| ПОЭЗИЯ | Выпуск 18 |
|
Helen (утро) Я перешел на "ты", не испросясь, (но лишь в стихах, я знаю, Вы – простите), мне этот тон навязывает Питер – он, как и все, сегодня месит грязь. Он, как и все, коверкает слова, по фене ботает и складывает маты – как будто революции солдаты вновь Петербург разносят на дрова. Ты скажешь, что я циник и, к тому ж, приехал сам когда-то в этот город, чтоб прыгать воробьем у желтых луж, и в клюве уносить холодный солод, что сам умею материть соседей, судьбу-индейку, "постсовецкий" быт, хожу без галстуха, имею бледный вид, и блядями зову почтенных леди… Да, я – таков, но все же, иногда, когда затихнет день, и мне на плечи садится сонной птицей сволочь-вечер, я забываю, что опять вода из крана льется ржавою струею, и что в подъезде вырубили свет – мне чудится, что я – любовник и поэт, стою, склоненный, пред тобою, не поднимая глаз, я бормочу восторг души, сердечное томленье, боясь шагнуть, чтоб не спугнуть свеченья любимых глаз… (Пора идти к врачу! Теперь я знаю, что опасно болен – я не заметил, как сошел с ума! Что я несу? Наверное, она уже зашлась от хохота и колик!) Я возле ног твоих (ах, вру – прекрасных ножек!) свернусь безродным псом и буду ждать ладонь своей хозяйки, и смотреть в огонь – и он дрожит, как я, любовной дрожью, и пышет жаром, бъется, словно сердце, в моей груди… (Откуда этот слог? Какой болван пытается втереться в мое письмо?) Но дальше, видит Бог! Я буду преданно страдать от невниманья, скулить у полога, когда пойдешь ты спать, а утром прыгну весело в кровать, и гневный визг заткну своим лобзаньем, и мокрый нос пущу гулять в разрез ночной рубашки, заберусь подмышку… (Все! Я кончаю! Это уже слишком! Пора к врачу! Меня попутал бес!) (день) так ли как прежде кораблик плывет парусом ловит дыханье органа знаешь впервые мне кажется странным что мы с тобою живя в разных странах ищем губами слово mёile снова отбросив дурацкие знаки я выпускаю на волю слова пятая ночь как болит голова и прорастает на белой бумаге черными строчками память-трава я все забыл я не помню не знаю прошлую жизнь – я в ней был не с тобой мальчик-сержант за высокой стеной там где играли подъем и отбой и по тревоге везли к Руднинкаю этой стены уже нет и костел больше не слышит как пели мы песни белые своды и каменный пол вспомни меня если будешь там если так же кораблик плывет и простер… (вечер) сегодня за окном февральский дождь расквасил снег и обнажил окурки закрыть глаза пройти по переулкам в том городе где ты сейчас живешь мощенных мостовых испуганное эхо заставить повторить забытые слова и разбудить дворы счастливым смехом: привет тебе свободная Литва! нет – sveiki, labas vakaras, как-будто достали с полки старое кино стрекочет пленка в тесной кинобудке и часто рвется только все равно закрыта дверь и снова на экране тот черно-белый мир – казарменный уют вот-вот отбой и письма раздают и только руки на переднем плане… (ночь) …корабль плывет под куполом парит наполнив паруса дыханием органа литавр турецких или барабанов уже не помню но не говори и не пытайся растревожить просто я все забыл – латинское: Amen и польское: ulaskavic твой город чужой туманный с холодом за ворот с мелодией из оперы "Кармен" – смелее в бой! – но лишь сырая простынь в руках тореро – маленький туркмен испуганно стоит пред старшиною а тот копытом бъет и кровь в глазах тоска зеленая и непривычный страх и каждый шаг как будто под конвоем… я в графику добавил акварель офорты превращая в акватинты чуть подсветив глухие лабиринты прошедших лет сегодняшний апрель уже спешит соединить нас вместе я чувствую тепло твоей руки но в ту весну в том городе-miёst'e мы месим грязь и в этом черном тесте увяз наш взвод и мысли далеки… я призван в швейки как же повезло отчизне – только двое идиотов у нас в полку (второй – сержант Козлов читавший на немецком Элиота) мы были "полыми людьми" хотя устав предписывал на время стать бесполым нам раз в полгода делали уколы от утренней эрекции – пустяк а все приятно спать без сновидений не мять подушки трепетную грудь и не смотреть на голые колени сверхсрочной секретарши – laba diena – шепнуть при встрече мимо прошмыгнуть и думать что в обед – овес? шрапнель? а ротный вновь страдает недопитьем я достаю солдатскую шинель шагаю в строй и из него не выйти… (утро) любовь по-военному – кричим из машины: мергайтес! эйнам и крумус посидулькинт! посиди в тишине карейвис и напиши мне письмо оттуда из караулки стряхнувши пыль этих лет почему-то тот город уже и не снится даже и девчонка – мергайте Вера-Веруте наверняка забыла – невелика пропажа вот она на качелях в короткой юбчонке – сидит улыбается рыжая бестия ах какие в Литве пропадали девчонки! как нам здорово с ними было невеститься женихаться любиться по-литовски и русски слово "милё" на губах перекатывать самовольные ночи в улочках узеньких и губа гарнизонная – баба горбатая… Верка – Верoника те наши встречи и сегодня солдату рвут сердце на части чем заплатить за толику счастья что подарила тогда ты мне – нечем… она написала на обороте – смешно и печально читать словечки ее фиолетовы сколько лет я храню за семью печатями эти стишки из литовского лета: "Кода-нибудь среди бумаг, под толстым слоим пыли, найдешь ты моё фотку и спомнишь, как немножечко любили!" (день) февраль опять ударился в запой пропив морозы и лохмотья снега он молит пьяными слезами: сбегай! давай еще добавим по одной мне недосуг я нынче без вина брожу шатаясь отключив сознанье и ту печаль последнего свиданья пытаюсь выпить наконец до дна она просила называть себя Верoникой и подставляла губы я становился маленьким и глупым впервые так беспомощно любя и мне казалось это только сон я вновь один на улицах Вероны и только в небе черные вороны крылами глушат колокольный звон удар клинка и он убит убит (она его звала зачем-то братом) но те подруги что стояли рядом шептали мне: она с тем парнем спит я как и прежде бегал на зарядку а по дороге забегал в костел в котором поминали боску-матку и не ругались что сюда зашел советский оккупант стоит как зяблик и смотрит вверх где плавает кружа подвешенный за ниточки кораблик над черным камнем римского крыжа… (вечер) так же как русское: чмок – pabuciok звoнок внезапен упруг и занятен как ты лениво снимаешь платье щелкаешь люстру и – на бочок губы твои в темноте так близки – что нам границы и толстые стены (имя рифмуется только колено вышло на волю и просит руки) даже сквозь сон ощущаешь всем телом пальцев проворных смешную возню я написал бы с тебя свою "ню" да вот боюсь что других раздразню – будут стучаться к тебе то и дело знаешь любимая все-таки я точно рехнулся за эти три дня вот и любимой тебя называю словно всю жизнь тебя знаю (играю в прошлые чувства боль затая) может быть легче думать что ты рядом со мною была в эти годы нет это происки злой непогоды шизофрения пустые мечты мне не закончить наш бурный роман завтра опять напишу продолженье в зеркале бъется твое отраженье словно пытаясь раздвинуть туман… (утро) ты проснулась глаза еще не открыты но Тутти тут же скребется в дверь я ревную я тоже такой же зверь и хочу быть домашним бритым и сытым жаль что мне не дается аглицкая речь и терпеть не могу желудевый кофий ты встаешь – как прекрасен изгиб твоих плеч и как четко начертан в окне твой профиль я люблю это утро когда у плиты ты о чем-то молчишь и бросаешь взгляды потеплело вот-вот расцветут цветы будет повод зайти подарить их так надо по другому нельзя расставание – смерть я цепляюсь за миг я ищу твои губы если можешь любимая сразу ответь – я так жду твоих писем прости я не буду… (вечер) я не буду больше пытаться вернуть время Господи как это страшно в прошлое новый налаживать путь строить вверх дном вавилонские башни да пора наконец что-то сделать для дома – зеркало ловит мой пристальный взгляд и возвращает его назад с холодной усмешкой – сходи выпей брома… ты изучен насквозь до последней нитки в истлевающей памяти каждый чих предсказуем и смыться любая попытка пресекается тут же – от сих и до сих! так заткнись и садись за привычное дело это тело давно уже не твое ну а что там под черепом то умело вправит на место доктор ах, ё… (ночь) раздевать свою душу на глазах у всех может только больной этой самой душою кто-то душит меня и хватает за шею я смеюсь потому что мне нужен смех а расстаявший снег блестит под луной и слепит глаза ничего все в порядке просто тише чуть-чуть если в доме больной только есть ли сам дом – вот какая загадка вот вопрос так вопрос долго думать над ним не дает эта боль что опять возвратилась как мне хочется чтобы хотя бы с другим твое сердце смеялось светилось любилось… (ночь) ворон вечерний проворно сворует луны зрак золоченый и мрак загустеет кораблик выплывет в небо я снова ступаю на грабли – словно надеясь избыть ощущенье вины город твой горд и не помнит – ему ни к чему вновь ворошить мое прошлое – так ли все было и кто я разве тот мальчик-сержант что вернулся из боя на "Laisves allёia" где люди играли в войну знаешь наверное эти слова что пишу в сущности вряд ли изменят прошедшее время город твой горд и не помнит – к чему ему бремя знания чем я теперь и живу и дышу мальчик застывший в костеле Святого Петра (ты ведь зайдешь ты увидишь напишешь расскажешь?) ждет свой кораблик и весь перепачкался в саже той черноты что зависла над ним до утра… P.S. … |
|
|
|