| ПРОЗА | Выпуск 15 |
Народ худеет, журналы толстеют. Газетно-журнальные ворохи, экономические придумки. Кого увлекает, кого и отталкивает. Затянув пояс потуже, страна с увлечением и недоверием читает "толстые" журналы.
Дневник – игра для одного. – Ну, не совсем так, не совсем так!
Удивительна эта многовековая преданность европейцев принципу минимализации ("бритва Оккама", выведение всего из одного и пр.), которую разделяют даже те (Ницше, Хайдеггер), кто по видимости от неё отрёкся. Оккам победил Ницше. – Что же меняется? То "одно", из которого якобы выводится "всё", верность же принципу "выведения" сохраняется.
Страсть к оригинальному если и не исчезает, то заметно охладевает после того, как обнаруживается, что абсолютная оригинальность неотличима от хаоса.
Пуп Неба (= Бог).
"От волка бежал, да в болото попал".
Человек снова и снова закидывает свой невод, чтобы поймать золотую рыбку. Только не всегда понятно, кто – невод, а кто – рыбка? Кто кого ловит и чем? И каков результат этой поимки или её неудачи? Таков же и эрос.
Ребёнок в разговоре со взрослыми испещряет свою речь вопросительными и восклицательными знаками. Загадка – отгадка!
Взгляд интеллигента на военных (в т. ч. на дворян): "Убийцы!"
Ариадна Эфрон увидела в лагере сон, за который получила дополнительный срок!
И каждый чувствовал себя виноватым перед Советской властью, каждый от неё что-то скрывал (происхождение, эсерство и т. п.), вместо того чтобы самому обвинить её в факте недолжного существования!
Осёл отпущения.
Тоска политика по газете.
Скрежет – то, чего много; мелодия – то, чего мало.
Некто говорит: "Беспощадность совести – единственная спасительная вещь на земле", и мы, отказывая этому суждению в универсальности, не отказываем ему в истинности. Речь идёт не об относительности истин, а об их частностях. Птица летает, рыба плавает, человек ходит – образцы таких "частичных истин", которые сохраняют свою "энергетику", хотя и не являются универсальными.
"Число не есть закон мира, но число показывает, как действует этот закон" – какая удивительная по своей радикальности критика пифагорейства!
Назойливость светского человека как недолжное усилие по универсализации своей частности.
"Кто не заботится обо мне, тот эгоист!"
Бессмертная птица Фаллос.
Эти люди устроены так, что и добро они делают как бы агрессивно. "Склонись пред моей добротой!"
Вавилонское смешение продолжается – этим объясняются многие наши беды и неудачи. Колесо Зодиака – схематический план Вавилонской башни, позволяющий хотя бы приблизительно ориентироваться в этом смешении.
"Лезвие, заточенное слишком остро, служит недолго" (Дао Дэ-цзин).
Горы слов – как горы битого стекла.
Действие неотделимо от "перемещения", а для перемещения необходимы пустые места: если они есть, их занимают (потребность действия в пустоте), если нет – внедряются в уже занятые (несправедливость действия).
Выставка боли. Боль как ставка. Болевая вставка.
Язык змеи, Y – сокращённая схема познающего ума, который всегда расщеплен, а значит, предполагает наряду с великой остротой – великое коварство.
Время собирать кости.
О любителе Гоголя: дальше "Носа" не видит.
Иногда, полагаю, дело не в боли или благости, а в эстетике, в нежелании ущербного мира. Человек уклоняется от демонов, и вот почему: он хочет цельный и плавный мир, а не эти лохмотья и корчи. "Бесы, они мерзостны!" – слова православного святого.
Страна золотого сечения: детей секут золотой розгой.
Женщина, брошенная одновременно и мужем и любовником: "Ни хрена не осталось!"
Значение опыта: нарастание тонких чувств.
Человек, по словам аввы Дорофея, приходит в монастырь, чтобы восстановить в себе образ Божий. Вот оно – подлинное образование!
Н. Фёдоров как новый Фауст: Вначале было общее дело!
Минорные группы (принципиальная оппозиция) хороши как запасной выход: а вдруг нас всех обманывают? На всякий случай неплохо бы застраховаться.
Согласно Н. Фёдорову, Божье пророчество является угрозой, а не приговором, педагогикой, а не трибуналом.
У доброго всегда найдётся повод пожалеть; у жестокого – оттолкнуть. "По поводу их узнаете их".
Политика (и журналистика) как спринт: необходимо уложиться в то малое время, что отпущено – для речи, статьи, лозунга.
Панфилов, указывая даме между ног: "Вот они, границы разума!"
Либерализация половых органов.
Тоска и злоба – цепи меланхолика.
Н. не может быть счастлив рядом с другим, только вдали от него – и потому со вздохом умиления будет вспоминать то самое прошлое, которое когда-то вызывало у него раздражение.
Народ проклятий.
(о евреях)
Как и где я думаю? Далеко не так, как пишу, далеко не там, где пишу. Возможно, я вообще думаю не разумом, а чем-то другим. Чем? Или так: словомыслие – лишь один из способов моего размышления, не самый главный и не самый интересный.
Eine Cuntstuck.
Реализм растворён в воздухе русской природы, как фанатизм – в воздухе русского государства. Не отсюда ли две ветви литературы: Пушкин-Толстой и Гоголь-Достоевский?
Критика фактического разума.
Рекордная подписка у "Аргументов и фактов" на 1990 год – 31 миллион экземпляров. Будут ли когда-нибудь читать столько, сколько читают сейчас? Наверняка, это "пик", а дальше – под откос и на убыль.
Пошлость и торговля неким образом связаны. Кто-то заметил это, изучая рекламу: важно не то, что она преувеличивает ценность того или иного товара, а в том, что убеждает: важнейшее можно купить.
Христианство – вера на грани безбожия.
Любовь напоминает мне приступ идиотизма, который не знает причин, но только следствия. Вместо "что" – "вот что", вместо "как" – "а вот так".
Eros или egos?
"География говорит нам о земле как о жилище; история же – о ней как о кладбище" (Н. Фёдоров). Точное и здравое распределение пространства и времени: в первом живём, во втором умираем (Хронос). Как звали бога пространства? Или их было много (genii loci)?
Жизнь, пахота, жилище, Эрос… Смерть, могила, кладбище, Танатос… А посредник? Зерно, Христос…
Сочиняя себе "если бы" (как мы сочиняем, опаздывая на работу, оправдания), человек чувствует себя свободным, даже если таковым не является.
Медаль мифа о посещении и две её стороны: человеком загробного мира и богом – земли.
Панфилов: "Каким, интересно, образом людям, которые гораздо глупее меня, удаётся быть умнее меня?" Не значит ли это, что – на длинной дистанции – они действительно умнее?
Чьё-то: Н. остался центральной фигурой, но выпал из фокуса.
Первобытный человек отличал реальность от сна только тогда, когда это было ему выгодно.
Допустимо ли называть мудростью то, что живёт страхом, растерянностью, сомнениями, что лишено широты и безмятежности?
– Ты веришь в одного бога, а он – в другого. Следовательно, бога не существует. – Не существует единой веры, это возможно, а насчёт бога ничего определённого сказать не могу.
Даёшь осанну!
Прежде чем открыть рот, Н. словно нажимает на какой-то невидимый рычаг: пошла запись. Вербует под свои знамёна; отсюда рекламный тон его речи – возбуждающий и в лоб.
Теории – это такие искусные устройства, которые призваны действовать вместо людей: как если бы работали и сражались роботы, а люди, удобно развалившись в креслах, праздно и безопасно наблюдали за ними на телеэкранах.
Не я думаю мысли, но они думаются посредством меня, порождая во мне определённую мысленастроенность, окрашенность, тональность… Каллиграфия, понятая расширительно, становится важнейшим способом передачи (и оформления) такого рода настроенности.
– Ваш покойный слуга!
(слова привидения бывшему хозяину)
Смесь удивления и безразличия. (Перечитывал свои "Пунктиры" за 1972-73 гг., которые не видел уже лет пятнадцать).
Ухажёр-технарь: "К нашему бы винтику да вашу бы гаечку"!
Чин бесчинства.
Очень непосредственный человек.
Клятва (как вера, как любовь) – основа жизни: то человеческое, которое становится незыблемым и постыжает тем самым природное… Клятва есть личный закон; индивидуализм без клятвы (явной или сокровенной) невозможен.
История знамён.
Бездумно продвигался по улицам со своей заплёванной биографией.
– Сгоревший я человек! – Гм, сколько пафоса. – Ну хорошо: прокисший я человек…– Это уже получше.
Подходит Полина, вся в слюнях, показывает пальчиком: – Смотри, папичка, рот плачет.
Кто-то из современных писателей: "Достижения всегда сопровождаются утратами". Современный, а звучит как старинная мудрость, как старинная музыка. И впрямь вековечное: идти к чему-то – значит идти от чего-то.
Творческая незадача.
Ответ на вопрос "почему?" есть отчасти выдумка, а отчасти абстракция (отвлечение от сути дела), тогда как ответы на вопросы "кто?", "что?", "когда?", "как?", "сколько?" образуют собственно "феноменологический" ряд.
Мы идём плечом к плечу, но в разные стороны.
– Нет, нет! Рыба должна быть не больше сковородки, чтобы не резать её на части.
(О романтизме великого)
"Сострадание ко всему, включая камни". Н. подумал и дописал: "Исключая моего брата, жену и племянника".
Замедленная эрекция минутной стрелки.
Многие европейские философы напоминают мне монахов: у того нет жены, этот ненавидит женщин… Случайное ли совпадение?
Что есть воля – желание или свобода (желание и свобода)?
Чьё-то: "Каждый другого боится и оттого нападает".
Красота (если она не трансцендентна) провоцирует ненависть и скорее погубит мир, чем его спасёт.
Синтаксис вещей.
Полина (впервые в жизни увидела в деревне козу): – Ко-ро-о-о-ова!
Раза два-три пытался (от слова "пытка") читать Рериха. Какое утомительное и неплодное чтение! Мешки ваты, рулоны жести.
О любимых писателях (Чехов, Лесков, Розанов, Введенский, Беккет) так трудно, так невозможно говорить… Всю жизнь они со мной, а я о них – ни полслова. Любовь пресекает слова (хотелось бы так думать).
Зелёный упокой: Green Peace.
Натуральный четырёхугольник – прямоугольник; искусственный – квадрат, ещё более искусственный – ромб.
Fiction вместо fucktion (мечта вместо эроса).
Кто-то: "Кому всё в кайф на выставке, тот не пишет в книгу отзывов". Генезис литературы?
"Пылесосы" – русско-еврейские родственники, приезжающих в Америку в гости.
Сам изумительный Хлебников
Стоит и снимает нагар с нахлебников.
Это скорее остроумие, чем наука.
Желание евреев, чтобы о них, как о мёртвых, говорили только хорошее. Но ведь они ещё живы!
Неспособный видеть другого подменяет его собственной фантазией.
Питирим Сорокин говорил о чистой науке, "обязательной для всех, кроме дураков". (Принудительность науки?)
О вреде внезапного пробуждения.
Наука есть способ принудить ближних своей воле через посредство "не зависящих от нас обстоятельств" (законов природы).
Женское платье (складки, оборки, прозрачность) устроено на манер воды: течения, пена… Даже то, что не кажется на первый взгляд водяным (например, перья), им оказывается.
Бородатое, как анекдот, детство.
Никифор (горестно): "Мы остались одни". Я: "Ну, уж одни?.. Нас трое: ты, Полина, папа…" Никифор (рассудительно): "Я один, Полина одна, папа один…"
"Переоценка всех ценностей" застряла на полпути: старые отброшены, новые не обретены. Без дома.
Если "всё" в ницшеанском призыве о переоценке всех ценностей принимать всерьёз, то немедленно обнаруживается безостановочность предлагаемой переоценки, более того – по логике вещей – она направлена и на того, кто переоценку совершает, то есть ведёт к его саморазрушению. Что Ницше своим безумием и подтвердил.
Перманентная революция Троцкого – политическая проекция ницшеанской переоценки всех ценностей. Переоценка как цель, разрушение как идеал. "Сначала разрушить, строить потом", превращённое в "разрушать, разрушать… на строительство не остаётся времени".
Война со сгоревшими ветряными мельницами.
Нервонамерность.
Картина евразийского художника, исполненная туашью.
…созидать какую ни есть событийную решётку, ибо затерянность в бессобытийности ("пустыня") или в хаосе событий ("буря") в равной мере оказывается на человеческую мерку невыносимой.
Кажется, Кант: "Человек свободен, когда повинуется не людям, а только законам". Новоречь любителя законов: повиновение он называет свободой, полагая, по-видимому, что абстрактное насилие (закон) проще выдержать, чем насилие конкретного человека. Кому как. Впрочем, закон – тот удобный общий знаменатель, под который нетрудно подвести большие человеческие массы, обходя такие психологические аффекты, как зависть, мстительность и т. п. В самом деле, допустимо ли завидовать закону или закону мстить? Ему можно разве что повиноваться, претерпевать… В анонимности и всеобщности закона угадывается нечто "божественное".
Если не раскаяться в злом поступке в надежде проскочить незамеченным, он, лишённый "перечёркивающего и отменяющего креста", будет умножаться с каждым днём, в каждом воспоминании, поднимая мертвецов, лишая их покоя. Раскаяние – осиновый кол для вурдалака злобы.
Тоже интересно: стороны света меняются, а стрелка не колеблется.
Вычерпывание сознания словами. И наоборот: провокация словами работы сознания.
Как ни глуп, ленив, бездарен человек, обычно он добивается именно тех условий, которые ему благоприятствуют. Скарабей катает навозный шарик, гусеница закручивает сухой листок, муравей тащит сосновую иголку… Человек действует порой хуже их, но в том же направлении.
– Это ваши унциалы? – Наши, наши. – А минускулы? – И минускулы наши.
Сменил гнев на малость.
Бог один, но помнят его по-разному: кто цельно, кто дробно, кто памятью глаз, кто памятью слуха, кто беспамятством…
Деликатность (иногда) есть следствие гордыни.
Панфилов: "Всё, что я делаю, я делаю плохо; всё, что говорю, говорю плохо; всё, что думаю, думаю плохо… одно только это "плохо" получается у меня превосходно!" Кто-то (с недоверием): "Ну, уж не скажи, даже своё "плохо" ты делаешь кое-как, наспех, бездарно…"
– Тебе не нужна свобода? – Мне не нужна ваша свобода.
"Классическое" пророчество связано с определёнными обстоятельствами, сложность и непредсказуемость последствий которых вынуждает Бога "подсказывать" через пророка; оказавшись в священных книгах и народной памяти, оно превращается в механическую формулу, которой пользуются независимо от обстоятельств. Иными словами, пророчество неотделимо от исторического чувства, а его превращают во вневременной универсальный ключ ко всем обстоятельствам. Пророчество на все времена – вместо строгой избирательности и индивидуальности: сегодня лучше идти в плен, завтра – бежать из плена.
– Ты свободен или связан? Встречный вопрос: – Ты спишь или бодрствуешь? – Иногда сплю, иногда бодрствую. – Так же и я: иногда свободен, иногда связан.
Кумачовые кумиры.
Каждый создаёт себя тот мир, который он – в глубине души – хочет.
Успех людей малых дел связан с трудовым постоянством ("Курочка по зёрнышку клюёт…"), тогда как ненасытные люди великой мечты тщатся проглотить в один глоток весь мир да ещё с Богом в придачу. У мечты космические масштабы, она, как воздух, склонна к безмерному расширению и, как огонь, пожирает всё вокруг.
Удовлетворённая (и оплодотворённая) женщина возвращается в "свои" стихии (вода, земля); неудовлетворённая – перебирается в мужские (огонь, воздух).
Н. ещё не заговорил, но губы у него уже дрожали в предвкушении скандала.
Чьё-то: "Терпимость есть презумпция бесконечного блуждания".
Скульптура как изображение мировой оси: вокруг неё всё вращается, сама же остаётся неподвижной. Отсюда требование к её незыблемости и весомости. С этой точки зрения, "мобили" – всего-навсего заводные игрушки, обычные вещи этого мира, которые возникают и исчезают, которых так много вокруг… (Ветхозаветный закон – такого рода ось.) Кроме того, скульптура изображает мир мёртвых (согласно Н. Фёдорову, ось мира и мир мёртвых изначально совпадают, но "ещё живые" своей суетной и бесполезной деятельностью силятся отменить "уже умерших", сорвать ось…)
У Панфилова мысли какие-то слишком правильные, чистые, квадратные – словно он не сам их вытесал в трудовом задоре, а принёс в полиэтиленовом пакете из универсама.
Л. Толстой восстал против икон, чтобы расчистить место для своих фотографий.
Стиль или суть? У гениев они совпадают.
Сосед Панфилову: – Ты, друг, евреев не любишь. Панфилов (обиженно): – Да я мать-отца своих не люблю, не то что евреев!
Деловая суетливость "людей действия", резко усилившаяся в связи с "новым НЭПом", то удивляет меня, то восхищает, то огорошивает. Толпы новоявленных или скрывавшихся до сих пор в теневой экономике Штольцев задумали привить ленивой и безалаберной России американский активизм и приучить её равняться на личный успех. Увы и увы…
Н., как в былые времена, сидит в щели тараканом, разве что тараканом "бесстрашным": тряпица КГБ отложена в сторону, на его усы, выглядывающие из трещины, никто внимания не обращает. Живи, таракан, живи! После многих лет настороженности наконец-то – успокоение.
Трясина книги, втягивающая в себя читателя.
Наши старомодные речевые привычки.
Ты живёшь и ничего не подозреваешь, а в бетонной стене новой квартиры, в которую ты, счастливый, недавно переехал, тикает понемногу радиоактивный кобальт, попавший туда по халатности строителей…
Дом культуры Промежкооперации.
Закон надзирает (как Великое Око) за человеком, хотя не каждому нравится постоянно пребывать в сфере чужого внимания. Но есть и такие (актёры, эксгибиционисты), для кого жизнь только и начинается с восшествия на сцену. Я поднялся, а на меня не смотрят, я говорю, а меня не слушают – да есть ли я вообще?
– Смирись, сядь ниже, ибо голова твоя уже упала с плеч. Ещё ниже, ещё…
Вместо "Пунктиров" давно уже пора писать "Контуры", "Фигуры", "Тела"… Но не уверен, что получится: мысль моя прочно закрепилась в нише краткого, недоговоренного, нетерпеливого. Не исключаю и прямо обратный ход: к отдельным словам, полу-словам, междометиям, препинаньям, вздохам, выдохам… Кажется, у моей музы не лира в руках, а однострунная балалайка.
– Позвольте посетить ваши окрестности?
Правильнее было бы, хотя и неуклюже, не "женщина", а "жизньщина" (живот и Ева = жизнь).
Обычная оценка другого по остатку своего несчастья. Но ведь оно неисчерпаемо!
Когда речь идёт о языке, глаз имеет в виду книгу (письменность, грамотность, избранность), а слух – "всех, кто есть". Слух – мост между демократией и тоталитаризмом.
Кто-то (В. Ерофеев?) о выпивке: "Двое культурно, третий – горнистом".
Свободный выбор может быть мудрым, а может – безалаберным. В первом случае свобода созидает, во втором – разрушает. Пример: два вида "переписывания текста" – любовный и иронический. Повторение, как и свобода, может утверждать, а может – уничтожать. Мы постоянно вытанцовывем между двумя лезвиями ножниц.
Эротическое зооброжение.
С молчащим интересно поговорить, с говорящим остаётся только молчать.
Пародия как агрессия (мягкая или жёсткая). Пародия – малый сдвиг текста, которым пародист демонстрирует свою способность к буквальному его повторению и сознательный отказ от такого повторения. "Могу, но не буду".
…и не то что бы ты умен, а я дурак (или наоборот)… а то, что оба мы дураки, но каждый по-своему.
Разная, до противоположности (60-е годы – 80-е годы) тональность в мультфильмах: угрожающая в "Ну, погоди!" (хищный зубастый волк преследует милого зайчишку), примиренческая в сериале о коте Леопольде ("Давайте жить дружно"), где два (символ множественности) грызуна-мышонка преследуют добродушного кота.
Sleepшиеся глаза.
В-с-по-мо-ще-ство-ва-ни-е.
Вместо оперы – оперетта, вместо живописи – дизайн, вместо кино – клип, вместо литературы – журнал…
Н. – словно прозрачный полиэтиленовый пакет: пустой и скучный, но годный для хранения чужих вещей.
Влагалище, хранилище, дарилище.
Общество коптско-советской дружбы.
На лице усопшего следы божественного загара. Да-да, он был прикосновен, он терзался и прикасался, он загорал, он долго загорал, пока не сгорел до костей. И кости изрядно почернели, такое вот могучее божественное солнце.
Итальянский кинорежиссёр Фильмини.
Столица, густо поросшая пришлым людом.
Обладающий (по праву силы или закона) обходится без любви. Любовь (допустим), как и справедливость, – порождение слабых, возмещение, но такое возмещение, которое намного превосходит возмещаемое.
Любовь не вежлива, а ласкова.
Запомнил её как готическую букву "о".
Никифор (поёт): "Белеет парус, потому что ветер!"
Г. Федотов о Москве: "Нарядная полихромия, мягкие противоречия". Он же: "Петербургский излом – московская наивность".
Чтобы утвердить свою свободу в условиях полного принуждения, Сизиф берёт "встречный план" и добавляет к катаемому камню ещё один, собственный, подставляет и правую щеку. Да, но загвоздка в том, что начальство вполне может выкинуть второй камень и лишить Сизифа чаемой свободы. Ему останется в этом случае разве что думать о втором камне, устраивать себе условную свободу.
Тот, кто готов умереть за идею, без труда за неё и убивает.
Хороший христианин живёт Богом, хороший богослов – разговорами о Нём. Оба нужны, но первых всегда не хватает.
Когда прошу нарисовать круг, Полина непременно рисует, начиная с центра, спираль, а Никифор, тоже с центра – концентрические круги. Чем не тест?
Разговоры-воры.
Живая клепсидра: продырявленный человек, по капле вытекающая из него кровь…
Чаша (кубок) крови: кап-кап! (cup, cup) – награда победителю. Захватчик пьёт из чаши кровь врага и насилует его жену. Двойная чаша: истекающая и собирающая.
В генетико-родовых законах: "сын за отца отвечает", и порой кара сыну бывает жёстче.
Полнейшая безнадёжность ситуации несколько успокаиивает.
"Жизнь за царя Ирода".
Н. был вытолкнут из рядов, выброшен из событий и долго скорбел о своей незадачливой судьбе, пытаясь внедриться, втиснуться, включиться, но, к счастью, это ему не удалось – к счастью, ибо дело происходило на Ходынке, так что зря он жаловался на свою судьбу, судьба-то, как выяснилось, его хранила.
Тропы судьбы (где "тропы" – риторическая фигура).
Телесная ловкость и её умственный аналог – сообразительность.
Микробуржуазия.
Жизнь человека – медленное сгорание, и этим она напоминает жизнь дерева: смертельный пожар есть усиление, экстремизация жизни. Впрочем, не все ведь мечтают быть орлами, кто-то согласен и вороном.
Крематорий жизни.
Мужчина оставляет следы семенем, женщина – кровью.
Практически любая мысль, любое желание, любой поступок в общении оказывается обоюдоострым и убийственным бумерангом возвращается к охотнику.
Эзоп – раб. Эзопов язык – язык раба. (Чтение "между строк", метафоры и прочее.)
Эта мысль прошла "сквозь" меня, но она – не моя. Настолько не моя, что я к ней даже не прикасаюсь.
Слуга двух господ: болит душа – к христианству, веселится – к язычеству. Как будни и праздник, скорбь и радость. То же – у В. Розанова.
Лоно Луны.
Нехватка чего-то постоянного – например, постоянной эмоции, генератора непрерывного текста. Вместо этого: прыжки с места на место, перфорация, Добчинский и Бобчинский. Большая страсть – она об одном, для одного… Человек, обуреваемый страстью, спекается – становится неразрывным, монолитным.
Облучение детей.
"Декадентское сознание" обострено и утончено до такой степени, что схватывает всё с полуслова, с полунамёка – и невероятно утомляется, когда приходится выслушивать повторы и очевидное. Тонкая чувствительность, быстрая утомляемость. Оппозиция: декадент – солдат (обострённое – тупое). Примеры: Уайльд, Кузмин, В. Кондратьев и др.
Не очень старая дева.
Продолжение – на оборотной стороне (Луны).
Взгляд на женщину с "обратной стороны", "изнутри" – глазами зародыша.
Гиблиография русских поэтов.
Воссмертие как ещё одна смерть в длинной череде смертей.
Мужчина и женщина – застёжка "молния", которая должна зацепиться на всём протяжении – в быту, в духе, в теле… Насколько это возможно?
Поступки Н. определяются не смыслом, а протестом.
Кажется, иудеи так и не победили филистимлян.
Метафизика (и психология) катастрофы. Катастрофическое сознание.
Дьявол – собранная воедино, в горсть пыль неудачи, рассеянной по вселенной.
А. Ф. Лосев: "Что я такое без библиотеки?"
Любовь – не данность, а деятельность, длительность, процесс, работа: скользкая сильная рыбина, которую удерживаешь в руках, лишь прилагая к этому немалые усилия.
Один, словно мяч, бросает своё другому, тот подхватывает и возвращает первому, который ловит радостно и готовно. Вот этого "продолжать начатое" и "начинать для продолжения" почти нет в современных ("атомарных") семьях: "Есть я и моё, есть ты и твоё" (никакой сообщительности и содействия).
Искать в слове узор и аппликацию – дело "сытых", но что искать в слове голодным? Кусок мяса? А ведь некогда воплотившееся Слово дарило людям и слова, и хлеба…
Никифор: – Сизетные пушки! – А что это такое? – Ну, зенитные пушки стреляют вверх, а сизетные – вот так… (Показывает, что под углом).
Башня из слонового хобота.
Рави Иосия: "С тех пор, как на горе Синай дана Тора, мы более не внимаем небесным голосам…" (Талмуд). Он же: "…ибо записано: принимайте решение по мнению большинства". Обе фразы интересны для размышления.
А: – Бог обязан держать слово.
Б: – Обязан ли?
В: – Давал ли Он слово?
А: – Но ведь записано…
Б: – Его ли слово записано?
В: – Верно ли записано? и т. д.
Любой бунт по-своему прав, ибо указывает на условный характер любой монополии, но, во-первых, не всякий бунт справедлив (то есть принимает в расчёт далеко не всех), а во-вторых, в случае удачи он и сам становится монополией.
Кариес разума.
Тем, что внутри меня, управлять мне так же непросто, как и тем, что вовне. "Внутри" – фиктивная собственность.
Кто-то: "Только через посредство Бога человек имеет доступ к самому себе".
Семья – переплетение, а не соположение. Нет переплетения, нет и семьи.
Жизнь как вынужденная мера.
"Разрывы" есть зоны свободы (воли, творчества); именно здесь возникает и проявляет себя повелительное "Да будет так!", действующее по ту сторону внятных науке причинно-следственных отношений. Наука не умеет изучать разрывы. Впрочем, она умеет их хотя бы классифицировать: единичное, чудесное, свободное, творческое, случайное, интуитивное, трансцендентное, божественное…
Имея множество возможностей, мы реализуем лишь немногие. Почему, интересно знать, именно эти, а не другие? Головокружительный (и праздный) вопрос.
Моя прошлая жизнь.
Объективность и окулярность.
Добрался Машке до ромашки. У А. Введенского: "давно не видел женской незабудки".
Императив выбора который невозможно обосновать наукой. В конце концов, наука – не более, чем слуга. Новое время – время слуг (демократия, наука и т. п.), которые не желают примириться со своим служебным положением.
Первая глава Книги Бытия начинается волеизлиянием ("И сказал Бог: да будет…") и завершается оценкой ("И увидел Бог, что это хорошо"), то есть тем, что в "наше время" труднее всего даётся.
Никифор: "Глазам тесно!" (Слиплись глаза.)
Гуманистическая осторожность (трусость?) не просто ставит человека в центр внимания, но и настаивает на том, чтобы ему "не было больно". (Отсюда, вероятно, современный культ комфорта). Но есть и другая традиция (аскетическая): без болевого усилия, без преодоления ничего толкового, крепкого, долговечного не сотворишь. Здесь важно отделить аскетическую установку от садо-мазохистской: для аскета боль – лишь средство, для садо-мазохиста – самоцель.
Чьё-то (дословно не помню): "Эгоист готов принести себя в жертву – ради собственной выгоды".
А: – Я – максималист.
Б: – А я – экстремист.
В: – А я – человек крайностей.
В последние годы совсем не вижу (не помню) сны, и так уже много лет. Сначала думал, что это плохо, "чего-то не хватает", потом убедил себя в том, что это хорошо, "все дневные проблемы решены", сейчас снова угадываю некую нехватку.
Айзек Айзимов: "Если бы я вздумал поселиться в деревне, я бы отравился свежим воздухом!" Он же признался какому-то журналисту, что пишет книги со скоростью 240 знаков в минуту (точную цифру не помню), на что тот, удивлённый, спросил, успевает ли Айзимов с такой скоростью думать?
Техническое совершенство, инфантильное (подростковое) сознание.
(американцы)
Богини любви Venus и Anus.
Кто-то о Панфилове: "Как ему не стыдно – имеет жену и видит эротические сны!"
Игра всегда казалась мне интереснее игроков (включая самого себя).
Жизнь – напрасная трата времени.
Почти безупречный указатель "авторитарной личности" – авторитарный круг его героев (Цезарь, Фридрих Великий, Пётр I, Наполеон, Ленин…)
М. Бахтин считал активность карнавала творческой, а ведь она – разрушительная. Разрушение необходимо, конечно, для творчества, но лишь как часть общей задачи, в карнавале же разрушение преобладает и довлеет.
Что ни говори, а наука воюет с Христом. Разные ценности, разные типы восприятия, разные души.
Женское тело как мыслительная схема, фигура речи… Вот пролетел знакомый мотылёк души. Нет, скажем так: моль души, грызущая подкладку тела. Ну что ж, моль преуспевает: тела остаётся всё меньше и меньше...
В схеме европейского индивидуализма немало иудейского, идущего, вероятно, через кальвинизм и теснейшим образом связанного с избранничеством. Но в иудаизме избирается народ, а в индивидуализме – личность. Случайное совпадение или генетическое родство: иудаизм – кальвинизм – индивидуализм?
Н. усмехнулся страдальчески, многозначительно; он-то знал… у него была тайна… он знал о своей смерти и жил, приподнятый этой тайной и знанием… с недоверием и неудовольствием поглядывая на напрасный мир, по которому, увы, приходится влачить к нетерпеливой любовнице-смерти своё непослушное тело…
Капеллан без головы.
Бог вовне, Бог внутри… – допустимы ли здесь пространственные характеристики, ведь они всего лишь неточные метафоры? Возможно, речь идёт о степени подвластности человека Богу: тем, что вовне, труднее управлять, или о степени его близости человеку: тот, что внутри, ближе. Но и с "внутренним" Богом не так всё просто: его глубина может быть столь значительной, что позволит ему избежать управления и оказаться до некоторой степени чужим человеку.
Недоверие к природе как к внешнему. Хорошо (надёжно, безопасно) лишь то, что я создал сам. Отсюда особая ценность искусства и техники.
В 1988 году в США – свыше 1 миллиона случаев детской и подростковой беременности. Миллион Лолит.
Профессиональная болезнь дирижёров: деспотичность. Дирижёрская фалочка.
По словам А. Юсфина, за всю сталинскую эпоху не был репрессирован ни один член Союза композиторов.
Трагедия выбора для еврея: ассимиляция или национализм. Между двух культур. Трагедия усугубляется проклятиями, которые Тора обрушивает на отступников, и теми искушениями и возможностями, которые открывает "чужая культура".
Талмуд как система отговорок.
Советский человек (в отличие от русского?) – человек насилующий. Добиться, достичь, потребовать, вынудить, заставить – главные слова его лексикона. Но не таков ли лексикон и западного индивидуалиста-технократа? В чём же его отличие от homo sovieticus’а?
Нечего не рожу пенять, коли зеркало кривое.
Некроскоп.
Инокомыслящий.
Жвачные и грызуны готовы жевать и грызть непрерывно (трава и зерно – малокалорийная пища), тогда как у хищников остаётся время, свободное от еды… Грызуны в науке, в искусстве. Доктор Жеваго.
Принято упрекать за видимость и поверхностность общения (больше других – романтики), но ведь и кожа не случайна: опасно протыкать её – в поисках глубины – насквозь, непрестанно, причиняя боль, а то и угрожая смертью.
Отдуваясь и отрыгивая, Н. заговорил об аскетизме…
В который уже раз нам предлагают избирать из двух возможностей, тогда как их гораздо больше. Двенадцать (а не два!) знаков Зодиака. Даже полов больше, чем два: мужчина, женщина, гермафродит, евнух, не говоря уже про минорные сексуальные ориентации.
Запоздалые скандалы по поводу авангарда (Малевич, Кандинский) – почти столетие спустя!
Ворота, через которые никто не ходит, через которые все проходят…
(рождение, смерть).
Вероятно, такого рода стихи (автоматическое письмо и пр.) гораздо интереснее писать, чем читать.
– Ты любишь учиться, но не любишь переучиваться.
Предрассудки, которые всегда с тобой.
Требуют свободу слова и совсем позабыли про свободу молчания.
Н. умел думать только в споре, да и вообще принимал мышление за орудие спора. Кто умнее, тот и победитель. Когда же услышал о самоценности и потаённости мудрости, то счёл это шуткой.
Неспособности человека (его болезни, непонимание) – такое же удивительное явление, как и способности.
– Честно говоря… – и продолжал врать. – Положа руку на сердце… – и клал её на гульфик.
Этот человек напоминает мне сигарный дым.
Старая дева (страстно): "Я не хочу, чтобы в меня вводили что-то чужеродное!"
В очередной раз перечитываю "Книгу облаков" Б. Ванталова, которую окрестил для себя "Книгой пятен". Если бы не моя близорукая память, я бы запомнил из неё большие куски и произносил их нараспев, а пока она сливается в огромное пятно, приятное для взгляда и изящное по угадываемым очертаниям… "Книга пятен" нравится мне, как нравятся вещи, которые я и сам хотел бы сделать, но сделать их чуть-чуть не удалось… Это "чуть-чуть" – как огненная черта, отделяющая людей друг от друга.
Кто не с нами, тот позади нас!
Слово ‘умирает’. Слово "умирает". Слово умирает.
Бескорыстное безразличие.
Я часто жил вопреки своей воли, в согласии с какой-то другой, но своей же (своей ли?), которая и диктует это "вопреки". Часто избегал людей, которые мне нравились, и откладывал в сторону любимые книги, принуждая себя оставаться среди чужого и чуждого. Словно накладывал на себя не совсем понятные епитимьи и старательно их отрабатывал. Этот тяжкий и противоестественный труд каким-то образом соотносился в моём сознании со свободой, но каким именно?
Старая мысль – о пропущенной Третьей мировой войне. Она уже была, мы просто её не заметили.
Закон сохранения страдания. Если такой существует, и каждый из нас вынужден "отработать" отмеренную ему долю страдания, то всякая радость будет отбрасывать на человека тень грядущей боли, а боль, наоборот, – расчищать место для будущей радости.
В конечном счёте, и радость, и горе сами по себе ничто (хотя мы и привыкли завышать их значение), и имеют смысл лишь как орудия созидания души, как подсобный инструмент.
Культя личности.
Вначале было Тело.
Быть объективным (по-настоящему, вполне) так же трудно, а то и невозможно, как быть субъективным (по-настоящему, вполне). И то, и другое я сравнил бы с путешествием на одной ноге – левой или правой – то же изящество, та же продолжительность.
Панфилов: "Мадам попала под локомотив моей мысли. А ведь я ей свистел, гудел, предупреждал!.."
Даже в "Здравствуйте!", обращённом к другому, можно усмотреть растрату собственных сил и унизительную работу на чужака. Куда полезнее проклятья!
Vagina так же неисчерпаема, как атом.
Мир – море оплеух (волны); тот, кто отказывается бить (плыть), сам будет битым. Зная об этом, подставляй другую щеку.
Ты сгораешь в этом мире ( = живёшь), и нет тебе избавления ни от гари, ни от горечи.
Разум слабее страсти, если, конечно, сам не становится страстью.
Все усилия святых отцов были враз перечёркнуты Шекспиром! Страсти, которые они преодолевали, стали для него ядром новой личности, получили знак плюс вместо минуса. По трагедии на каждую из главных страстей. А "Гамлет"? Какая страсть у Гамлета?
Болезнь – та же война, но с разномасштабными противниками.
Кто-то: "Исследование, развёртывающееся без помех, как монолог, не совсем безопасное дело".
Иванообразное существо.
Велика ли сила услышанного (т. е. вера в его доподлинность)? Одновременно и велика, и мала, и вот почему:...
Панфилов: "Я глуп не от природы, а из принципа!"
У разума нет начальника, но и способности его невелики: 1) дробить целое на части; 2) отказывать одной части в предпочтении перед любой другой. Слой пыли на ровном месте. Пыль, утопающая в пыли.
Вера – не знание, но без веры знание невозможно.
Вера как команда (вот почему к вере неприложимо понятие истины и лжи). – Шагом марш! – никто не говорит об истинности или ложности этой команды, её просто исполняют (или не исполняют).
Две составные части искусства: описательная и повелительная.
Стена степи.
Основатели религий вовсе не решают "все мировые загадки"; они выращивают "духовный позвоночник", необходимый человеку для прямохождения.
Мировоззрение. Мирроозарение. Мироподозрение.
"Джан" А. Платонова – замирание жизни из-за утраты к ней интереса. Хаотизация жизни, напротив, может свидетельствовать о её интенсивности и разнообразии.
Крылья Эрота, клюв Эрота, яйца Эрота… Сплошная птица.
Не перечь речи.
Bomb of womb.
Вечность предстала вдруг в облике жадных чёрных мух, которых становилось всё больше, которые становились всё жаднее.
Н.: "Я один!" Но так ли легко даётся одиночество? И достижимо ли оно вообще?
Не люблю серьёзный тон. Содержание может быть серьёзным, но тон…
Репрессия, регрессия, депрессия – очень небогатый выбор.
Большинство протестантских усилий, направленных на борьбу с природой, закончились полным провалом. Из числа последних: борьба с "микробами" в роддомах и удаление новорождённого "под колпак". С туповато-серьёзным выражением лица: "А мы думали так лучше!"
Meadowый месяц.
Игрок играет королём. Король играет игроком.
(шахматы)
С твоим копытом в моё корыто?
Подросток, убивший своих родителей, выпрашивает у суда снисхождение: "Ведь я круглый сирота!"
Предметы одноразового использования и феномен быстро растущей свалки.
Что нельзя, когда всё можно?
Разочарованный странник.
Чьё-то: "Язык – это брод через реку времени. Он ведёт нас в обиталище мёртвых".
1988-89 гг.
|
|
|