| ПРОЗА | Выпуск 28 |
ПРИБЫТИЕ
Поездом, наверное, было бы лучше. Ходит по этому маршруту знаменитый Восточный экспресс[2] – дальше он через Балканы прямиком следует в Турцию. Но это дороже и мне бы понадобилась швейцарская виза[3], так как поезд идет через швейцарские Альпы. Этим маршрутом следовали на европейские курорты все великие русские писатели, признанные русские гении – Достоевский, Тургенев и иже с ними. Но у меня своя дорога.
Итак, шестнадцать часов в ночном автобусе – Париж, Дижон, Милан, Турин, Верона, – и я тут.
Поездка оказалась тяжелой, но не очень – последний день в Париже был гораздо тяжелее, сердце почти совсем не работало, я даже ходила с трудом. А тут сидишь себе и в окошко смотришь, а иногда я даже спала. За спиной хрумкали чипсами, шуршали оберточной бумагой, гоготали, потом все затихло. Ночью, почти в полной темноте, я видела, как за окном таинственно и грозно дыбятся горы[4]. Публика в автобусе была разношерстная – абсолютно интернациональное сообщество – всех цветов и оттенков, был настоящий африканец в юбке, говорили, кажется, на всех языках мира, даже на русском – две крашенные в желтый цвет тетеньки в джинсе и с баулами – челноки, что ли? Как их-то сюда занесло?
В Венецию мы прибыли в 10 утра. Я уже давно сидела в автобусе единственным пассажиром, кроме меня и двух жизнерадостных итальянских водителей[5] до конечного пункта никто не доехал – видимо, это был хоть и относительно дешевый, но непопулярный среди широких слоев европейского населения вид транспортировки на шикарный курорт. Большая часть моих попутчиков высадилась из автобуса ночью, где-то на севере Италии – в промышленном Милане или в Турине, я их с чистой совестью проспала.
На улице было туманно и тепло. В приподнятом настроении, озираясь, все еще не понимая, где очутилась, я описала круг по невзрачной, показавшейся мне даже пыльной[6], привокзальной площади, куда-то свернула и неожиданно вышла к воде. Вода богато отливала серебром. По ней плыла пустая гондола, и дюжий гондольер в дамской шляпке[7] лениво взмахивал веслом. Тут же пристроился горбатый ажурный мостик, какого-то гипсового цвета, по цвету и праздности напомнивший мне садово-парковую скульптуру. Мне почему-то стало ужасно смешно... Ну нет, так не бывает!
Когда истерика, сопровождавшая культурный шок, прекратилась, я купила в ближайшем газетном киоске карту города и телефонную карточку, и позвонила коллеге по тюремной работе, Паоле[8], которая обещала найти мне дешевое жилье. Это оказалось непростым делом, хотя конец сентября – не разгар курортного сезона, и в Венеции не теплее, чем в Париже. Паола в разговорном английском была не сильна, и мне пришлось привлечь местных, которым она и сообщила мой адрес, а уж они на пальцах и по карте показали мне, куда идти.
Хотя адрес оказался правильным, нашла я место с трудом, часа полтора блуждала с дорожной сумкой по пузатым венецианским мостикам – вверх-вниз – красиво, но тяжело. Много раз мне показывали, куда идти, но всякий раз я оказывалась не там. Тьфу, ну как тут Гоголя не вспомнить!
В конце концов, одна добрая душа за руку отвела меня к моему дому. Он оказался в пяти минутах ходьбы от той самой привокзальной площади, на которую я прибыла из Парижа, и которая, к слову, называется Пьяццале Рома[9], и является началом начал и основой основ всего венецианского транспорта, как наземного (из города и в город), так и наводного (внутри него).
ЖИЛИЩНЫЙ ВОПРОС. ПЕРВЫЕ ПРОГУЛКИ.
ВСТРЕЧА С ПАОЛОЙ
Дешевым жильем оказалось женское студенческое общежитие – во французской тюрьме оно бы называлось учреждением полуоткрытого типа – с запретом на посторонних, с обязательной сдачей ключей при любом выходе из здания, а с 23-30 до 7-30 учреждение вообще закрыто для всех. Кто не успел, тот опоздал. Но зато у меня была отдельная комната, причем, сильно напоминающая, включая запреты, ту, в которой я прожила целых четыре месяца на другом, американском острове – в Манхеттене, в общежитии для работающих женщин имени старика Вебстера – отца-основателя этого богоугодного заведения, страстного поборника женской чистоты и невинности.
В комнате – узкая кровать, деревянный шкаф, две деревянные же этажерки – одна над другой, старый, антикварного вида деревянный столик, стул, раковина и кривое зеркало над ней. Кроме того, каменные полы, и нет горячей воды. Удобства, включая душ – в коридоре, но мне было удобно – моя комната оказалась как раз напротив. Роскошью обстановки, кроме почти антикварной мебели, можно было считать утренний свет (я не закрывала ставни) и в нем – нарядный вид из окна, открывавший взору две старые баши, много красных черепичных крыш, желтых фасадов и оконных проемов, прикрытых зелеными или коричневыми ставнями на фоне наливающихся синевой небес. Под окнами, далеко внизу, так как меня поселили на третьем, а по-нашему – на четвертом этаже, а с учетом высоких потолков, так как дом был старый, и на – пятом[10], виднелись террасы двух кафе, расположенных напротив друг друга через узкую венецианскую улицу – конкурирующие фирмы. Я пила шоколад в обоих; в одном у меня позже завелся воздыхатель. Номер комнаты – 44 – совпадал с номером моей квартиры, что я тоже сочла удачей. Но так как я собиралась пробыть в Венеции 6 дней, жилье это оказалось временным – через три дня я должна была перебраться в другое место, которое мне уже подыскивала непревзойденная Паола, так как женское учреждение срочно закрывалось на ремонт и генеральную уборку. Плата за комнату – 28 евро в сутки – сущие пустяки для Венеции[11]. Хорошо, что везде есть тюрьмы и коллеги. В тюрьму, кстати, я тоже собиралась, и тоже благодаря доброй фее Паоле.
Но вернемся к самой Венеции. Город, на первый взгляд – совсем опереточный, но уже на второй – совсем настоящий, потому что здесь есть местные жители – люди непростые и интересные. И это я сразу ощутила. Мне повезло – мои мучения с тяжелой сумкой и заколдованным местом жительства вызывали у них сочувствие, а вместе с ним – желание помочь. Правда, их способ описания дороги к дому мне не годился. Я не понимаю объяснений, в которых главный упор делается на слова “лево” и “право”[12]. Мне надо сначала прощупать свое тело, определить через него свое положение в пространстве, а потом я уже могу представить это абстрактно. Это требует времени и напряжения. Видимо, мне в полной мере свойственен так называемый “топографический кретинизм”, который, как я где-то читала, приписывается именно женщинам, каким-то их мозговым дисфункциям. Скорее всего, это просто выработанный веками способ привязать женщину к дому, чтобы далеко от него не отходила[13] – в моем случае это уже не помогает. Как бы там ни было, я с трудом представляю себя в трехмерном пространстве, а в таком сложном как Венеция – тем более. Поэтому бесполезно мне быстро рассказывать о том, что сначала надо повернуть налево, потом направо, потом опять налево, потом прямо, налево и после мостика – опять налево и потом еще два поворота направо, мостик и – ты на месте. Я стала подсовывать им бумажки, чтобы они изобразили мне схему маршрута, и они схемы послушно рисовали. Но это тоже не помогало, не знаю уж почему, все-таки, уж по-письменному я точно понимаю. Дело кончилось тем, что одна милосердная особа, попросив меня подождать несколько минут, закрыла свой магазинчик, и, извинившись за слабый английский – ей показалось, что она не сможет объяснить мне дорогу, отвела меня прямо к моему дому. Так, благодаря трудностям, я вступила в тесный контакт с местным населением, и делала это практически непрерывно, ибо трудности не убывали, поэтому, несмотря на сравнительно короткий срок и отсутствие предварительной подготовки, я смогла кое в чем разобраться, и кое-что – полюбить.
После обеда в городе внезапно началась непогода – шторм, дождь, ветер, пронизывающий до костей, и так продолжалось до позднего вечера, а потом все успокоилось и сразу же потеплело. Я от непогоды прятаться не стала – надела куртку и отправилась в поход. Ходила, дошла до Академии[14], и оттуда прокатилась на пароходике до острова Лидо[15] и назад, постепенно добралась и до своих мест – до Римской полуплощади, то есть. Промокла, да не столько от дождя, так как он скорее моросил, чем лил, сколько от волн, выплескивающихся на открытую палубу вапоретто[16]. Усиленно дышала морским воздухом, надеясь на его целительную силу, щелкала фотоаппаратом, замерзла, но как-то радостно, по-детски.
Вернулась, опять осмотрела комнатку – ну, вполне тюремная, по европейским меркам, конечно. Везет же мне.
На следующий день, в субботу, ко мне на поезде приехала Паола. Она оказалась жительницей Вероны, а я ведь думала, что она – местная, и живет где-нибудь по-соседству. А ей сюда целых два часа добираться, и назад столько же. Плюс – затраты. Это же почти подвиг!
Жилищный вопрос, который навсегда испортил москвичей, решался непросто и в Венеции – на этот раз даже у всемогущей Паолы возникли затруднения – так все было дорого. Мы отправились на катере знакомиться с условиями содержания в хостеле, в котором еще были свободные места, он расположен на острове Джудекка[17]. Оказалось – 16 человек в комнате, двухэтажные кровати – просто инкубатор. Обстановка – кровати и навесные шкафчики-сейфы для особо ценных вещей (остальное под кровать) – все из металла, никаких сантиментов. Мужчины отдельно, женщины отдельно, для совместных упражнений – улицы и лестницы. Это напомнило мне уже не полуоткрытый французский режим, а учреждение строгого режима – maximum security – американский следственный изолятор. Здесь, в основном, останавливаются студенты, люди неприхотливые и безденежные. По последнему пункту я всегда в их рядах, что, видимо, меня сильно молодит. Можно было бы попробовать, и бюджет сэкономила бы[18] – но решила не рисковать – здоровье слабое, а вдруг совсем в отчаянье впаду от такой коллективной жизни?! У Паолы был про запас другой, более солидный вариант – отдельная комната в центре, в частном секторе[19], цена по местным меркам сносная[20], на него я и согласилась.
Переговоры велись по-венециански таинственно. Паола сделала контрольный звонок, чуть-чуть поторговалась по моей просьбе[21] и получила следующие указания: в день моего переезда, ровно в 10 часов утра, я должна вместе с вещами прийти на площадь возле собора Фрари[22] (место мне Паола показала – это было в пяти минутах ходьбы от моего предыдущего жилья) и позвонить из автомата. И тогда все произойдет. Ни имени, ни адреса, никаких гарантий – только номер телефона. А вдруг не произойдет? Что мне тогда делать? Но Паола была вполне довольна сделкой и, глядя на нее, я тоже успокоилась – она внушала мне непоколебимое доверие.
В выходные в Венеции ужасно много народу – итальянцы стекаются сюда со всех концов страны. Но город все равно умирает – многие палаццо закуплены богатыми иностранцами[23], которые здесь не живут – для них это просто выгодное вложение капитала, а город от таких вложений разрушается. Жизнь здесь слишком дорога – в городе не видно детей, но много красивых и надменных стариков и старух. Сейчас постоянное население главного острова Венеции составляет 70 тыс. человек[24]. А когда-то, в средние века, когда Венеция была гордой, самостоятельной республикой, здесь проживало около 200 тыс.[25] – так Паола рассказывает.
БРОДСКИЙ
На следующий день, в воскресенье, я добралась, наконец-то и до Бродского.
Венецианское кладбище – это отдельный маленький остров, на него попадаешь по дороге на популярные среди туристов острова Бурано и Мурано[26]. Остров Мурано – главное прибежище венецианского народного промысла по выдуванию цветного стекла. А кладбищенский островок носит имя Святого Михаила[27] и со стороны моря выглядит как настоящая крепость.
Но внутри стен – это обычное кладбище, правда, большое, старое, кра