность, относящаяся к области феноменального. Откликнувшийся на зов живописец об-речён обрести речь. Тут сама природа его Дара –освобождение Цвета. Артикуляция. Перевод его в стадию экзистенции. Предмет искусства Живописца –предмет его Ремесла.
Инструментарий: поверхность, краска, фактура.
И время.
Время постоянно длящегося диалога между живописцем и холстом, этим иероглифом, на котором время проявляет перед нами невидимые знаки жизни. Личная задача живописца –остановить пережитое мгновение в постоянно длящемся, меняющемся «божественном замысле». Событие цвета из стадии метафизической переходит в экзистенциальную. Цвет –событие в цвет –со-бытие. Холст сам себя создает посредством живописца. В отличие от классической станковой картины, холст-предмет Живописи не является окном в мир, вещью в себе. Будучи сам целым, он часть большего целого –Метахолста.
Бытие в Гармонии на уровне эстетики дает некую Норму. Тот устойчивый критерий, который не подвержен изменению.
Живопись –только живопись и больше ничего!
Она самодостаточна.
Парадокс состоит в том, что приходится определять словами то, что по сути невыразимо. Слова привязаны к определенным предметам, явлениям. Слова конвенциональных образов, стертых смыслов, устоявшихся стереотипов. А главное витает между словами.
Тут великое Незнание. Зона возвышенной тавтологии.
Где длится молчание.
Много лет тому назад я написал: «Живопись –это путь домой...».
Я вышел из дому, криком возвестив Богу и людям, что я уже здесь. Я хотел быть. Брать мир и заполнять его собой. Преисполненный гордыни и терзаемый сомнением, я хотел быть собой. Я, я, это я... Но то, что есть я, неизбежно умрет, ибо подвержено времени, и превратится в ничто. Но случилось и повторяется каждый раз у холста –другое рождение. И грешной, несовершенной рукой я добавляю свою часть Цвета в общий наш Холст. Я иду домой, где никто не спросит, кто я, откуда и где был.
И буду тем, кто есть.
А за общим столом сидят все Живописцы.
И улыбаются мне. Я надеюсь...
Киев. 1993-1996 гг.
|
|
|