Губернатор острова

Я просыпаюсь на рассвете, часов в пять, я что-то должна сделать, не откладывая. Ах, вот: покрывало, которым застилается постель, не мое, я должна как можно скорее вернуть его владельцу - губернатору острова.

Оборачиваясь в покрывало с лодыжек до шеи, я оставляю голым левое плечо, слегка накинув на него угол правой стороны. Не меняя домашних тапочек без задников, которые всегда соскальзывают с меня на улице, выхожу из дома. Иду уверенно, легко, тапочки не спадают; легкий ветерок сдувает иногда с левого плеча покрывало, я накидываю его снова.

Оглядываюсь кругом. Пятиэтажки преобразились. Одни кажутся холмами, поросшими виноградными лозами, другие - развалинами древних храмов, заросших кустарником и плющом. Яркое, фиолетово-синее небо.

Встреченные люди мне улыбаются, я - им. Настроение у меня приподнятое. Я знаю, что это древняя Эллада. Иду быстро, с наслаждением ощущая чудо, которое вокруг. Не дойдя по проулку до улицы, резко сворачиваю вправо.

Искавший меня муж видит, что я стою перед 10-сантиметровой оградкой, преградившей путь. Стою, задумавшись, спокойно, и размышляю.

- Ты куда шла?

- К губернатору острова: вернуть покрывало.

- Но ведь оно наше.

- Нет, у нас есть такое же, а именно это - его.

- Почему ты остановилась?

- Тут высокая ограда, и я не могу ее переступить.

Он помогает мне это сделать и уверенно ведет домой. К губернатору острова мы пойдем позже.

Идем какими-то закоулками, по лужам. Как-то ухитряюсь не запачкать покрывало. Дома я распеленываюсь, мoю ноги, тапочки, и ложусь спать. Когда просыпаюсь, то вспоминаю чудесное: я побывала в Элладе. Ощущение удивительной красоты и свободы охватывает теперь меня всякий раз, когда я вспоминаю этот проход между холмами и храмами, массу зелени и пламенно-синее небо.

Однажды вечером

Внезапно раздается стук в дверь. Кивнув подруге, я отпираю. Огромная толпа разряженных людей вваливается в квартиру. Они удивительно одеты: это карнавал. Впереди всех арлекин в маске. В руке у него палка, и на ней высоко над головой колышется морда льва. Следом - мальчик с львиным хвостом. Палок очень много, и на них головы, туловища, хвосты разных зверей.

Кто-то играет на гитаре. На лестнице, внизу, шум, разговоры, включенный транзистор. Люди входят, приплясывая, проходят по квартире, поют, а вверху под потолком - буйвол, зебра, тапир - каждый на трех палках, и другие звери, среди них и маленькие, едва заметные.

- Лена! - кричу я. - Смотри!

Я кланяюсь каждому входящему, настаивая, чтобы и подруга делала то же.

- Здравствуйте! Здравствуйте! Спасибо, что пришли! - На все четыре стороны.

Ряженые обходят квартиру и, поплясав, скрываются за дверью.

Тишина. Иду в маленькую комнату и сажусь на постель. Пристально разглядываю одеяла. Два из них одинаковые, байковые в желто-зеленую клетку, а одно - розовато-красный исландский плед. Беру в руки ножницы. Это последнее, что я помню. Когда прихожу в себя, никакой подруги нет, а я сижу среди аккуратно разрезанных на прямоугольники одеял. Перебираю их и вижу, что теперь мне укрываться нечем.

Я не пугаюсь, а лишь растерянно думаю, что же будет, если я вообще не вернусь из этого мира, если я останусь там навсегда.

Оранжевая собака

Я иду по улице с оранжевой собакой на поводке. Прохожие с удивлением рассматривают ее, а некоторые спрашивают:

- Вы что, покрасили свою собаку?

- Нет, - честно отвечаю я.

А секрет заключается в том, что она покрасилась сама, без всякого внешнего давления.

Я нашла щенка зимой в снежном сугробе. Он был очень маленький и абсолютно белый. Черными были только его глаза и нос.

Мама не разрешала мне заводить собак и кошек, но делать было нечего - я взяла его. Я примостила его сначала под батареей и с трепетом ждала маминого прихода.

- Какая красивая собака, - сказала мама, - и участь щенка была решена. Я сразу поняла, что его уже никуда не денут.

Мы попробовали разные клички, но пес не реагировал. Только на "Тузика" он подошел. Ну, и "Тузик" стал "Мурзиком", а потом и "Мурзилкой".

Я должна была выгуливать его, сначала как можно чаще, потом три раза в день, покупать ему кости, готовить кормежку.

Когда Мурзик подрос, я пошла его регистрировать, и мне сказали, что это безупречная южно-русская овчарка, и как жаль, что у меня нет его родословной. Мурзилку поставили в начало некоего списка (ведь кто-то же бывает в начале родословной), сказали, сколько ему, примерно, месяцев, взяли с меня обещание водить пса на учебу, как настоящую служебную собаку.

Повадки служебной собаки у него появились сразу. Когда кто-либо, пусть даже прежде ему знакомый, приходил, маленький пес молча ложился на пороге, и, если гость пытался выйти из комнаты, резко вставал, перекрывая путь, и глухо, злобно, но не долго рычал. Вид у него был грозный, и никто из приходящих так и не решился с ним побороться.

Мурзилка никогда не лаял зря, но на стук в дверь коротко и низко (даже когда был маленький и визглявый) откликался, показывая, что в квартире есть хозяин.

Я училась в четвертом классе. И не было ничего милее, как играть с ним. Иногда я вела себя не совсем честно. Когда-то мне был подарен большой тряпичный слон, ростом больше Мурзилки, и я пугала им щенка. Но однажды, придя из школы, я застала такую картину: резкое рычание и разрывание внутренностей слона. Уши, хвост были оторваны, голова болталась и билась как-то странно по полу. По всей комнате носились тряпки и опилки. Пока слон не был препарирован полностью, Мурзилка не успокоился и даже выкинул крупные ошметки в коридор.

А оранжевым он стал так. Регулярно к нам приходил полотер, разводил в ведре мастику и натирал пол. И вот это-то ведро и стало предметом собачьего любопытства. Мурзик был еще маленький и встал лапами на ведро, которое тут же опрокинулось на него. И он стал красный. Это было, пожалуй, чересчур, и мы потащили его в ванную. Мыться он не любил (а был, как вы помните, белый, так что эта операция проводилась достаточно часто) и недавно был мыт, что отлично помнил. Мокрый и лохматый, он пытался вылезти из ванны прямо на нас и на наши плечи (а нас было много). Все были мокрые, а я его отчаянно и тщательно терла. В результате Мурзилка стал оранжевым. Эта краска была упорной, и очень-очень постепенно к нему возвращался его белый цвет.

Он рано погиб. И об этом я не хочу рассказывать, ибо мне сейчас хочется помнить лишь о том, что белая или оранжевая собака - одно из самых теплых воспоминаний моего детства.

Содержание

Дальше