| КОНТЕКСТЫ | Выпуск 16 |
Во многих изданиях мне уже встречались высказывания о том, что журнал "Крещатик" с каждым номером становится интереснее, расширяя диапазон эстетических ориентаций и привлекая к сотрудничеству все больший круг литераторов, иногда весьма неожиданных для читателей. Полагаю, для большинства из них, точно так же, как и для автора этих строк, безразлична "прописка" этого русскоязычного периодического издания – украинский ли "Крещатик", эмигрантский (немецкий) или российский. И хотя новый, симпатичный по дизайну "толстяк" выдержал уже 15 номеров, тем не менее, он до сих пор балансирует между литературным альманахом и собственно "журналом" по причине слабости критико-публицистического раздела. Между тем, в остальных разделах "Крещатика" (проза, поэзия, переводы, иногда – драматургия) очевидно есть что почитать. Потому и критики из метрополии могли бы задуматься над тем, что предлагает читателям это издание, какова "литературная политика" его редакции.
Тем более, что и повод есть.
В 15 номере журнала проступили очертания тематической "концепции", причем, довольно странной, на мой взгляд, надуманной и очевидно не сработавшей. А замысел явно был таков: сопоставить большой объем стихов московских поэтов со столь же большим объемом прозаических тестов, написанных авторами из Петербурга. Что из такого сопоставления должно было следовать? – известно, наверное, лишь самой редакции. Для читателя же не следует ничего, кроме знакомства со стихотворениями, рассказами, повестями и прочими жанрами прозаического письма в той или иной мере яркими и оригинальными или наоборот: здесь все зависит только от конкретного автора.
Печально, что редакция не приняла во внимание аксиому: между типами письма – прозаическим и поэтическим – сама ситуация сравнения возникает с большим трудом. Поэтому москвичи поэты – отдельно, а питерцы прозаики – тоже отдельно. Очевидно также, что "выборки" московских и петербургских авторов не очерчивают картину "прозы Санкт-Петербурга" и тем более "поэзии Москвы" с необходимой в этом случае репрезентативностью. К тому же при такой "концепции", по меньшей мере, наивным выглядит старание редакции сохранить обычный для "Крещатика" состав рубрик: не получилось "уложить" всех опубликованных московских и питерских авторов в "гостевые" разделы. Разве Мария Галина, Ольга Татаринова и Аркадий Штыпель не московские поэты? Разве Лев Разумовский и Евгений Антипов не свидетельствуют своими текстами от петербургской прозы?
Поэтому, оставляя вне поля зрения "глобальный замысел" в этом номере "Крещатика", перейду к тому, что вызвало неподдельный интерес в связи с одной из самых насущных проблем литературного процесса – состоянием современной русскоязычной прозы. Именно к этому побуждает опубликованные прозаические тексты авторов из Санкт-Петербурга – "культурной столицы", так сказать, и по совместительству "литербурга", как назвал свой город поэт и прозаик Александр Скидан.
1. ПРОЗАИКИ ПЕТЕРБУРГА В ИНТЕРЬЕРЕ "КРЕЩАТИКА"
В "Крещатике" опубликованы прозаические опусы авторов с разной степенью известности их имен, как для читателей, так и для литературной общественности России: Владимир Губин, Владислав Кушев, Борис Иванов, Владимир Шпаков, Владимир Лавров, Владимир Симонов, Дмитрий Григорьев, Арсен Мирзаев, Борис Останин, Ирина Липатова, Леон Богданов, Владимир Уфлянд, Аркадий Бартов, Лев Разумовский и Евгений Антипов. По этому перечню заметно, что читателям предложено ознакомиться, в первую очередь, с прозаическими опусами литераторов "старого" андеграунда 60-80 годов и тех, кто сегодня наследует эту, как литературную, так и жизненную, позицию (Кушев, Иванов, Мирзаев, Останин, Богданов, Уфлянд, Бартов). Именно у большинства этих авторов самые крупные по объему публикации, что воспринимается как акцент. Остальные же прозаики не представительствуют от какой-либо литературной "группы" или "движения". Об их творчестве читатель может судить по сравнительно небольшим сочинениям, в основном, рассказам. Заметно, что эти авторы стремятся на свой собственный страх и риск – то есть, руководствуясь исключительно литературными мотивациями, а не идеологическими либо рыночными – соответствовать, скорее всего, невнятным персональным представлениям о том, каким может быть сегодня прозаическое письмо.
Безусловно, сочинения лишь двух групп писателей не создают даже абрис, не говоря уже о панорамной картине, всего того, что происходит сегодня в прозе Петербурга. Для ее целостности явно не хватает произведений авторов, которых условно можно обозначить как "круг издательства "Амфора", завоевавшего, несмотря на свою неоднородность, популярность и авторитет у читателей. Здесь, прежде всего, вспоминаются имена Павла Крусанова и Вадима Назарова. Кроме того, опубликованная на страницах "Крещатика" прозаическая "выборка" не учитывает роли авторов "круга журнала „Звезда“", очевидно сложившегося и играющего важную роль в литературно-общественной жизни Санкт-Петербурга. Ну, и для полноты картины, не говоря уже об остроте ощущений, не достает прозы ортодоксальных постмодернистов – Аркадия Драгомощенко, Маруси Климовой, Михаила Берга, Александра Скидана и проч. Ясно, что расширение авторского состава повлекло бы за собой и большее жанровое разнообразие прозаических публикаций: от рефлексивной эссеистики, в которой поднаторели литера-торы-постмодернисты, до сложнейшей по затрагиваемым проблемам публицистики – традиционно сильной стороны прозаиков "круга журнала "Звезда".
Отбор редакции "Крещатика" очевидно учитывал и оппозицию "коммерческая литература" (развлекательная, ширпотребная, упрощенная и т.п. ее синонимы) – "серьезная литература" (сложная, "высокая", интеллектуальная, подлинная и т.п.). Не задаваясь даже вопросом, насколько подобное разграничение вне критериев качества письма нынче целесообразно, укажу лишь на то, что бoльшая часть опубликованных текстов демонстративно заявляет о своей… "нечитабельности", нескрываемо ею гордясь. Литературного критика этим качеством и не удивить, и не очаровать: печально, но сегодня залогом его профессиональности во многом служит иммунитет к "нечитабельности" той области современной литературы, которая особенно активно раскручивается критиками и выдается за "актуальную". А вот бедному потребителю подобный иммунитет что-то никак не прививается. Читатель, причем, далеко не единичный, по-прежнему наивно жаждет открытий в новой российской словесности. Не удивительно, что такой "современной прозой" его можно раз и навсегда оттолкнуть от литературы вообще.
По этой причине, вовсе не осуждая предложенный "Крещатиком" принцип отбора текстов, укажу лишь, что он вполне уместен лишь как лабораторно-исследовательский, констатирующий некие тенденции в прозаическом письме авторов из Петербурга. Только этим мотивом можно оправдать публикацию некоторых сочинений. И тут обнаруживается первое любопытнейшее обстоятельство. В отличие от стилистического, тематического и жанрового "разнобоя" андеграундных авторов, прозаики второй группы так или иначе объединяются не только достаточно традиционной манерой письма, но и отчетливым намерением "рассказать" читателю в своем сочинении "о чем-либо". И, что также любопытно, столь непохожие друг на друга тексты авторов из Петербурга, оказавшись собранными под обложкой "Крещатика", начинают вступать между собой во взаимодействие, едва ли не мистическое. Одно дело, когда ты воспринимаешь опус "автономно": вот произведение такое, какое оно есть, и лишь компетенция читателя в современной словесности, его личные вкусовые пристрастия и предпочтения позволяют оценить текст как творческую удачу или как полное безобразие. Но совсем другое дело, когда редакция, собрав целую обойму "лебедей, раков и щук", провоцирует читателя сравнивать тексты друг с другом. Если подобная провокативность входила в замысел редакции, то он вполне удался. Но не по причинам самого принципа "гостевого раздела" (как это было при публикации подборок русскоязычных поэтов, живущих в Америке или стихов поэтов Сибири, кстати, тех же московских поэтов в 15 номере). В резонансах, возникающих между текстами прозаиков из Петербурга, скорее всего, "повинны" особенности как самих опубликованных произведений, так и специфика именно прозаического письма в его отличиях от стихового.
Вне сомнения, опубликованные тексты – именно совокупно – каким-то образом активизировали также и насущные проблемы современной русскоязычной прозы, потому что по второму прочтению для меня в их подборке отчетливо проступил единый – сверхтекстовый образ. Попытки его выделить и осмыслить послужили истоком размышлений о сочинениях прозаиков из