| КОНТЕКСТЫ | Выпуск 26 |
У священника Константина Кравцова из Ярославля наконец-то вышла настоящая большая книга стихов. Этого всегда ждешь, когда в течение нескольких лет читаешь и слушаешь стихи, успеваешь полюбить их и даже сжиться с ними, а книги все нет и нет. Впрочем, трудно поверить, что все это произошло случайно, что это томительное ожидание не было искусно запрограммировано самим автором: перечитывая стихи о. Константина в сборнике, лишний раз убеждаешься, насколько это искушенный человек. "Книга называется 'Январь', могла бы называться и просто 'Север'. Стужа Севера выжгла из нее ненужное, необязательное, оставила минимум - максимально воплощающий полноту того, что необходимо, чтобы жить, подтверждая, что живешь полнотой речи", - пишет "ахматовский сирота" Анатолий Найман.
Но не только полнотой, прозрачностью речи интересны собранные под одной крышей тексты. В них - история духовного роста автора, движение его к церковной ограде и продолжение этого движения внутри нее. В этом уже есть некая интрига. Ведь не секрет, что чем больше совершенствуется художник слова, тем быстрее исчезает питавший его творчество греховный опыт и на смену ему приходит опыт иной - духовный. Он сам по себе ценен, но, увы, не гарантирует талантливость произведений. Похоже, что Кравцову удалось удержать "доиерейский" уровень стиха, хотя мне все же больше нравятся тексты, написанные "у церковной ограды", вроде:
Книга создает широкий медитативный простор для созерцания-прочтения. Речь перетекает в скупые словесные рисунки, вводит читателя в символическое пространство, где каждый предмет онтологически значим, весом. Разрушенная церковь, где незримо служится литургия, "цареубийственная" улица Юровского в Екатеринбурге, "лодка-кораблец" на Оби - вот только некоторые штрихи метафизического пейзажа. Авторская стратегия имеет вполне определенное направление движения, заданное традицией, вследствие чего книга оказывается приспособленной для теологических интерпретаций. Интуиции Серебряного века (прежде всего Мандельштама) удачно сочетаются в ней с метафорическими жестами и напряженными паузами. Она на удивление цельна. Во всяком случае, первое впечатление от сборника именно такое. Среди современных поэтов нечасто можно встретить служителей алтаря. На память приходит разве что свящ. Станислав Красовицкий, клирик РПЦЗ (В), выпустивший относительно недавно несколько сборников. Между тем диалог между церковью и актуальной культурой проходит с большим трудом, и для успешного его ведения просто необходимы люди вроде о. Константина. Приятно отметить, что он, выпускник Литературного института, стал победителем III Филаретовского конкурса религиозной поэзии в Интернете. (В жюри конкурса входили такие известные поэты и журналисты, как Татьяна Михайловская, Ольга Седакова, Михаил Поздняев, Валентин Никитин, Максим Шевченко, Илья Кукулин). Ну а то, как на практике можно вести непростой разговор, о. Константин продемонстрировал в прошлом году. На презентации "Января" в уютном столичном кафе, называемом "Консервой", собрались самые разные люди. Были здесь и представители богемы, и раскрученные литераторы - А. Найман, Д. Кузьмин, Л. Костюков. И, что самое примечательное, клирики во главе с протоиереем Дмитрием Смирновым - духовником Кравцова. И всех их объединила поэзия.
* * *
Сборник С.С. Аверинцева "Многоценная жемчужина" - это одна из последних прижизненных книг выдающегося филолога.
В сборник вошли произведения ближневосточных и византийских авторов, живших в первое тысячелетие после Р.Х. Впечатляют пространственные ориентиры, заданные отдельными главками. От Босфора до Месопотамии, от Арарата до порогов Нила - вот границы того ареала, к которому приковано внимание ученого. Но прежде чем перейти к содержанию разделов, скажем несколько слов об антологии в целом.
Она переиздавалась уже несколько раз. Первое издание увидело свет в далеком 1987-м (сборник тогда назывался "От берегов Евфрата до берегов Босфора"). Киевское издание значительно дополнено. Автор ввел небольшой малоазийский раздел и существенно расширил раздел константинопольский, так что пропорция несколько изменилась в сторону греческих текстов. Тем не менее сердцевиной рассматриваемого ареала по-прежнему остались Сирия и Египет.
Первая главка называется "Золотой век сирийской литературы" и включает в себя поэтические тексты св. Ефрема Сирина. Его гимны и мадраши - яркие образцы объективно сильной речи, в которой мистический порыв неотделим от восточной орнаментики, а метафизика переплетена с конкретикой:
Во вторую главку - "В пустыне египетской. Малая Азия" - наряду с вдохновенными стихами св. Григория Богослова вошли прозаические тексты. Это "Лавсаик" Палладия Еленопольского и изречения отцов пустыни, некоторые из которых странным образом напоминают коаны:
"Говорил авва Алоний: 'Если не скажет человек в сердце своем, что двое нас в мире, я и Бог, не обрящет себе успокоения'".
Третий раздел - "Константинопольский эпилог" - переносит нас в столицу второго Рима. Гимны преп. Романа Сладкопевца, стихи о монашеской жизни преп. Феодора Студита, мистические признания преп. Симеона Нового Богослова...
Четвертая главка, "Восточный эпилог", уводит нас за границы Византийской империи, в области, завоеванные исламом. Среди произведений этого раздела - творения преп. Исаака Сирина, "Луг духовный" Иоанна Мосха и гимны преп. Иоанна Дамаскина.
К слову, замечу качественную разницу между переводами и оригинальной поэзией, написанной под влиянием иноязычного автора.
Эти строки - из поэмы А.К. Толстого "Иоанн Дамаскин". У Аверинцева этот же фрагмент звучит так:
Увы, переводы, даже самые блестящие, многое оставляют за кадром, и о красоте отдельных стихотворений нам остается только догадываться.
В пятом, заключительном разделе сборника "Ранние апокрифы" собраны произведения либо имеющие отношения к тогдашней массовой, занимательной литературе (вроде "Повести об Ахикаре Премудром"), либо к литературе гностической. Впрочем, некоторые гностические гимны претерпели православную редактуру. Это относится, в частности, к "Песне о Жемчужине", содержание которой отсылает нас к названию всего сборника, представляющему, в свою очередь, аллюзию на слова Христа ("Подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее") (Матф. 13, 45).
Благодаря кропотливым трудам С.С. Аверинцева мы можем вступить в напряженный и душеполезный, как говаривали раньше, "разговор через века". Знаменитый ученый при этом выступает не только как переводчик, но и как гид по малоизвестным краям. С его помощью мы преодолеваем разницу языкового, культурного, исторического контекста и совершаем для себя какие-то важные открытия.
Невозможно при этом не вспомнить, что само понятие об историческом исследовании как о живом диалоге времен и культур, возникающем вне условной разницы ролей "изучаемой" и "изучающей" сторон - одна из блестящих находок С.С. Аверинцева.
* * *
Он слушал лекции Георгия Федотова и Николая Лосского, учился в Гарварде у Владимира Набокова, дружил с Владимиром Вейдле и Георгием Адамовичем. Аркадий Ростиславович Небольсин… Внук убитого в Кронштадте контр-адмирала, видный историк искусства, доктор философии, глубокий знаток классических стилей. В свои 70 лет он полон энергии, и его новая книжка - яркое тому подтверждение.
Труд Небольсина - своеобразный опыт обоснования экологии культуры, витиеватые рассуждения (стилистически книга перекликается с "Опавшими листьями" Розанова и "Записками и выписками" М.Л. Гаспарова) о развитии искусственной и природной среды. Он пишет об актуальных проблемах реставрации, о спасении памятников культуры и природы, о защите культурного ландшафта от разрушения модернизмом. Помнится в прежние времена, перестроечные, словосочетание "экология культуры" было в широком употреблении, но с ухудшением экономической ситуации куда-то исчезло. Это не значит, конечно, что исчезла сама проблема: так или иначе к ней все равно приходится возвращаться. Поэтому работа Небольсина достаточно актуальна.
Концепция экологии культуры, по Небольсину, подразумевает не просто спасение памятников истории и искусства, но и превращение духовно-эстетических традиций в стержень общественной и частной жизни. Книга состоит из шести частей. В первой из них, "Смысл и угроза модернизма", автор рассматривает современное состояние культуры и общества в целом. Само слово "модернизм" он использует чрезвычайно широко. Им обозначаются все негативные явления последних столетий: революции, информационные войны, беззастенчивые игры на низменных инстинктах, феминизм и т.д. и т.п. Во второй части собраны богословские заметки о красоте мироздания, о времени в его эсхатологическом измерении, о миссии творчества, о борьбе со злом. Третья часть посвящена классическому искусству, тому, что есть подлинное, и, значит, традиционное, в культуре. Автор анализирует и рассуждает. Приведу только один пример: "Музыка - это осмысленное молчание. По-моему, она лучше, чем слова, передает каритативность, агапэ христианства и его цивилизации - молитву (созвучие слов святых)".
Четвертая часть - "Образы стран". Это архитектурно-экологические впечатления о России, Европе, Америке. И, как логическое ее продолжение, часть пятая. Речь в ней идет о философии реставрации в рамках деятельности по спасению национальной культуры и христианской цивилизации в целом. Помимо общих рассуждений, здесь чрезвычайно интересны конкретные оценки качества реставрационных работ.
Вот, например, что пишет Небольсин о московских монастырях и храмах: "Храм Спасо-Андроникова монастыря - прекрасная консервация; храм Василия Блаженного - грубая неудачная реставрация XIX-XX веков; Данилов монастырь - грубая, бездарная, санитарная реставрация (вырубили старые деревья); храм Иоанна Воина - новодельный неудачный колорит; храмы Николы в Хамовниках, Григория Неокесарийского - то же. Церковь Рождества Богородицы (на Солянке) - хорошая консервация; храм Воскресения в Кадашах - неудачное обновление испортило реставрацию-консервацию Алферовой; храм Всех Скорбящих - радикальное обновление; храм Святого Симеона Столпника, храм на Путинках - консервация; но плохая окраска куполов… Высоко-Петровский монастырь - хорошая консервация палат св. Пахомия, склепа Нарышкиных, грубая реставрация колокольни и храма св. Петра".
Шестая, заключительная часть названа "От современного города - к Новому Граду". Автор напоминает подзабытый афоризм, что "изгнание из рая есть тюремное заключение", и вместе с читателями пытается понять "куда ж нам плыть?" Ответ не столь очевиден, как может показаться на первый взгляд. Небольсин формулирует его примерно так: "Идеал для нашего экологического времени - принцип неравенства и равновесия. Живое напряжение растительности, но и ее 'структура'... лук и лира Гераклита".
Справедливости ради стоит заметить, что не со всеми рассуждениями автора можно согласиться. Мне, например, совершенно непонятны его поддержка лужковской архитектуры и решительный знак равенства между модернизмом/постмодернизмом и чернухой. Но это несогласие не портит впечатление о книге.
Кто бывал на выступлениях Небольсина (он в последние годы неоднократно приезжал на историческую родину), наверняка запомнили его спокойную речь со старомосковской мхатовской интонацией. Эта речь, по-своему преломленная, звучит и в "Метафизике прекрасного": "К молитве 'Богородице Дево' молча прибавить: 'Благословен дар свободы выбора'. Куда бы свобода ни повела, к чему бы ни привела - все же счастье, что она есть…".
|
|
|