| ПОЭЗИЯ | Выпуск 22 |
|
* * * Разлука - как большой воздушный шар. Я лично дую так, что даже глохну. Весенний свет, зеленоватый пар волнуется, дрожит, туманит окна. Звонки буравят черную весну, гудки растут с тупым упрямством капель. И, глядя в пол, мы видим глубину, где залегает телефонный кабель. Следим, как он опасливо ползет, боясь обрыва или замыканья. Разлук не хочет втайне только тот, кто ленится любить на расстоянье. И яблока обзора он зазря гонять не станет по слепому блюдцу... Он ничего не видит, говоря: "Уехали. К среде должны вернуться". Но к нам нетрезвый ходит почтальон и врет косноязычно и туманно. Какие нам портреты пишет сон, не вынимая кисти из стакана! Его погонят скоро со двора. Но нам его хотя бы показали. И разлучившись с жизнью до утра, следим за ней закрытыми глазами. * * * Что я множу сегодня, что я все время множу... До отчаянья, до тошноты, до изнеможенья. Тот сегодня мне ближе всех и всех дороже, Кто, как я, за день измучился умноженьем. А такие есть. Наш пароль: "Дважды два - четыре". Он и прост, и назло врагам не имеет смысла. Вот чем заняты мы в раздробленном этом мире - Переносим, как легкий вирус, слова и числа. К одному и тому же слову ползем бесшумно. Ты заходишь слева, я - справа, не слишком круто! Наши судьбы вершит полководец один безумный. Занимается нами, вычерчивает маршруты. Он над картой не спит, работает, сдвинув брови. Одного торопит, другого придержит, жду, мол, Чтоб один другого поймал на случайном слове, И растерянно повторял: "Вот и я подумал..." * * * Я сижу на кухне спиной к плите. Чайник кипит, кипит, как листва в июле... Все, кто хотел уснуть, и даже те, что не хотели спать, наконец уснули. Люди моложе ночью. Не спи, не спи... Вернешься в ученики. Широкий ветер приносит из детства какие-то числа "Пи", что-то такое о скорости, звуке, свете, что оказалось неправдой. Не спи: сейчас ты без надзора оставлен светилом дневным. Можешь себе прошептать: "Обманули нас!" - ночью просторно мыслям наивно гневным о скорости, свете, звуке, о том и той, кого у тебя крадут пространство, время. Ночь залегает вечною мерзлотой между теми, кто тихо спит и теми, кто тихо ропщет, от летних потемок смугл. Листва заливает газ, кипит и пухнет, а море... Откуда море? Кто здесь уснул? Я ведь сижу спиной к плите на кухне. * * * Ни о чем не думаешь, ни о ком, - не пропасть бы только самой. Одна. Дворами. Быстро. Бегом. С электрички. Поздно. Домой. Белая ночь, как прямая речь, обращена к тебе. К тебе стремится всякая вещь. Качается при ходьбе чья-то в стельку пьяная тень, не знает, куда упасть. Все предметы серы. Даже сирень ночью сменила масть, и пахнет страхом. Глубже дыши. Вдыхай этот двор чужой. Один уголок твоей души следит за твоей душой. Горит, как лампа в десяток ватт. Как испорченный автомат, повторяет последнюю фразу дня, например, "Прости меня". Напоминает, что ты - это ты, что, мол, тебя не тронь. Летят дворы, дома и кусты на этот слабый огонь. * * * Я сломала ребро, я сплю сидя. Мои пёстрые сны искрят от боли. То зачем-то вижу Лондон, Сити, То, совсем напротив, стада на воле. Хорошо со звуком у них, с ветром Там, на фабрике грёз, в сонной фирме. Вот мой друг умерший в плаще светлом - Говорит, что живёт теперь в Бирме. Бирма - зной кисейный, сухой полог. А во сне сквозит, как в метро в мае. Мы уже бледнеем. Сон недолог. Это боль разбудила меня злая. Умирает кто-то, укрыт снами, И беспамятство рядом стоит ширмой. И прельщают его золотой Бирмой. Он проснуться хочет и быть с нами. * * * На чужую стену смотрела в окно В южном городке. Мне было лет пять. Это было скучное такое кино: Девочку пустили одну гулять, Или позабыли о ней. Ушли. Вот она стоит у белой стены. Трещины в асфальте, фантик в пыли Как ей хорошо, наверно, видны. Это было лето. Теперь весна. Девочка не в желтом, а в голубом. И стена не та, и не та страна, Только время так же стоит столбом. И пылинки в этом столбе дрожат. Бьет фонтан. Полуденный свет горит. И дежурят дети, как сторожа. Вызревает скука у них внутри. Зданье школы танцев. Издалека Дробный топот слышался и затих. Медленно берет города тоска, Расставляя маленьких часовых. И когда нас всех привлекут к суду, На последнем этом, кратком суде Нам зачтется детство, прогулки те, У стены стояние на посту. |
|
|
|