| ПОЭЗИЯ | Выпуск 12 |
|
* * * Я хотел бы укрыться под чьей-то большою грудью, Выжидая симптомов, не увлекаясь сутью, Но мне, вероятно, не избежать распада За китайской стеной русского снегопада. По улице ходят люди, их суть тревожна, Запомнить их лица, видимо, невозможно, Чтобы понять, природа устала, или Это те же люди, что здесь и вчера ходили. Можно остаться дома, у дома – стeны, Трубы в сортире напоминают вены. Надо помыть посуду, да денег нету, Окна на кухне липнут к пустому небу. У неба особая суть в назиданье людям, Не верящим, что однажды мы все там будем, Оно, притаившись, ждет, будто так и надо, За китайской стеной русского снегопада. Москва 02.2001 * * * У трамвая лицо отставного убийцы, Заглядевшись в окно, забываешь побриться, Убегающий кофе гудит на прощанье, Пассажиры с детьми пассажирам с вещами, Улыбаясь, советуют сдохнуть скорее, У троллейбуса вид пожилого еврея. Под ногами не грязь, чтобы грязь не обидеть. Мимолетный роман в укороченном виде. В хвост зубами уснул, словно шар закатился, Утром долго искал выключатель. Родился. Да и что в ней хорошего, кроме пропорций? У автобуса лик рядового пропойцы. Зубы пальцем почистил, и вышел наружу, Каждый шаг в понедельник, как водится, в лужу. Каждый взгляд, как плевок, рукавом утираешь, Что ни слово – намек о потерянном рае. Рассыпаешься в пыль со сноровкой суккуба И шипишь, как упырь без рабочего зуба. Небеса накрывают свинцовым подолом, От сомнений и дум поднимается доллар, Коль розлив в шалаше, то не требуй отстоя, С алкаша по душе собираются трое, Дружно чокнувшись лбами, глаголют стихами, И кресты, бубенцами, звенят о стаканы. Понедельник не вечен, но он бесконечен, Парадокс этот все ощутимей под вечер. Кто-то лепит из пара и тушек вороньих Бестелесные пары в сырых подворотнях, И, как в койку, бросается лишний прохожий Под последний трамвай, ни на что не похожий. Москва 02.2001 * * * Религия бескровного родства На древо жизни тень бросает, Как красота, что хуже воровства, А все туда же, мир спасает. Из глины просто чучелко слепить По воле мимолетной блажи, Как тех людей, что должно возлюбить, Но вот за что, никто не скажет. А выйдешь в поле, – в царство муравья, —- Там много всяких насекомых, И все друг друга скушать норовят, Хоть меж собой и не знакомы. Откуда ж у людей иной закон, Чем им природный не по нраву? Хоть я с тобой, по сути, не знаком, Но съесть могу тебя по праву! Москва 02.2001 * * * Нынче встал на заре. Все в снегу, словно в белой золе. С бодуна голова, Как обычно, бедна на слова. И в окно намело, Надо как-нибудь вставить стекло. Огляделся и вдруг Не увидел ни ног и ни рук. Со вчерашнего дня, Видно, тела лишили меня. И теперь, как сурок, Я лежу и гляжу в потолок. А в открытых глазах Ни намека на боль или страх. Удивленье одно, Что я кончился, будто кино. Москва, 02.2001 * * * Выходит месяц в синей майке, Выходит лес из-за кулис. Как в неудавшемся ремейке, Теряет клен последний лист. Вот так природа повторяет От зависти себя саму, И клен опять свой лист теряет На радость праздному уму. Идем, шуршим, устали ели Носить, как рыбы, чешую, Будь дело в мае иль апреле, И мы бы сбросили свою. А так календарю покорны, Прохладны наши вечера, И мы додумываем формы Через плащи и свитера. Запас молчанья за плечами Подобен мокрому песку. Я подарю тебе печали, А ты мне – нежную тоску. Мы станем жить не хуже прочих, На свой неповторимый лад, И будем, как «спокойной ночи», Друг другу смерти мы желать. Идем, шуршим листвою палой, И каждый день, как каждый год, И вроде все чего-то мало, А подсчитаешь: от щедрот! Москва 02.2001 |
|
|
|