| ПРОЗА | Выпуск 23 |
Длинный белый зал совершенно пуст. Едва колышутся легкие занавеси на высоких окнах, в больших зеркалах бледно отражается мозаика мраморного пола. И как бы ниоткуда - тихое позванивание клавесина. Она стоит и чего-то ждет, босая, в одной ночной рубахе. Страх и любопытство в этом ожидании. Но вот холод обнимает ее колени, ползет вверх, царапая по спине. Она бежит к окну, а там - горячее солнце, деревья в цвету.
Каждый раз, когда приходил этот сон, у нее поднималась температура. Можно было не ходить в школу, где злые учителя стыдили перед всем классом за невыученный урок, за нерешенную задачу или неумение что-то там отыскать в сине-зеленых разводах огромной, во всю доску карты. Только в пятом, когда стала носить очки, шумная школьная жизнь начала приобретать для нее четкую реальность, входить в ее сознание, не делаясь от этого более привлекательной. Память хранила каждое брошенное грубое слово, каждую минуту унижения. Реакцией на накопившуюся и мешающую жить обиду стало пробудившееся желание подняться, стать лучше других. К этому подталкивало и природное, но еще не осознанное тщеславие, без которого так трудно в жизни удержаться на плаву.
Тогда еще, в пятом классе она открыла для себя секрет, как легче отбывать принудительный срок школьного обучения. Память стала прекрасной тому помощницей. Тексты запоминались с третьего прочтения сами собой почти слово в слово, и не обязательно было вникать в смысл написанного. К седьмому - она лучшая в классе, и учителя ставят ее в пример другим, но она помнит все и не прощает, сторонится прилежных учениц, водит дружбу только с самыми распущенными и безнадежно отстающими. К тому же, они знают многое такое, что ее волнует, приближает к реальной жизни. С другой стороны, от общения с ними часто возникает чувство, будто сама она вылеплена совсем из другого теста, может быть, родилась для другой жизни, возвышенный дух которой наполнял многие из прочитанных ею романов. Все чаще теперь, закрывшись в комнате, подолгу рассматривает она себя в зеркале платяного шкафа, выискивая скрытые признаки аристократической породы. К ее огорчению отражение напоминает зеленый стручок - темные черенки рук, недлинная шея, мальчишеская грудь. Как ей хотелось, чтобы поскорее наступило превращение, чтобы жизнь обернулась красочной мозаикой, складывающейся из ослепительных блесток дней. Как хотелось уже сейчас представить всю ее, заглянуть в нее с другого конца, уже сейчас, когда можно что-то там исправить, подкрасить, переставить - довести до совершенства, наполнить особым смыслом...
Но вернемся к началу, в неторопливый поток неярких будней, когда было еще только смутное томление, надоедливые учителя, визгливые до ужаса девчонки на переменах и эти удивительные сны, после которых можно было так сладко болеть, часами валяться в кровати, предаваясь мечтам. И еще были романы Бальзака - первые прочитанные ею книги.
В то время мать много работала и не особенно следила за ее воспитанием. Отец тоже почти не бывал дома. Постоянно оставалась с ней только нянька Оля, неграмотная, привезенная отцом из глухого села. Детей у нее никогда не было, и всю нерастраченную нежность она отдавала своей Юльке, которую, собственно, и вынянчила с самых пеленок, жила ее радостями, терпела и прощала все ее капризы. И та словно приросла к ней, платила любовью за любовь, но и ревновала ее к отцу с матерью и при случае старалась всячески утвердиться в полном своем праве ею владеть.
Приходило лето, и ей разрешали иногда гулять недалеко от дома одной. Круто убегала вверх нагретая солнцем булыжная мостовая, посреди которой между пучками травы журчал ручей. Если идти по нему в гору, он скоро становился тихим, а потом и вовсе прятался в камнях. Кривая улочка вдруг разливалась широкими асфальтовыми р