ПРОЗА Выпуск 27


Елена МОРДОВИНА
/ Киев /

ГОЙ

(Дневник еврейской девушки)



2000 год. Киев. 1 Марта. Сколько лет прошло с тех пор, как я сожгла свои детские дневники? Года три, наверное – целая вечность. Теперь попробуй быть честной с самой собой. Совсем, кажется, другой человек. То была девочка, вся ожидавшая чудес от жизни и от себя. А теперь где я? Что я? Трудно было бы представить себя тогда семнадцатилетней молодой женщиной, которая к тому же ждет ребенка. Сегодня можно отсчитывать начало шестого месяца. Я видела дом, в котором жила в детстве. Его совсем перестроили: подновили балконы, поджелтили фасад. А если зайти в подворотню, то все как раньше – старый двор, разрушенная веранда, щенок этот во дворе, в коробке с гвоздями – как будто тот же самый щенок. Это я ездила за бабушкиным пайком в синагогу. И сразу поехала в “Колизей”. Писем нет – это вогнало меня в депрессию на весь вечер. Уже четыре дня он не пишет, а я собиралась завтра ехать его встречать. Нужно просто отвлечься – завтра еще раз пойду смотреть почту. Пожелай мне удачи, как раньше! Мне кажется, что у меня стали слишком толстые ноги.


2 Марта. Такая беда – мои новые ботинки, у них лопнули подошвы, надо же было этой дуре взяться их мыть именно сегодня, теперь мне придется идти или в ее ботинках на высоченных каблуках, или в своих старых разбитых. Адик снова не пишет, может, у него просто нет денег? В квартиру купили стулья с зеленой обивкой, теперь хоть появилось ощущение дома, а не склада дряхлой мебели. Почему бабушка назвала его Адиком? Адик – это Аркадий, может быть. А Андрей – это уж никак не Адик, по-моему.


3 Марта. Сегодня должна прийти Рабин смотреть какой-то новый французский фильм. Рабин говорит, что там актриса на меня похожа. У меня сильнейшая депрессия, стараюсь с ней как-то справиться, разговариваю с птицей. Мне сегодня показалось, что он понимал, когда я плакала, он начал такие нежные звуки издавать, как будто утешал. Я боюсь даже сегодня идти смотреть почту, вдруг он снова ничего не написал. Небо так прояснилось, почти лазурное, а у меня снова весна в одиночной камере. Конечно, Рабин не пришла. Конечно, он не написал. Печально. Назад шла пешком, ближе к ночи это даже приятно – автомобилей мало, город уже настоящий. Возле банка “Финансы и Кредит” встретила Зима с новой девушкой. Он снова перекрасил себе волосы. В “Кибер-кафе” у подростка был день рождения, и такая забавная вечеринка, очень милая, где они все хотят казаться взрослыми и крутыми. Бог ты мой! Всего год назад я точно так же веселилась на вечеринках. Как будто меня отделяет от этого целая вечность.


4 Марта. Сейчас еду в гости к Зейгерман, она меня зачем-то искала, приятно будет пообщаться, не виделись с самой школы. Умер Шмулик дяди Мишин, такой красивый мальчик, а я ела картошку со сметаной, когда мне об этом сказали. Мама уезжала за обоями, а тут вошла заплаканная и спросила: “Ты кофе не молола?” “Не молола”. “Умер Шмулик дяди Мишин”. Вот такое дело.


5 Марта. Первое весеннее воскресенье. Думаю поехать на ипподром. Небо, вроде, очищается, светлое, только несколько облачков. Чудесный день, правда, на ипподром я попала часам к четырем, когда уже все заезды закончились, потому что задержалась в синагоге (и когда шла туда, встретила Митю из дома напротив “Bon-Bon”, его мама выгнала погулять, пока она будет убираться). Адик прилетает в пятницу! Я так хочу его встретить в Борисполе и, наверное, сойду с ума до пятницы. Встретила Анечку, милую рейвовую девушку, которую ужасно люблю. Теперь она учится в Институте международных отношений на юриста, но такая же сумасшедшая. И у нее собака – доберман Зукко Берт-Герутта,