Эдуард ШУЛьМАН

Летом 1909 года недавний гимназист Володя угодил за решётку. Как политический. Большевик.

Сидел в Бутырках, обложенный мировой классикой, и погружался.

Особенно поразил "Гамлет", сцена с флейтой. Не овладели, дескать, простою дудочкой, а тщитесь играть на мне, принце датском...

И лет через несколько, по-бутырски образованный, написал:

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана,
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
смогли бы
на флейте
водосточных труб?

- для четырёх строк произносим четыреста. Это совершенно буквально.

Если поступь, - говорил М, - то обязательно королевская... А по-моему, у королей - крошки бороде!

4. ОКСЮМОРОН, ИЛИ ЕДИНСТВО ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

Анна Ахматова - "чистый лирик". Но неуклонно двигалась к "гражданским стихам". Любимые поэты - Н и М (Некрасов и Маяковский).

Последний, - автохарактеристика, - трибун... агитатор, главарь, горлан... А незадолго до гибели жаловался:

Когда Маяковский читал Репину, тот вроде бы восхищался, кричал "браво!", настаивал на портрете, - не написал потому, что М внезапно обрился...

Когда же читал молодой Есенин, в косоворотке, в бархатных шароварах и мягких шевровых сапожках, Репин сказал:

- Бог его знает! Может, и хорошо. Но что-то я не утямил. Сложно, молодой человек, сло-о-ожно...

Он любил ужасно мух,
У которых жирный зад,
И об этом часто вслух
Пел с друзьями наугад.

Эпатажный текст Бурлюка причислял М к "диким песням нашей Родины", исполняя его (разом с автором и прочими футуристами) на имперский мотив:

Анна Ахматова - вместе с подругой (Ольгой Афанасьевной Глебовой-Судейкиной... или Палладой Богдановой-Бельской?) - и вот навестили как-то "Привал комедиантов".

- Нет, Аня, фу! - и подруга топнула ножкой. - Ты посмотри! Здесь ведь бывают порядочные женщины... не только мы с тобой.

Анна Ахматова шла по Разъезжей и отчего-то вдруг загадала: на том углу встречу Маяковского...

И вот он, пожалуйста! Собственной персоной!.. Шествует через улицу, стуча тростью, и даже расшаркнулся в обалдении:

- Сейчас только думал - за углом непременно увижу Вас. - Склоняется... целует обе руки... - Никому, - опечалился, - не говорите...

Как много самообладания
У лошадей простого звания,
Не обращающих внимания
На трудности существования.

Так декламировал молодой одессит, который при Временном правительстве, как многие студенты и гимназисты, записался в милицию и погиб в стычке с бандитами летом семнадцатого года.

Советские авторы (Катаев, Олеша) окрасили его в красный цвет, эмигрантские (Бунин) - в белый. Сам поэт избрал для себя нейтральное имя...

Впрочем, "избрал" не совсем точно. Из-за тогдашней столичной моды (Андрей Белый, Саша Чёрный) цветные псевдонимы разыгрывались в Одессе по жребию, и додику дзюбину достался Эдуард Багрицкий, а погибшему мальчику - Натану (Натику) Шору - Анатолий Фиолетов.

Специалисты расследовали, что с оглядкой на Толю Фиолетова (печатались в общем сборнике) сочинил М "Хорошее отношение к лошадям". Хотя в подоснове там, конечно, - Некрасов, достоевский...

Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы их плоше?
деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь.

Весной далёкого года моя тётка была на поэтическом вечере, где М (в одной фразе) обрисовал двух будущих классиков - Ахматову и цветаеву:

- Обе дамочки, - говорит, - не нашего поля ягодицы.

Зал взвыл от восторга... А моя тётка узнала, что есть за рубежами такой поэт - Марина цветаева.

Бунин, в зарубежных эмигрантских скитаниях, переложил древний псалом:

Нечто подобное, колеся по Москве, высвистывал М:

То ли Шуман, то ли Шуберт, - который из них маялся венболезнью? - и вот, шушукаясь-шебуршась, пришли чохом к общему знаменателю:

Самое большое, что один человек может сделать ради другого, - просто идти рядом.

- Скажите, Виктор Борисович, почему Маяковский ушёл из Лефа?

Ахматова была Анна всея Руси. А некий питерский мальчик короновал Маяковского - Владимир Владимирович I-й, почитая себя, Владимира Владимировича Набокова, натурально Вторым. Ведь Н идёт после М.

ААА - Анна Андреевна Ахматова - стоит во главе алфавита. Против грамматики не попрёшь!

- Ну и что? - сказал М. - Зато я - ВВВ: Владимир Владимирович Великий.

Владимир Владимирович 1-й говорил современнику: ничто не приводит меня (Маяковского) в такое состояние возмущения, гнева и ненависти, как юдофобство.

А Владимир Владимирович 2-й - Набоков (эпистолярный отзыв на роман Александры Толстой):

Почему, собственно, оной госпоже понадобилось вклеить аккурат в еврейскую семью (вот с такими носами, то есть прямо с кудрявых страниц арийского "Путеводителя по жидам")... втиснуть на свои страницы этих, ах, каких невинных, ах, каких трепетных, ах, каких русских женщин.

Пётр Семёнович Коган - литературовед, будущий вроде советский академик. Юлий Исаевич Айхенвальд - литературный критик, будущий эмигрант, задавленный берлинским трамваем... И незадолго до революции схлестнулись на каком-то диспуте.

- Вот этот Коган, - и указал на Петра Семёновича, - говорит... А этот Коган, - кивнул на Юлия Исаевича, - утверждает...

Гнев, любовь, страсть, половую энергию нужно употреблять на то, чтобы колоть дрова.

Так и поступал, между прочим, последний русский царь. А поэт (в смысле - М) сочинил "Письмо из Парижа о сущности любви":

Любить -
это значит
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своею
играючи.

Долгожитель Николай Семёнович Тихонов (1896-1979) становится в нашем веке забытым поэтом. Что ни день, слышишь по телевизору:

- Как сказал Маяковский, "гвозди бы делать из этих людей"!

А подлинный автор - уязвлённый Николай Семёнович - долдонит, поди, с того света:

В смысле - нынешних шоуменов, вездесущих телеведущих, колумнистов-обозревателей...

- Хороший писатель! - сказал М про Всеволода Иванова. - Жаль только, если утонет в собственном таланте...

М справлялся о Пастернаке: чем, дескать, занят?

- Потому что. - И усмехнулся. - Короткие писать легче: пять минут, и готово. А с длинными - такая морока! Надобно присесть хоть на четверть часика.

Я хочу,
чтоб к штыку
приравняли перо!
(Маяковский)

Слышишь, как порохом пахнуть стали
Передовые статьи и стихи.
Перья штампуют из той же стали,
Которая завтра пойдёт на штыки.
(Константин Симонов)

Из одного металла льют
Медаль за бой, медаль за труд!
(Михаил Львов)

- Что с них возьмёшь? - сказал М. - Свиньерос и кабаньерос!

Какая разница между Сталиным и пророком Моисеем, известно: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин - из Политбюро.

Среди тех, кто лишился руководящей должности, был Григорий Яковлевич Сокольников (Бриллиант) - долголетний министр финансов (наркомфин).

"Победоносцев над Россией простёр совиные крыла", - писал Блок.

А М придумал Победоносикова, который прогоняет изобретателя с "машиной времени". Не надо нам быть в пять утра в Ленинграде, когда все учреждения-то и закрыты!

Любимая словесная резолюция Победоносцева - неизменный ответ на предложение мало-мальских реформ:

- Раньше, - говорил М, - фабриканты делали авто, чтобы купить картины. А сейчас художники пишут картины, чтобы купить авто.

Осип Максимович Брик перечислял прозаиков лапидарного слога: дорошевич, Эренбург, Шкловский... Хотя короткую фразу придумали не они, а древнеримский рубака цезарь: veni, vidi, vici -

- Телеграфный стиль... - задумчиво сказал М. - Когда уж его освоят редакторы? Сдал рукопись, и сразу тебе резолюция:

М выступал на Лубянке, в клубе чекистов. Аккурат вернулся из Америки и обличал будто бы по линии орнитологии, с "птичьего полёта":

- В Москве, - говорит, - вороны весёлые: кар-р, кар-р. А в Нью-Йорке - обратно мрачные: р-рак, р-рак! - И улыбнулся. - Больное общество.

Милые у Маяковского: "придох" вместо "приход", "рофраф" вместо "фарфор", "рукаписы" - "кипарисы"... Поэт остерегал своего шофёра, упреждая на повороте:

Метатеза - бытовой каламбур. У Сергея Есенина чуть грубоватый: Машу каслом не испортишь!.. А Михаил Афанасьевич Булгаков перекрестил "Красную новь" (издательство и журнал) в "Багровую вонь".

М любил соединять поговорки: не плюй в колодец: вылетит - не поймаешь.

Один мой учёный приятель углубился в народное творчество, систематизируя пословицы и прибаутки по данному, что ли, принципу. Ввёл даже специальный филологический термин: "знаковый контрапункт".

Маяковский, наверное, сказал бы: заставь дурака Богу молиться, а сам не плошай!

Молодой критик Такой-то - задиристый ревнитель пролетарской культуры, впоследствии солидный учёный-литературовед, преподаватель питерских вузов - и вот присутствовал на всех литературных мероприятиях, шибко волновался, порывался спорить, протестовать...

- Маяковский, зачем вы всё время подтягиваете штаны?

Так рассказывал Лев Кассиль. Свидетели уточняют: насчёт штанов спрашивал бородатый детина низким утробным басом. Но М ответил ему как ей, то есть особе противоположного пола:

- Почему женщины не участвуют в турнире поэтов?

- Какой там турнир? - махнул М. - Сплошной турнюр!

Реклама Маяковского, которую постеснялись печатать в Полном собрании сочинений:

Сегодня, на последней странице "Известий", появились рекламы, подписанные величайшим лириком нашей эпохи

"Тихий еврей" Павел Ильич Лавут, устроитель концертов Маяковского, рассказывал про местечкового жителя, что не в силах отмыть руки - ни спиртом, ни щёлочью, ни керосином... уж и наждачной бумагой тёр!

Лошадь
сказала,
взглянув на верблюда:
"Какая
гигантская
лошадь-ублюдок".
Верблюд вскричал:
"да лошадь разве ты?
Ты просто
верблюд недоразвитый!"
И знал лишь
бог седобородый,
что это -
животные разной породы.

Старый Хаим идёт по Лубянке. Из ГПУ (ЧК, КГБ, НКВд...) выводят верблюда.

- Люди добрые, - говорит Хаим, - вы только посмотрите, что они сделали с лошадью!

Редакция юмористического журнала помещалась в подвале, очень промозглом. И сотрудники, для согрева, донимали остротами единственную женщину - машинистку. Она возмутилась:

- Владимир Владимирович, обнажите свой меч в защиту слабого пола!

- Обнажить? - И внезапно закашлялся. - Холодно здесь у вас... в бельэтаже - боюсь простудиться...

Ростовские репортёры смачно балакали на местном "суржике": любоу, кроу, Ростоу...

- Братцы! - взмолился М. - Не ставьте точек над "у" - оно в этом не нуждается.

Те же ростовские репортёры меланхолически (и метафорически) извещали:

- По слухам, гений и зло не совместимы, а у нас, представьте, слились

- В переводе, - констатировал М (уж точно меланхолически), - в переводе сие означает: прорвало трубы и местная канализация образовала с водопроводом единое Г.

В этом ростовском сплошном Г молодой критик Ю напал на поэта. Кругом, блин, такое творится: разоряют деревню, кулаки убивают селькоров, промтовары исчезли, жрать нечего!.. А вы, Маяковский, на весь свет провозглашаете "Хорошо!"

- Дорогой Ю! - сказал М. - Если коммунизм действительно победит, всё будет оправдано. А если нет, то и толковать не о чем.

Все запомнили шагающего Маяковского. Этакий "вечный путник", как памятник на Садово-Триумфальной...

Поэт действительно много ходил пешком, - из страха что-ничто подцепить в общественном транспорте... Оттого и "реношку" во Франции приобрёл, чтобы поменьше соприкасаться.

На жёлтой свадебной машине ехал великий поэт.

Маяковский: "Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни".

Я только вернулся после выигранной,
После великой второй мировой
И к жизни, как листик, из книги выдранный,
Липнул.

Зайдя мимоходом в гости, М попросил воды. Поскольку сырую не употреблял, принесли кипячёную, которая ещё не остыла.

- Она-то постоит... - И покачал головой. - А я пойду.

М гулял по Мясницкой. Вдруг вспыхнула вывеска "Сказочные материалы"... Улыбнулся, обрадовался, прибавил шагу... Потом всё-таки обернулся, и материалы, само собой, оказались смазочные...

- Лошади, - уверял М, - никогда не кончают самоубийством. Потому что лишены дара речи - не выясняют отношений.

- Что? - кипел Шкловский. - У Володи нет биографии?.. Он двенадцать лет любил одну женщину... И какую женщину!

- Не женщина, - говорил Шкловский, - а сплошная цитата!

Так Пётр Андреевич Вяземский величал Натали Пушкину поэмой, а другую красавицу - графиню Мусину-Пушкину - словарём.

У Бриков заседал ЛЕФ. Обсуждали Шкловского. Вдруг Лиля Юрьевна объявила:

- Давайте не будем о Вите. Он очень волнуется.

- Ничего я не волнуюсь... - И Шкловский побагровел. - Просто считаю неправильным, когда домашние хозяйки принимают участие в принципиальных спорах. Пусть она разливает чай, но не участвует в дискуссиях об искусстве.

Лиля Юрьевна расплакалась. Заседание прервали и перенесли.

- Чуть что - и в слёзы... - Шкловский пожал плечами. - Лиличка! Я хотел сказать хозяйка дома, а сказалось - домашняя хозяйка...

- Открыли дверь, - говорит Шкловский. - Это была не дверь, а обложка. Я открыл книгу, которая называется "История жизни Осипа и Лили Брик".

Маяковский и Брики вывесили плакат: "Никого не принимаем!". Однако не помогало - народ валом валил: завтракали, обедали, ужинали...

- По сравнению с тем, что здесь творится, - сказал М, - бордель - прямо церковь. Туда хоть днём не ходят. А к нам - круглые сутки. И всё - бесплатно.

Маяковский и Лиля Б жили будто бы как кошка с собакой: он - Щен, она - Киска. Поссорившись перед Новым годом, разъехались, по взаимному уговору, на два месяца, исключив даже телефонные звонки...

М выдержал половину срока, ластился и скулил:

Вы и писем не подпускаете близко -
Закатился головки диск.
Это, Киса, не переписка,
Это только всего переПИСК.

Ласкательная домашняя кличка Щен вгоняла в столбняк телеграфистов, которые запрашивали друг друга по линии:

На манер этих почтовых работников советский классик Фёдор Иванович Панфёров, спустя тридцать пять лет, докладывал по начальству:

Неизвестно зачем опубликованы письма к Лиле Б. Это весьма слащавые, сентиментальные, сугубо интимные штучки, под которыми Маяковский подписывается так: Щенок.

С тем же - ножом к горлу - приставали зарубежные издатели:
Срочно телеграфируйте Щен на латинице!

Кстати, как фамилия и где разыскать нашу дачную собачницу с булячьим мужем?

A propos, comment s'appelle notre amatrice de chiens de la datcha, dont le mari fait glou-glou et comment la retrouver?

Кстати, как зовут нашу любительницу собак с дачи, ту, чей муж пускает пузыри (fait glou-glou)?

- Примечания, - жмурился и причмокивал Чуковский, - примечания - самое чудесное! Это ведь кто с кем, где кому, что почём...

Тут, хочешь не хочешь, вспомнишь Фридунских (как в узких кругах контаминировали Фрида и дунского) - соавторов-сценаристов - с их ещё лагерной (до реабилитации) эпиграммой:

Чуковский мемуары пишет снова.
Расскажет многоопытный старик
Про файфоклок на кухне у Толстого
И преферанс с мужьями Лили Брик.

Где-то после свадьбы (через год или два) Лиля Б повздорила с мужем, убежала из дома и вернулась только под утро.

- Поскольку я рассердилась, - говорила с вызовом, - то пошла гулять... загуляла... ко мне пристал офицер, пригласил в ресторан, в отдельный кабинет... - И совсем растерялась: - Что теперь делать?

В годы Гражданской войны Виталий Маркович Примаков командовал Червонным казачеством. Потом учился, занимал разные генеральские должности... Однажды, в проливной дождь, увидел женщину, шлёпающую по лужам. Предложил подвезти, укрыться, обсохнуть...

- Давайте, - говорит, - познакомимся! - И назвался.

- Лиля Б, - представилась женщина. - А знакомиться лучше всего в постели.

Кто-то спросил Лилю Юрьевну, за что посадили Параджанова.

- Да он, глупый, бахвалился, что поимел весь грузинский ЦК...

- Нет, голубчик, за гомосексуализм. да ещё с отягчающим обстоятельством - покушался на изнасилование активного члена КПСС.

Лиля Юрьевна Б, взахлёб прочитавши "Кюхлю", увлеклась автором. И при встрече приветствовал М начинающего прозаика:

- А ну, поворотись-ка, сынку! Перемолвимся, Тынянов, як дэржава з дэржавою...

Социальный заказ, настаивал М, был всегда. К примеру, стихотворение Лермонтова "Выхожу один я на дорогу" есть агитация за то, чтобы девушки гуляли с поэтами.

- Да, - сочувствовали поселяне, - точно. Самое худое время для нашего брата: тот стоит, а этой нет!

М писал "Облако в штанах", читая отрывки Корнею Ивановичу Чуковскому. Там были слова: "Мария, отдайся!"

- Никоим образом! - Чуковский даже попятился. - Кто теперь говорит "отдайся"?.. Просто "дай!"

И Маяковский исправил на знаменитое: Мария, дай!

Корней Иванович читал Уолта Уитмена в собственном переводе:

- Занятно! - сказал М. - Но есть патока. Вы говорите - плоть, а надобно - мясо: "Я не прижмусь моим мясом к земле"... Уверен, что в подлиннике - мясо.

Удивительно! - восклицает Чуковский. - Не зная английского, поэт угадал безошибочно!

Ещё удивительнее другое: таких строк не удалось обнаружить у самого Уолта Уитмена.

Ау, специалисты-любители! Стихотворение, по Чуковскому, называется: "Поэма изумления при виде воскресшей пшеницы".

Чуковский пришёл в Литературно-художественный кружок, чтобы познакомиться с начинающим М. Тот играл на бильярде. Вышел нахмуренный, с кием в руке. Спросил неприязненно:

Корней Иванович вытащил его книжку и произнёс восторженные слова.

- Я занят, - прервал Маяковский. - Но если хотите похвалить... видите - крайний столик... старичок в белом галстуке... пойдите и расскажите ему.

- Крайний столик? - не понял Чуковский. - При чём здесь какой-то старичок?

- Я ухаживаю за его дочерью, - пророкотал М. - Она-то уже в курсе, что Маяковский - великий поэт. А папаша вот сомневается... Попробуйте убедить. - И кием, как пикой, указал направление.

Старичок в белом галстуке - присяжный поверенный Юрий Александрович Каган - отец Лили Брик и Эльзы Триоле, к которой (Эльзе) вроде бы сватался Маяковский.

5 февраля 1917 года Эльза Триоле (тогда ещё Каган) получила открытку от "дяди Володи". Сердце, пронзённое стрелой, и рядом стихи:

Там дом в проулке, весь в окошках,
Он Пятницкой направо от.
И гадость там на курьих ножках
Живёт и писем мне не шлёт.

Она же, Эльза Триоле, уже именитая французская романистка, любовь Маяковского и жена Арагона, обзавелась загородной усадьбой в четыре гектара.

Рада и счастлива. И поделилась с московской своей сестрицей Лилей Юрьевной Б:

В саду - грибы. Не очень-то пригожие,
На сыроежков не похожие.
Только белые - несомненные,
да сморчки - они бессменные.

- В молодости, - говорит Эльза Триоле, - я была любезная, внимательная, услужливая... А сейчас ни на что не гожусь. Живу с пятого на десятое и даже дышу не всё время - некогда.

М не владел иностранными языками, разве что несколько слов по-грузински.

- За границей, - посмеивался, - болтаю исключительно на "триоле".

Сперва покатал на машине, а после в гости зовёт. Она думала - в Гендриков, к Брикам. Где народу полно. И Лиля Юрьевна... А у него - комната на Лубянке. для работы. Отдельная. Там теперь музей.

Ну, пришли. Посадил на диванчик и давай стихи читать. С таким приблизительно диалогом:

Кивнула. И глазки, положим, блестят... И вдруг! - всплескалась Полонская...

- да откуда же, - говорю, - вдруг, Вероника Витольдовна? Если стихи вам понравились, - значит, поэт понравился. У поэта, кроме стихов, ничего нет...

- Согласна, - засмеялась старушка, - не спорю... Но зачем же сразу в постель?!

А наш М сознался Веронике Витольдовне Полонской, что полюбил её по сходству инициалов:

В последнюю весну (до середины апреля) привязалась к М некая фраза, которую бубнил будто бы неуместно и неустанно, сражаясь ли с Катаевым в карты или с Булгаковым - на бильярде... и на диспуте по случаю "Бани", и отправляя шофёра в отпуск:

Она, как известно, разбилась о быт. Но песенные классики с двойною фамилией снова спустили судёнышко на воду, полные взаимного лирического оптимизма:

Милый друг, наконец-то мы вместе!
Ты плыви, наша лодка, плыви...
Сердцу хочется ласковой песни
И хорошей большой любви.
(Слова - Лебедева-Кумача,
музыка - Соловьёва-Седого)

Молодой М позвонил девушке. Та сняла трубку и ответила, подделавши голос:

- Я узнал вас, - сказал поэт. - И никогда больше не потревожу... В следующий раз будете беседовать с моим памятником.

Так, в торжестве и раскаянии, говорила старушка на площади Маяковского, возлагая цветы к подножию каменного великана.

Московское метро было имени Кагановича, потом - Ленина... Но красная эта буква - горящее в ночи М - принадлежит Маяковскому.

Незадолго до гибели, по обычаю малость переиначив, твердил М знаменитую строфу Гумилёва:

И вот мне приснилось, что сердце моё не болит,
Оно колокольчик, далёкий и тайный,
На пагоде синей дрожит и звенит
В эмалевом небе, дразня журавлиные стаи.

Моя тётка говорит, что хоронили поэта и впрямь грандиозно. Только неправда, что раньше такого не было.

Было. В двадцать шестом году. Когда провожали патриарха Тихона.

Своей тётушке склонен я доверять. девочкой обитала она в Москве, на донской улице, куда (в донской крематорий) и направлялась процессия. Там же, поблизости (в донском монастыре), отпевали патриарха.

Начальник милиции извинялся за непорядок:
- Не имею опыта хоронить поэта. Когда уж другой подобный помрёт, тогда буду знать, как действовать...

И "Клоп", и "Баня" были ещё на слуху. Об авторе говорили:

- Его так заели клопы, что даже баня не помогла.

Юноше, обдумывающему житьё, -
делать жизнь по-каковски? -
Скажу напрямую: не кончи её,
Как бедный В.В. Маяковский.

В поздние тридцатые, подобно Михаилу Афанасьевичу Булгакову, стал оперным либреттистом Осип Максимович Брик. Лихо изготовлял арии, дуэты, народные хоры... И всё - в рифму.

- Простите, - его спрашивают, - а раньше-то баловались стихами?

- Что вы! - отпрянул Брик. - Как я мог при Володе...

Вы думаете, что Ося Брик -
Исследователь русского языка?
А на самом деле он шпик
И следователь ЧК

...22 февраля 1945 года, одолевая свою арбатскую спасопесковскую лестницу, - пятый этаж без лифта, - вдруг пошатнулся и не дошёл... упал на ступеньки...

даже у тех, кто рыдать не привык,
Слёзы лились из глаз.
Умер Осип Максимович Брик -
Самый умный из нас.

Таким образом, дерзкий автор (Николай Глазков) сравнивал усопшего литведа с мировым гением и всемирным вождём:

Лиля Юрьевна Б сломала шейку бедра. Лежала и маялась в неподвижности... Привыкла сама распоряжаться жизнью. Ну и распорядилась смертью - 12 мая 1978 года наглоталась амбутала.

М прокричал ей в предсмертном письме: "Лиля, люби меня!" И она откликнулась на призыв, обращаясь к последнему мужу - Василию Абгаровичу Катаняну: "Васик, люблю тебя!"

Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежестиранной сорочки,
скажу по совести,
мне ничего не надо.

- Он даже не подозревал, - сказала Ахматова, - какая это в наши дни роскошь - чистая рубашка.

Бывает - выбросят,
не напечатав,
не издав.
Но слово мчится,
подтянув подпруги.
Звенит века.
И подползают поезда
лизать
поэзии
мозолистые руки.

Последнее произведение М - "Во весь голос" - очень любил П (Пастернак), что и сказалось в последнем его, Нобелевском романе:

Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.

П говорил, что "Во весь голос" - это как "Медный всадник". И даже, - убеждал нас, - с прямым перепевом. Например:

Как царь правил Пушкина, так М обращался к правительству:

В Большом театре, в ложах, аплодировали вожди, когда в годовщину революции М читал "Хорошо".

Его жизнь прервалась, - говорил П, - как рвётся стихотворение:

Я знаю силу слов.
Глядится пустяком,
опавшим лепестком
под каблуками танца.
Но человек
душой,
губами,
костяком...

- Вот тут, на вдохе, - говорил П, - он и нажал спусковой крючок. Выстрел грохнул на лестнице. Прибежала, вернулась Полонская... М лежал навзничь, наискосок. Сизое облачко таяло и рассеивалось, как выдох. Пахло порохом...

Я знаю силу слов я знаю слов набат
Они не те которым рукоплещут ложи
От слов таких срываются гроба
шагать четвёркою своих дубовых ножек
Бывает выбросят не напечатав не издав
Но слово мчится подтянув подпруги
звенит века и подползают поезда
лизать поэзии мозолистые руки
Я знаю силу слов Глядится пустяком
опавшим лепестком под каблуками танца
но человек душой губами костяком
................................................

В издательстве сама собой остановилась работа. У столов, по углам, в коридорах, на лестничных клетках теснились редакторы. Одиночки застыли около стенда, вперяясь в газетное сообщение.

- Как в день объявления войны, - сказал кто-то.

- Можно здорово использовать смерть Володи! - сказал Брик. - давайте создадим литературный театр его имени. Чтоб было весело! А то у нас здесь такая тоска... Было бы хоть немного веселее, разве Володя бы застрелился?

Секретарь толстого журнала - племянник литературного академика, - весьма деятельный и розовощёкий, вошёл в редакцию.

В ОКРЕСНОСТЯХ М