ПОЭЗИЯ | Выпуск 12 |
Поэзия в Новосибирске
О литературной ситуации в городе Новосибирске написать трудно. Иногда кажется, что ее и нет вовсе – литературной ситуации. Литература, между тем, вроде бы есть. Поневоле задашься вопросом – как это возможно? И где ее искать?
Недавно в городе прошел поэтический марафон с громким названием «Дыхание третьего тысячелетия». Мероприятие было поддержано на городском уровне, и организаторы обеспечили целых два с половиной дня «новосибирской поэзии в режиме нон-стоп». Более полусотни человек приняло участие в этом странном действе (чуть было не написал «полусотни поэтов»). Выходят и поэтические сборники, и «Горница», и «Сибирские огни» снова выходят... «Молодежная версия», правда, затормозилась на первом номере (он остался единственным), зато «старая» возродилась: лучше прежней...
Но это, увы, вне критики, ибо, если позволительно вспомнить Ходасевича, в подавляющем большинстве – ниже нуля. Среди показавших свое искусство на поэтическом марафоне попадались и в самом деле удивительные экземпляры, но не в литературном, а скорее все-таки медицинском смысле...
Между тем доподлинно известно, что в городе есть (и были) известные поэты и прозаики. Старшее поколение в Москве при упоминании Новосибирска вспоминает имена покойной Жанны Зыряновой, здравствующего ныне Ивана Овчинникова и Анатолия Маковского, о котором вот уже четыре года как никто не может с уверенностью сказать – жив он или уже нет... Знают и о «сокурском феномене» – Телемской обители новосибирских подпольных и полуподпольных поэтов и художников в сорока минутах электрички от города. Там царит Евгений Иорданский.
То есть, – что касается традиции и преемственности в области актуальной литературы, – она есть, как есть, вроде бы, и что перенимать. Тем не менее, приезжая в столицы, диву даешься: каждый вечер приходится выбирать из трех-четырех вариантов, куда пойти – везде происходит что-нибудь интересное. В Новосибирске выбирать не приходится: хочешь – не хочешь, жди последней пятницы текущего месяца. Пожалуй, единственное живое – и то периодически «затухающее» – явление в литературной жизни города – это «пятницы у Назанского», то есть в отделе современного искусства Новосибирской картинной галереи. По крайней мере, единственный шанс для поэтов услышать и увидеть друг друга в лицо. Правда, и туда ходят далеко не все. Михаил Дроздович, Антон Сурнин, Олег Бертолло – существуют скорее как литературные мифы: мало кто видел их в лицо, между тем доподлинно известно, что они есть и делают свое дело давно, честно и интересно. Не столь давно вышла единственная книга Владимира Светлосанова, много лет удачно балансирующего между «иронической поэзией» и своеобразным «неоклассицизмом» (если не сибирским «неоакмеизмом»). Скоро выйдет книга грузинского поэта Терентия Гранели в переводах Светлосанова. Близок к этой оригинальной эстетике и сам Владимир Олегович Назанский в качестве поэта (недавно вышли две книги его «номадологической» прозы). Сибирский «концептуализм с человеческим лицом» видится в лице Евгения Миниярова. Интересен (иногда) Марат Шериф. Удивительна, на мой взгляд, малая проза Сергея Тиханова, на глазах переходящая в поэзию и заставляющая вспомнить словесное искусство Леонида Добычина. Тиханов – очень новосибирский (может быть, точнее будет сказать, – новониколаевский) писатель. Странная литературная слава (и судьба) у Юлии Пивоваровой, на границе 80-х и 90-х блеснувшей в Москве, а потом присоединившейся к полумифическим фигурам новосибирского андерграунда.
К вопросу о последнем – он по четвергам может быть наблюдаем в артгалерее «Черная Вдова». Там царит широко известная в мире нового изобразительного искусства троица Мизин – Скотников – Булныгин. Литературный тон задает Иван Просеков, выступавший в иные времена под псевдонимом Янкель. В золотые годы Серебряного века такой персонаж прослыл бы «литературным апашем» и «поэтом стрекулистом». Хулиганствующий поэт-провокатор. И интересно, и даже симпатично (хоть и диковато), но нет уверенности – литература ли это, собственно? Поэзия ли?
Еще труднее становится писать о новосибирской поэзии, когда вспоминаешь, что литературный процесс – это не только люди и поэтические вечера, но еще и книги. «Официоз» проявил в свое время демократические наклонности, издав сборники Станислава Михайлова, Юлии Пивоваровой и Антона Сурнина. А что делать остальным?
Едва ли не мессианские ореолы витают последние годы вокруг поэта, историка и математика Андрея Щетникова, организовавшего издательство «Артель Напрасный Труд». Несмотря на название, артель работает дешево, качественно и на редкость (особенно в наших широтах) оперативно. Андрей пишет интересные стихи, статьи по истории античной математики и переводит на русский испанских поэтов. Книги выходят в основном за счет поэтов или их благодарных читателей (слово «спонсоры» тут вряд ли уместно), но выгодно отличаются от издаваемой за счет авторов продукции, которую поэт и книговед Виктор Iванов недавно «припечатал» простой и исчерпывающей классификацией: а) националистическая; б) порнографическая; в) авангардистская.
Уникален Борис Гринберг, чемпион палиндрома. Он поразительным образом умеет видеть слова насквозь, и этот почти каббалистический дар позволяет ему вертеть вокруг одной буквы связные и осмысленные поэтические тексты величиной более двухсот знаков. Но поэт ищет в палиндроме собственно поэтичности, а не плоского остроумия и фокусничества; комбинаторные способности Гринберга вызывают неизменное восхищение; в «гиперлипограммах» поэт налагает запрет на употребление всех гласных – кроме одной – и добивается поразительных эффектов.
Теперь об Iванове. Стихи его печатаются в альманахе «Черновик», в недавнем сборнике «Время 'Ч'»; имя его известно в московских литературных кругах. Осознает себя, кажется, прямым продолжателем и наследником раннего русского авангарда – Хлебников, Маяковский, Гуро... Поэзия и проза его растут и изменяются на глазах. Ярко выступает на литературных вечерах, превращаю порой чтение стихов в поэтический перформанс. Недавно побывал в рабочей командировке в Иркутске и завязал там контакты с поэтами, работающими в смежных областях словесного искусства. Вместе с автором этой заметки работает над виртуальным авангардистским журналом «Драгоман Петров».
Подает надежды еще один новый журнал – «Замысел». Четвертый номер вышел с многообещающим подзаголовком «Современная литература», первым же трем было предпослано странное словосочетание «Литературно-мистический альманах»; если этот оккультно-мистический дух окончательно уйдет со страниц «Замысла» – журнал может стать интересным.
Когда задаешься вопросом, что могло бы изменить литературный ландшафт в лучшую сторону, приходится признать, что самыми яркими литературными событиями последних лет становятся визиты «известных» и «именитых» (в хорошем смысле этих слов). И даже не сами визиты, а то, что с ними связано – совместные чтения, кулуары, обмен книгами и мнениями; адресами и телефонами. Когда в рамках проекта «Культурные герои XXI века» Новосибирск посетил Дмитрий Александрович Пригов; когда на поэтический минифест приехал Сергей Гандлевский; когда с докладом на консерваторскую конференцию приезжала Лариса Березовчук и читала стихи в той же самой картинной галерее... Если бы они могли посещать «сибирский Чикаго» чаще, поэты Новосибирска лучше бы знали не только о «современном состоянии поэтической речи», но и друг о друге.
Так что все идет, как надо...
* * * как люблю я физику этого мира и причинно-следственные связи и наследственный голос говорящий мне что я мира сего соленая уленшпигель говорила в начале самом моей жизни мать отца моего и следовательно моя бабка мне что неисследима мира сего сердцевина а все то что мы видим и осязаем как бы по зеленому расплывшаяся коричневая пуришкевич Страшные стихи Долго думал. После смело И торжественно изрек: – Там, в родных глубинах тела, Зреет смертный пузырек!.. В горле ком; и слезы, слезы Застилают ясный взор; Но никто его не слышал: Он был в комнате один. Прежде знали, да забыли, Кто кого перехитрил... Это в самом деле были Очень страшные стихи. Переправа, переправа... Где проснемся?.. Жизнь ведь сон... Скоро дунет дядя Слава В свой блестящий саксофон. * * * хобермандeйра хoэ хoэ хобермандeйра хoэн хуз экхy экхy экхy спят усталые игрушки книжки Ворон (1) Сидит ворон на плече, Повторяет букву «че»: »Че-че-че! Че-че-че! Я работал в АХЧ!» (2) Сидит ворон на заборе, Повторяет слово «story»: Инглиш учит злая птица, Чтобы лучше материться. * * * Воображенье поражал – Как лучше: жест? или поступок? – Проникновения ножа Меж двух ореховых скорлупок. Не истина! Но и не ложь; Се – двуединый поединок. С похрустываньем входит нож Меж полукруглых половинок. Раздвинутые вхруст края; Лик лучезарен, взор умилен... Так входят в недра острия, Где зреют ядрышки извилин. * * * жены у курильщиков умирают рано сами же курильщики живут чуть-чуть подольше а пьяницы а пропойцы те вообще бессмертны Многих, верно... (Из Гуго фон Гофмансталя) Многих, верно, ожидает гибель Возле весел, что несут корабль; А другим, стоящим у кормила, Внятен птиц полет, и страны звезд. Многие обречены лежать Тяжким телом в спутанных корнях; А другим даровано престолы С пифией делить и с королевой, И себя там чувствовать как дома, С твердою рукой и ясной мыслью. Но невольный отсвет этих жизней На другие жизни упадает, И, как небо связано с землею, – Тяжесть первых – с легкостью вторых. Я не волен отряхнуть усталость Вымерших племен с моих ресниц, Как не наблюдать не в силах Смерть звезды испуганной душой. Многих жизни бок о бок с моею – Карты бытия в перстах судьбы; Мой удел важней, чем этой жизни Зыбкий огнь и звуки скудных лир. |
|
|
|