| КОНТЕКСТЫ | Выпуск 25 |
РИМ ПУШКИНСКИЙ
Рим занимает особое место на карте мира. Это один из самых прекрасных и удивительных городов Земли. Здесь, как нигде, слышно дыхание вечности, но седые камни не подавляют своим величием, а напротив, вплетаются в быстрокипящую жизнь современной метрополии как некий необходимый ей орнамент, а может быть, и основа всего сущего. В самом деле, великие зодчие Возрождения строили Апостольскую столицу прямо на прочной кирпичной кладке и мраморных глыбах древней империи, создавая поразительное сочетание эпох и цивилизаций. В миг, когда предзакатное небо над Вечным городом окрашивается в почти фиолетовый цвет, старые арки, купола соборов и триумфальные колонны обрамляют фантастическим кружевом горизонт, как на потолке планетария, в далеком детстве... "На полотне так исчезают тени, рожденные в волшебном фонаре...", - сказано у Пушкина.
Рим подобен китайской шкатулке, внутри одной находится другая, со своим секретом. "Наблюдателю, - писал Гёте в своем "Путешествии в Италию", - сначала очень трудно разобраться, как Рим образуется из Рима, не только новый из древнего, но и различные эпохи античного и нового одна из другой". Иосиф Бродский сумел разобраться: "Я был в Риме. Был залит светом...". "Люблю тебя, Петра творенье..." - это, конечно, про Северную Пальмиру. Но можно сказать и про другой великий город, осененный именем Святого Петра.
Мы говорим Пушкинский Рим, как Пушкинский Петербург, Пушкинская Москва... Ведь если в литературе существует, скажем, "Тамбовская тропинка к Пушкину", то почему не может быть "Римской тропинки к Пушкину"?
И пусть не был Александр Сергеевич на берегах Тибра, не добрался при жизни, но путешествие по Пушкинскому Риму всё-таки возможно, если хорошенько всмотреться в его площади, дворцы и развалины, в таблички улиц и памятников. И тогда внимательному взору откроется целая сеть невидимых нитей, связывающих Вечный город с именем и творчеством великого русского поэта, вспомнится добрый десяток римских пушкинских адресов.
Такую прогулку нужно, наверное, начать с Виллы Волконской, этот адрес сохранился и в современной топонимике Рима: Villa Volkonsky. до наших дней, в глубине тенистого парка, совсем неподалеку от Латеранской базилики Иоанна Крестителя и церкви Санта-Скала ("Святая Лестница"), сохранился приземистый двухэтажный дом, где одно время имя Пушкина звучало не реже, чем на берегах Невы. Здесь в тридцатые годы ХIХ века собирался целый русский салон, в котором регулярно бывали многие пушкинские знакомые и друзья.
О римской Вилле Волконской и ее хозяйке много написано[2], а сама история этого уголка Рима удивительна и драматична.
Зинаида Александровна Волконская родилась в 1789 году в Турине, где ее отец, князь А.М. Белосельский-Белозерский, был русским посланником при дворе Сардинского короля. Она рано вышла замуж за князя Н.Г. Волконского, флигель-адьютанта Александра I. Впервые З.А. приехала в Рим в 1819 году, уже тогда Палаццо Поли, где она арендовала этаж (у фонтана Треви), стал литературно-художественным центром русской колонии.
По случаю ее отъезда в Рим поэт Евгений Баратынский написал "Посвящение":
С 1830 года, после покупки у князя Альтьери летнего дома близ базилики Сан-джованни-ин-Латерано, Волконская держала у себя, как тогда говорили, "открытый дом". Салон Волконской был не просто русским аристократическим клубом в Риме. Он притягивал к себе многих блестящих представителей мира итальянского искусства, иностранных художников, музыкантов, архитекторов и писателей, живших в Риме или приезжавших в Вечный город. Гостями и завсегдатаями его были многие выдающиеся деятели русской, итальянской и мировой культуры, в том числе Николай Гоголь и Василий Жуковский, Михаил Глинка и Александр Тургенев, Карл и Александр Брюлловы, Александр Иванов и Самуил Гальберг, Федор Бруни и Сильвестр Щедрин, Орест Кипренский и Василий Сазонов, Пётр Басин и Федор Матвеев, Иосиф Габерцеттель и Василий Бинеман, Михаил Крылов и Василий Глинка, Федор Иордан и Пётр Орлов, Василий Стасов и Иван Киреевский, Сергей Шеверев и Михаил Погодин, Федор Буслаев и Константин Тон, джакомо Россини и Гаэтано доницетти, Бертель Торвальдсен и Антонио Канова, джоаккино Белли и Виченцо Каммучини, Адам Мицкевич и Вальтер Скотт, Виктор Гюго, Анри Стендаль и Фенимор Купер и многие другие, в том числе, предположительно, Александр дюма. доберись Пушкин до Рима, он, конечно, и там бывал бы на вечерах у княгини!
Личное знакомство Волконской с Пушкиным произошло в Москве, когда он только что освободился из ссылки. Зинаида Александровна чрезвычайно гордилась своей дружбой с великим поэтом, а его стихотворное послание к ней (6 мая 1827 г.) украшало альбом Волконской до последних дней жизни:
В сентябре 1828 года Волконская так писала об Италии своему и пушкинскому другу князю П.А. Вяземскому: "Эта страна, где я прожила четыре года, стала моей второй родиной: здесь у меня есть настоящие друзья, встретившие меня с радостью, которой мне никогда не оценить в достаточной мере... Все мне любезно в Риме - искусства, памятники, воздух, воспоминания".
К характеристике княгини Волконской очень подходят слова пушкиниста П. Щёголева о сподвижниках духовных связей между Россией и Европой в ХIХ веке: "Это - русские люди, мужчины и, главным образом, женщины, которые, принадлежа к богатым и родовитым фамилиям, жили почти всю свою жизнь за границей, вращались в западном обществе, были в общении со многими западными знаменитостями, принимали нередко инославное вероисповедание, вступали в родство с иностранцами, открывали свои салоны и т.д. Эти люди, не приткнувшиеся у себя на родине и оседавшие на западной почве, по-своему способствовали прививке западного мировоззрения и европейской психики к русскому уму и сердцу и имеют право быть занесенными в историю русского интеллигентного (в широком смысле слова) чувства"[4].
Княгиня Волконская умерла в 1862 году. По поводу ее ухода из жизни бытовали разные версии. Некоторые источники утверждали, что княгиня умерла чуть ли не в нищете. С другой стороны известно, что Зинаида Волконская, принявшая католичество и много жертвовавшая церкви, завещала похоронить себя в самой главной католической базилике - в римском соборе Святого Петра, где имеются всего два женских захоронения - королевы Швеции Христины, отрекшейся от протестантизма, и графини Матильды, к воротам замка которой в Каноссе совершил унизительное паломничество король Генрих IV. Просьба Волконской не была удовлетворена папским двором, но княгине была оказана большая честь: ее разрешили похоронить в стене одного из приделов церкви Святых Винченцо и Анастазио, известной также как храм Мазарини, на площади фонтана Треви, то есть напротив дворца Поли, где в 30-х годах ХIХ века располагалась зимняя квартира Волконской и где Н.В. Гоголь впервые читал отрывки из "Мертвых душ". Эта церковь тоже имеет в католическом Риме особый статус: в ее подземелье захоронены урны с сердцами умерших пап. В 2003 году решением Папы Иоанна Павла II храм Св.Винченцо и Анастазио передан в пользование Болгарской православной церкви. В этом же храме покоится прах Никиты Григорьевича Волконского, мужа З.А., и Марии Александровны, ее сестры[5].
После смерти Зинаиды Волконской ее вилла сменила ряд владельцев, пока не была приобретена правительством Италии (в 80-х годах ХIХ века), а перед Второй мировой войной перешла в собственность немецкого государства, там разместилась официальная резиденция посла Германии в Риме. В период нацистской оккупации (1943-1944) на территории бывшей виллы Волконской была расположена штаб-квартира римского гестапо, сооружены бараки, где содержались арестованные участники движения Сопротивления[6].
Об одном частом госте княгини Волконской поэте джузеппе джоакино Белли (1791-1863) следует сказать особо, именно в связи с пушкинской темой. Он вошел в историю итальянской литературы как певец Рима, сохранивший для последующих поколений сочный и колоритный римский диалект "романеско" в своих сонетах, ставших своеобразным лирическим и общественно-политическим дневником поэта. Всего Белли сочинил 2279 сонетов[7].
Его связывали дружественные отношения с Гоголем. Существует предание, что однажды Николай Васильевич даже подарил Белли в день рождения поздравительное четверостишье, написанное на римском диалекте. К сожалению, розыски этого уникального мадригала успехом не увенчались. Сам Белли вспоминал, как познакомился обеде у З.Волконской с поэтом Вяземским (конец 1834 - начало 1835 г.) и сымпровизировал в его честь сонет. Французский критик и историк Шарль Огюст Сент-Бёв вспоминал в своих "Беседах": "Господин Гоголь рассказывал мне, что познакомился в Риме с истинно народным поэтом по фамилии Белли, который пишет сонеты на транстеверинском наречии, сонеты, связанные друг с другом и как бы образующие целую поэму. Он говорил о нем долго и убедил меня в оригинальном и замечательном таланте Белли, оставшемся совершенно неизвестным чужеземным путешественникам". В письме к М.П. Балабиной Гоголь восторгался новым знакомым: "Вам, верно, не случалось читать сонетов нынешнего римского поэта Belli (Белли), которые, впрочем, нужно слышать, когда он сам читает. В них, в этих сонетах, столько соли и столько остроты, совершенно неожиданной, и так верно отражается в них жизнь нынешних транстеверян... Они написаны in Lingua romanesca, они не напечатаны, но я вам их после пришлю".
Не раз Белли в своем творчестве интуитивно попадал в сферу пушкинских литературно-художественных интересов и замыслов. Так произошло с сонетами Белли о папессе Иоанне, этот авантюрный сюжет тоже обдумывал Пушкин. (См. главу "Венчавшись римскою тиарой" в данной книге). Интересно, что это не единственное "странное сближение" в творчестве поэтов: почти одновременно с выходом (за 4 тысячи верст от берегов Тибра) пушкинского "Медного всадника" Белли опубликовал поэму с точно таким же названием, посвященную конной статуе императора Марка Аврелия на Капитолийском холме[8].
Строго говоря, поэма Белли называется "Il Cavaliere di bronzo" ("Бронзовый всадник"), но ведь и конная статуя Петра на берегу Невы отлита из бронзы, а не из чистой меди. В итальянских переводах пушкинская петербургская повесть по традиции неизменно называется, как у Белли, "Il Cavaliere di bronzo". Эту терминологическую тонкость подметил Н.Я. Эйдельман: "При всей разнице меди и бронзы (то есть сплава меди и олова) - разнице, влиявшей на целые тысячелетия древних цивилизаций (медный век - совсем не то, что бронзовый!) - для Пушкина и его читателей из "века железного" нет особого различия:
Медь, медный - эти слова Пушкин любил. В сочинениях - 34 раза, чуть меньше железа (40 раз); медь - звонкая, громкая, сияющая, ("медными хвалами Екатерининских орлов", "сиянье шапок этих медных, "и пушек медных светлый строй"); но есть и медный лоб Фиглярина, и "медная Венера" - Аграфена Закревская, то есть монументальная женщина-статуя"[9].
Пушкин и Белли никогда не встретились. Но творческая фантазия их где-то "в эфире" пересекалась, и это удивительно. В принципе, памятник императору-философу Марку Аврелию, единственная конная статуя, сохранившаяся в мире с античных времен и установленная Микеланджело на Капитолийском холме, играет столь же "градообразующую" роль в Риме, как и фальконетовский монумент в Петербурге. Правда, Адам Мицкевич подметил существенное отличие, сравнивая этих двух венценосных всадников, одетых по одной и той же древнеримской моде: