Загадка белого пса

Однажды двое молодых людей ехали машиной в предместье – в гости к девушке по имени Нэн. Обоим было не более двадцати лет. Первый, Кеннет, держался самоуверенно и был хорошо одет. Друзья считали его очень остроумным. Машина была его. Второй, Гордон, был потише. Он был одет так же хорошо, как и Кеннет, но в отличие от него носил одежду не так свободно. Он никогда раньше не был в доме Нэн и нервничал. На коленях у него лежал букет дорогих цветов.

Кеннет остановил машину перед домом с широким фасадом и плохо ухоженной лужайкой. Мужчины прошли уже половину дорожки, ведущей к двери, когда Кеннет остановился и показал на пса, лениво растянувшегося в траве. Это был маленький толстый пес с тупой розоватой мордой, коротким и толстым хвостом. Он лежал, вытянув лапы перпендикулярно телу, плотно закрыв глаза, растянув рот в ухмылке и вывалив язык. Кеннет и Гордон рассмеялись, и Гордон сказал:

– Смешная собака.

– Похож на игрушечного пса, который свалился набок, – ответил Кеннет.

– Он спит?

– Не обольщайся. Он слышит каждое сказанное нами слово.

Пес открыл глаза, чихнул и поднялся. Он подошел к Гордону и усмехнулся ему, но уклонился от его руки, когда Гордон присел, чтобы его погладить, и, потрусив по дорожке, толкнул носом входную дверь. Дверь открылась, и он исчез в темном холле. Кеннет и Гордон остановились на верхней ступеньке, вытирая ноги о коврик и прочищая горло. Где-то поблизости слышались женские голоса, звяканье посуды, звук радио. Кеннет крикнул: «Э-гей!» , – и из боковой двери вышла Нэн. У нее было приятное лицо, белокурые волосы. Она казалась бы пышной, если бы не тонкие запястья, лодыжки и талия. На ней было голубое платье, поверх него фартук, и в руках она держала мокрую тарелку. Кеннет сказал шутливо:

– Нам пес дверь открыл.

– Неужели? Как забавно. Как поживаешь, Гордон? О, какие красивые цветы. Ты всегда так внимателен ко мне. Оставь их в холле, я потом в воду поставлю.

– Какой породы эта собака? – спросил Гордон.

– Я точно не знаю, но когда мы отдыхали в Арднамурхане, местные жители обычно принимали его за поросенка.

Женский голос крикнул: «Нэн! Торт!»

– Ой, мне нужно бежать – поставить торт на холод. Кеннет, проведи Гордона в гостиную; остальные еще не пришли, поэтому вам придется развлекать друг друга. Налейте себе что-нибудь выпить, если хотите.

Гостиная находилась в дальней половине дома. Занавеси и обои с яркими узорами не сочетались с ковром. Стулья были все разные, и на самом удобном развалился белый пес. В комнате были еще большой, даже солидный овальный стол и рояль, на котором стояли две бутылки сидра и несколько стаканов.

– Вижу, что разгуляться сегодня не придется, – сказал Гордон, наливая сидр в стакан.

– Нет, нет, это будет милая семейная вечеринка, – ответил Кеннет, усаживаясь за рояль и начиная играть; играл он плохо, но уверенно, пытаясь исполнить наиболее известные места из Бетховена и Шумана. Если какая-то фраза ему особенно нравилась, он повторял ее, пока не надоест; если не получался пассаж, трудился, пока не добивался точности. Гордон стоял возле окна со стаканом в руке. Окно выходило на длинный узкий газон, который, спускаясь вниз, переходил в аллею, обсаженную кустарником.

– Ты что, влюблен в Нэн? – спросил Кеннет, продолжая играть.

– Да. Причем я ее толком не знаю, – ответил Гордон.

– Г-м-м... Она производит впечатление почтенной матроны.

– Мне так не кажется.

– А что тебе в ней нравится?

– Многое. Ее спокойствие, например. У нее очень спокойная красота.

Кеннет прекратил играть и сидел, задумавшись. С кухни доносились голоса и звяканье посуды, звонил телефон и по-прежнему где-то громко говорило радио.

Кеннет сказал:

– Она всегда спокойна в доме. Они вообще все милые люди, я имею в виду, приятные и искренние, но увидишь, что все женщины в семье – Нэн, ее мать, бабушка, тетя – говорят одновременно и громко. В этом доме никогда не бывает тихо. Или радио громко говорит, или граммофон, или все вместе. Я был здесь пару раз. Ни разу не было много гостей, но у меня было такое чувство, что в других комнатах тоже веселятся какие-то неизвестные компании. Ты хочешь жениться на Нэн?

– Конечно. Я же сказал, что люблю ее.

Кеннет засмеялся, раскачиваясь на стуле. Стул заскрипел. Он сказал:

– Пойми меня правильно – в этом доме все очень пристойно. Никто не пьет ничего крепче сидра. Отец и братья Нэн настолько тихие, что их будто вообще нет. Их можно встретить только во время еды, да и то не всегда. Я даже и не знаю, сколько у нее братьев и как велика семья. Чему ты ухмыляешься?

– Жаль, я не могу рассуждать так же, как ты, – ответил Гордон. – Ты не сказал ничего невероятного о семье Нэн, но все как-то зловеще звучит.

Кеннет принялся насвистывать мотив песенки «Жаворонок в чистом небе» .

– Во всяком случае, – сказал он, – у тебя нет ни одного шанса остаться с ней наедине, а я думаю, что ты именно этого хочешь.

Вошла Нэн и сказала:

– Через полчаса приедут Гибсон и Клер. М-м-м... Хотите, будем пить чай в саду? День как раз подходящий. Правда, маме не очень нравится эта идея.

– А мне кажется, она хороша, – сказал Кеннет.

– О, тогда отлично. Помоги мне, пожалуйста, вынести стол.

Гордон и Кеннет сняли ножки стола, вынесли его по частям на лужайку позади дома, снова собрали, расставили стулья вокруг и помогли накрывать на стол. Пока они все это делали, мать Нэн, маленькая веселая женщина, все время бегала вокруг и давала ненужные указания:

– Гордон, поставь торт посередине! Нет, ближе к центру! Зачем нужно было ставить стол так далеко от дома? Вы заставили себя заниматься ненужной работой. Ах, какой чудесный день. Где мой пес? Где мой пес? Ага, он здесь, под столом, ну-ка вылезай, разбойник.

И позже:

– Кеннет, не дразни его. Ты его очень рассердишь.

Приехали Гибсон и Клер. Гибсон был невысокий, плотный, с темным, как бы небритым подбородком. С первого взгляда он производил ложное впечатление силы и спокойствия, поскольку был астматиком, и движения его были медленными и осторожными. Он, хоть и не был старше Кеннета и Гордона, уже начал лысеть. Едва освоившись в компании, он со знанием дела начинал говорить о книгах, об искусстве и политике, обо всем, что не являлось опытом практической жизни. Клер, его подруга, ростом около 180 сантиметров, была красива чистой и строгой красотой. У нее был высокий ясный голос, она следила за разговором с широко раскрытыми глазами, чуть раздвинув блестящие губы. Она обожала, как бы в шутку, находить неприличный смысл в обычных словах и обращать на него внимание присутствующих легким восклицанием или смешком. Кеннет назвал их Интеллектом и Духом. Он сказал, что в их отношениях не чувствовалось ничего животного.

Чаепитие оказалось очень приятным. Была только Нэн, ее четверо друзей и собака. Мать Нэн суетилась туда-сюда то с чайником свежего чая, то с полной тарелкой еды. Ярко светило солнце, легкий ветерок освежал воздух, и Кеннет развлекал компанию разговорами о псе.

– В нем чувствуется что-то геральдическое, – сказал он. – Его легко представить себе с еще одной головой вместо хвоста. Смотрите, он начинает волноваться. Он хочет сесть на стул! О, надеюсь, что он выберет мой.

Пес бегал вокруг стола широкими кругами, при этих словах подбежал к Кеннету, усмехаясь и виляя хвостом. Кеннет взял тарелку с пирожными и забрался с ней под стол.

– По крайней мере, этого он не получит, – прокричал он глухим, дребезжащим голосом.

Все рассмеялись, стали подниматься из-за стола и закончили обед, уже сидя на траве. Все, кроме Гордона, находились в приятном, опьяняющем состоянии, которое возникает, если находишься в хорошей компании. Кеннет ползал по траве с сахарницей в руке и, подбираясь к какой-нибудь маргаритке, ласково смотрел на нее и сыпал в цветок сахар. За ним полз Гибсон, добавляя по несколько капель молока из кувшина. Клер сидела, держа на коленях пса, и делала вид, что собирается его есть с ножом и вилкой. В действительности она щекотала ему живот кончиком ножа и нежно приговаривала как ребенку:

– Разве я могу быть жестокой и съесть такого песика? Нет, нет, нет, песик, ты слишком хорош, чтобы тебя есть.

Нэн вынула из кармана фартука спицы и шерсть и тихо вязала, улыбаясь про себя. Гордон прилег, притворившись, что загорает. Он был раздосадован. Действительно, он не знал Нэн по-настоящему. Он встречался с ней только у своих друзей, и даже разговаривал с

ней не часто. Приглашение на вечеринку удивило его. Нэн не была с ним так близко знакома, как с другими приглашенными. Он решил, что она знает, как он к ней относится, и дает ему шанс получше себя узнать, хотя с момента его появления она не обращала на него особого внимания. Сейчас она сидела, мирно вязала, время от времени слегка иронично поглядывая на Клер; и ему, лежащему вдали от нее и желающему ее, хотелось верить, что она таким образом дает ему понять, что знает о его присутствии и его чувствах.

– Ах, дрянь, – подумал он, – так уверена во мне. Она думает, что может вертеть мной как хочет. Нет, она ошибается.

Он поднялся, подошел к столу и начал собирать тарелки.

– Я унесу их в дом, – сказал он.

– О, не утруждай себя, – ответила ему Нэн, лениво улыбаясь.

– Кто-то все равно должен их убрать, – упрямо сказал Гордон.

Он прошелся несколько раз в кухню и обратно, чтобы все отнести. Внутри было прохладно и сумрачно. Отец Нэн и три ее молчаливых брата ели за кухонным столом. Они ему кивнули. Матери нигде не было видно, но ее голос слышался в шуме женских голосов где-то в другой комнате. Гордон принес последнюю посуду со стола, поставив ее на сушилку возле раковины, и стоял в смущении, наблюдая за четырьмя едоками. Это были крупные мужчины, с твердыми грубыми лицами. Лицо отца было покрыто крупными морщинами, в остальном же он выглядел точно как сыновья. Он сказал Гордону:

– Теплый вечер.

– Да, и мне больше нравится в доме.

– Хотите посмотреть библиотеку?

– Спасибо, с удовольствием.

Отец встал с места, провел Гордона через холл и короткий коридор, поднялся вверх по лестнице, открыл дверь и остановился, чтобы пропустить Гордона. Вдоль стен библиотеки стояли старые застекленные шкафы. Между шкафами висели фотографии Г. Лоуренса, Хейвлока Эллиса, Г. Дж. Уэллса и Бернарда Шоу, все с автографами и в рамках. Возле низкого круглого стола, на котором лежала жестяная коробка с надписью «Эдинбургские леденцы» , стояло большое кожаное кресло.

– У вас много книг, – сказал Гордон, оглядываясь по сторонам.

– В семье жены всегда очень много читали, – сказал отец Нэн. – Вы позволите вас оставить?

– О да, да.

Отец ушел. Гордон взял первую попавшуюся книгу с ближайшей полки, сел и небрежно перелистал страницы. Это была книга по истории морского машиностроения. Библиотека находилась напротив

гостиной, и ее окна тоже выходили в сад: время от времени Гордон слышал вскрик или смех или собачий лай, долетавший снизу. Он сказал себе угрюмо: «Я даю ей шанс. Если я ей нужен, она может подняться сюда ко мне. Вообще-то, если она хорошо воспитана и порядочна, ей вскоре придется искать меня.» Он стал представлять, что она может ему сказать, и что он может ей ответить. Периодически он утешал себя леденцом из коробки.

Внезапно дверь, щелкнув, открылась и он увидел, что к нему приближается пес, а не Нэн. Он остановился перед Гордоном и улыбнулся.

– Что ты хочешь? – раздраженно спросил Гордон.

Пес завилял хвостом. Гордон бросил леденец, пес аккуратно поймал его челюстями и потрусил к двери. Гордон встал, захлопнул дверь, снова сел. Чуть позже дверь открылась, и пес появился снова.

– Ты нахал! – сказал Гордон, – вот твоя последняя конфета, больше ты от меня не получишь ничего.

Он провел пса к двери, тщательно закрыл ее, затем подергал ручку. Дверь была плотно закрыта. Внизу торчал ключ, и он, его повернув, обеспечил себе двойную гарантию. Потом он вернулся к креслу и книге. Через некоторое время он сообразил, что, если дверь будет закерыта, Нэн не сможет войти, когда придет к нему. Он с тревогой поднял глаза. Дверь была открыта, а перед ним стоял пес и, как ему показалось, торжествующе улыбался. Он оцепенел от удивления. И тут он заметил, что пес улыбается с закрытым ртом, чего он раньше никогда в жизни не видел. Он поднял книгу вверх, как бы намереваясь швырнуть ею в пса.

– А ну-ка убирайся! – закричал он.

Пес повернулся и небрежно затрусил прочь. Хорошо поразмыслив, Гордон решил, что, видимо, какой-то шутник открыл дверь снаружи, чтобы впустить пса. Это была дурацкая шутка, как раз в духе Кеннета. Он внимательно прислушался и услышал голос Кеннета внизу на лужайке, а затем лай пса. Дверь он решил оставить открытой.

Какое-то время спустя он обнаружил, что уже слишком темно и он не может читать. Он отложил книгу. Шум на лужайке был не такой, как раньше. Было тихо, но тишина время от времени нарушалась топотом бегущих ног, он слышал то учащенное дыхание, то сдавленный полувскрик, и все вместе уже не производило впечатление забавной возни.

Гордон подошел к окну. На темной лужайке происходило что-то странное. Нэн не было видно. Кеннет, Гибсон, и Клер стояли на столе, Клер – на коленях, Кеннет и Гибсон – пригнувшись, возле нее.

Пес кружил около стола среди разбросанных стульев. Казалось, что его размеры и активность увеличились с темнотой. Он белел в сумерках, поблескивали его острые как иглы зубы, челюсти были раздвинуты в молчаливой ухмылке; ростом он был с маленького льва. Гибсон был занят чем-то странным: он лихорадочно обыскивал карманы и швырял найденное в кустарник в дальнем конце сада. Белый пес бросался вслед, ловил предмет зубами еще в воздухе, возвращался и складывал все под стол. Это развлечение было похоже на игру и началось, скорее всего, как игра, но сейчас Гибсон старался отправить пса как можно дальше. Вдруг Гордон заметил, что рядом стоит Нэн и наблюдает за происходящим, прижав руку ко рту. Казалось, у Гибсона закончилось все, что можно было бросать. Гордон видел, как в течение нескольких секунд он торговался с Кеннетом, требуя (как потом выяснилось) его авторучку. Кеннет отрицательно мотал головой. Было видно, что он не так напуган, как Гибсон и Клер, но по легкой смущенной улыбке можно было догадаться, что он в замешательстве. Гибсон сунул руку в рот, что-то вынул и пытался убедить в чем-то Кеннета, который в конце концов пожал плечами и взял этот предмет с отвращением – похоже, это была вставная челюсть. Кеннет выпрямился, с трудом удерживая равновесие, размахнулся и швырнул ее в кусты. Это был сильный бросок. Пес пулей бросился в кусты, и в ту же секунду все трое спрыгнули со стола и побежали к дому, Кеннет вправо, Гибсон и Клер влево. Пес мгновенно изменил направление и тоже побежал влево. Он догнал Клер и схватил зубами край ее платья. Она споткнулась и упала. Гибсон и Кеннет исчезли, по обе стороны дома захлопнулись двери. Клер лежала на земле, почти касаясь коленями подбородка, зажав руки между ногами и закрыв глаза. Пес стоял над ней и счастливо усмехался, затем схватил зубами ее за одежду, затянув платье вокруг талии, и трусцой побежал с ней в кустарник.

Гибсон посмотрел на Нэн. Она наклонила голову и закрыла лицо руками. Он обнял ее за талию и она уткнулась лицом ему в грудь и сдавленно сказала:

– Уведи меня отсюда.

– Ты это серьезно говоришь?

– Уведи меня отсюда, Гордон.

– А что с Клер?

Нэн мстительно засмеялась:

– А вот Клер не нужно жалеть.

– Да, но этот пес!

Нэн выкрикнула:

– Ты хочешь меня или нет?

Когда они пересекали тменый холл, открылась дверь кухни, и из нее выглянула мать Нэн, затем быстро закрыла за собой дверь. В саду перед домом они встретили Кеннета и Гибсона, оба были смущены и подавлены. Кеннет сказал:

– Привет, мы как раз идем вас искать.

Гибсон ответил:

– Нэн идет со мной, ко мне домой.

Кеннет сказал:

– О, хорошо.

Мгновение они стояли в молчание, мужчины не смотрели друг на друга, затем Гибсон сказал:

– Я думаю, мне лучше подождать Клер.

Так как зубов у него не было, он говорил как старик. Нэн выкрикнула:

– Тебя она не захочет! Она не желает видеть тебя сейчас! – и опять заплакала.

– Все равно я подожду, – пробормотал Гибсон. Он повернулся к ним спиной.

– Как вы думаете, когда она придет?

Никто не ответил ему.

Возвращаясь в город, они молчали. Гордон и Нэн сидели сзади, он обнимал ее за талию, она склонила лицо ему на плечо. Он чувствовал себя странно-беззаботным и счастливым. Только раз Кеннет сказал:

– Странный вечер.

Похоже, ему хотелось поговорить о происшедшем, но его никто не поддержал.

Он высадил Гордона и Нэн возле дверей его дома. Они поднялись на самый верх, Гордон открыл дверь, и через маленький коридор они вошли в очень захламленную комнату. Гордон сказал:

– Я сплю здесь на диване. Спальня за этой дверью.

Нэн села на диван, печально улыбнулась и сказала:

– Значит, я не буду спать с тобой?

– Не сегодня. Я слишком хочу тебя, чтобы воспользоваться твоим настроением.

– Ты думаешь, это всего лишь настроение?

– Может быть. Если это серьезно, я узнаю, как получить разрешение на брак. Тебе уже исполнилось восемнадцать?

– Да.

– Хорошо. Э-э-э... тебе не нравится, что я хочу жениться на тебе, Нэн?

Нэн встала, обняла его и грязной от слез щекой потерлась о его щеку. Она засмеялась и сказала:

– А ты обращаешь большое внимание на условности.

– Нечем заменить законную процедуру, – сказал Гордон, касаясь бровями ее лица.

– Нечем заменить импульс, – прошептала Нэн.

– Попытаемся это соединить, – сказал Гордон.

Близость ее тела начала волновать его, он отстранился, стал готовить постель на диване.

– Если ты хочешь, завтра я получу разрешение.

Он удобно устроился на диване, приготовившись спать, когда из спальни вышла Нэн и, стоя в дверях, сказала:

– Гордон, обещай, что не будешь о нем спрашивать.

– О ком?

– Ты не мог его забыть.

– Пса? Нет, я забыл о нем. Хорошо, я не буду спрашивать. Ты уверена, что с Клер ничего серьезного не случилось?

– Спроси ее, когда увидишь в следующий раз! – закричала Нэн и захлопнула дверь спальни.

На следующий день Гордон купил разрешение на брак и обручальные кольца и назначил свадьбу через две недели. Эти две недели были самыми счастливыми в его жизни. Днем Гордон работал – он был инженер-электрик. Когда возвращался домой, у Нэн был готов вксный обед, а квартира была чисто убрана. После еды они обычно гуляли, отправлялись в кино или в гости, а позже довольно неловко занимались любовью, поскольку опыта у Гордона не было и наибольшго наслаждения он достигал тогда, когда подавлял похоть. Его не очень волновали воспоминания о белом псе. Он гордился тем, что так рассудителен и считал, что крайне неразумно интересоваться мистическими загадками. Он всегда отказывался обсуждать сны, появление призраков и летающих тарелок, а также говорить о религии.

– Неважно, существует ли это все на самом деле, – говорил он. – Эти вещи не влияют на законы, по которым мы должны жить. Загадочное происходит только тогда, когда люди стараются понять нечто неуместное.

Однажды в разговоре с ним кто-то заметил, что сотворение жизни есть тайна.

– Я знаю, – сказал он, – но это неважно. Почему я должен волноваться по поводу того, откуда произошла жизнь? Если я знаю, какова она сейчас, я знаю достаточно.

Такая позиция позволила ему отогнать от себя воспоминания о белом псе, считая их неуместными, тем более после того, как он узнал, что Клер совсем не пострадала. Она порвала с Гибсоном и теперь часто встречалась с Кеннетом.

Однажды Нэн сказала:

– Завтра последний день перед свадьбой, не так ли?

– Да. И что?

– Считается, что мужчина и женщина не должны видеться в ночь перед свадьбой.

– Я этого не знал.

– Я считала тебя человеком, соблюдающим условности.

– Я знаю, что такое закон. Условности меня не очень волнуют.

– Ну, а женщины гораздо больше внимания обращают на условности, чем на законы.

– Значит ты хочешь, чтобы завтрашнюю ночь я провел в гостинице?

– Так было бы правильнее всего, Гордон.

– Ты не была такой правильной в ночь, когда я тебя сюда привез.

Нэн сказала тихо:

– Нечестно напоминать мне о той ночи.

– Извини, – сказал Гордон. – Да, это нечестно. Я пойду в отель.

На следующий день он забронировал комнату в отеле, а затем, поскольку было всего десять вечера, пошел в кафе, где хотел встретиться с друзьями. В баре за столом сидели Клер и Кеннет с худощавым молодым человеком, которого Гордон раньше не встречал. Клер улыбнулась ему и кивнула головой. Она потеряла свою самоуверенную грациозность и сейчас выглядела взрослой и привлекательной молодой женщиной. Когда Гордон подошел к ним, Кеннет прервал разговор с незнакомцем, встал, схватил Гордона за руку и стал пожимать ее с ненужным энтузиазмом.

– Гордон! Гордон! – восклицал Кеннет – Ты должен познакомиться с мистером МакАйвером. Мы с Клер сейчас уходим. Мистер МакАйвер – это человек, о котором я вам говорил. Только он, один во всей Шотландии, может вам помочь. Спокойной ночи! Спокойной ночи! Мы с Клер не должны вмешиваться в ваш разгоор. Вам нужно о многом поговорить.

Он вылетел из кафе, хихикая и увлекая Клер за собой.

Гордон и незнакомец в замешательстве посмотрели друг на друга.

– Садитесь, пожалуйста, – вежливо проговорил мистер МакАйвер. Говорил он с американским акцентом.

Гордон сел и спросил:

– Вы из Штатов, мистер МакАйвер?

– Нет, из Канады. В Европе я по стипендии. Я собираю материал для диссертации о белом псе. Ваши друзья говорят, что вы – специалист в данном вопросе.

Гордон резко сказал:

– Что вам Кеннет рассказал о псе?

– Ничего. Но сказал, что вы бы могли многое поведать.

– Он пошутил.

– Мне жаль это слышать.

Гордон встал, чтобы уйти, вновь сел, поколебался и спросил:

– А что значит белый пес?

МакАйвер начал говорить тоном человека, читающего лекцию:

– Первые упоминания о белом псе встречаются еще в «Метаморфозах» Овидия, далее – в незаконченной книге Чосера «Сказки кухарки» , в плутовском романе бакского поэта Хосе Момпу и в ваших шотландских пограничных балладах (баллады границы). Несмотря на такую распространенность, белый пес – это европейский архетип, которым чаще всего пренебрегают, и, возможно, именно поэтому он наиболее значителен. Я могу объяснить такое пренебрежение только тем, что в умах студентов, ранее изучавших фольклор, существует подсознательное его неприятие. Неприятие это – результат того, что в действительности белый пес – это западноевропейский вариант мифа об Эдипе.

– Это все слова, – сказал Гордон. – Что пес конкретно делает?

– Ну, обычно он ассоциируется с сексуально фригидными женщинами. Иногда полагают, что они фригидны именно потому, что с момента рождения были избраны как будущие любовницы белого пса...

– Кем избраны?

– По некоторым романтическим легендам – еще священником во время крещения в купели, с согласия или без согласия родителей девочки. Но чаще фригидность – результат ее собственного выбора. Девочка встречает старую женщину в каком-нибудь отдаленном месте, которая предлагает ей всяческие подарки, но отказывается дать именно тот, который пришелся девочке по душе. Цена подарка – согласие выйти замуж за сына старухи. Если она принимает подарок (как правило, что-то не очень ценное), она будет фригидна до тех пор, пока белый пес не предъявит на нее свои права. Старуха – мать пса. В эих версиях легенды пес выступает как злой дух.

– А он может символизировать и что-то другое?

– На Сицилии пес считается покровителем фригидных или стерильных женщин. Если удастся заставить пса переспать с такой женщиной, и она отдастся ему, то станет способной к нормальным половым сношениям с мужчиной. Но в этом случае существует определенное условие. Пес должен стать в некотором смысле мужем этой женщины. Даже если она выйдет замуж за человека, пес может требовать ее, когда только захочет.

– О Боже! – сказал Гордон.

– В этом нет ничего ужасного, – сказал в свою очередь МакАйвер. – В одном из романов Хосе Момпу герой встречается с главарем шайки, жена которого также замужем за белым псом. Пес и бандит – друзья, у пса статус любимца семьи, он спит у очага, дочиста вылизывает тарелки и т.д., притом он является мужем-призраком одновременно нескольких девушек в окрестностях. Покровительствуя дому в таком явно рабском качестве, он приносит бандиту счастье. На его присутствие совсем не обижаются, несмотря на то, что иногда он спит с дочерьми хозяина. Если женщину любит белый пес, она становится более привлекательной для обычных мужчин и, видите ли, пес не ревнив. Когда какая-либо из его женщин выходит замуж, он просто спит с ней достаточно часто, чтобы доказать свои права.

– Как часто?

– Один раз в год. Он спит с ней в ночь накануне свадьбы и отмечает каждую годовщину этой ночи. Эй, что с вами? Вы ужасно выглядите?

Гордон вышел на улицу в таком ужасном состоянии, что не мог ясно думать. «Сравнивать меня с псом. Оценивать меня в зависимости от его качеств! О нет, Нэн этого не сделает! Это безнравственно, Нэн не такая!» – он поймал себя на том, что не переставая повторять эти слова, он изо всех сил бежит к дому. Он остановился, посмотрел на часы и заставил себя идти по-медленнее. Он добрался домой около полуночи, прошел через черный ход во двор и посмотрел на окна спальни. Света не было. Он на цыпочках поднялся наверх и застыл возле входной двери. Дверь выглядела настолько обыденно, что он поверил – там внутри все в порядке; он еще мог вернуться в гостиницу, но пока он раздумывал, его рука сама вставила ключ в замочную скважину. Он тихо вошел в гостиную, застыл в нерешительности перед дверями спальни, затем быстро открыл их. Он услышал вздох, а затем пронзительно закричала Нэн:

– Гордон!

– Да, – ответил он.

– Не включай свет!

Он включил сет. Нэн сидела на кровати и, щурясь от света, глядела на него с ужасом, пряча какой-то комок между ногами под скомканным одеялом. Гордон подошел, схватил за край одеяла и потянул. Она подняла на него побелевшее от страха лицо и прошептала:

– Уйди.

Он ударил ее по лицу, она упала назад на подушки, тогда он отшвырнул простыню, и оттуда выпрыгнул белый пес, улыбаясь и пританцовывая на постели. Гордон схватил животное за горло. Пес легко увернулся и укусил его за руку. Гордон ощутил, что острые, как иглы зубы прокусили кожу между пальцами и внезапно почувствовал ледяной холод. Он сидел на краю постели и смотрел на онемевшую от укуса руку, все еще сжатую собачьими челюстями: казалось, пес подмигивает ему своим маленьким розоватым глазом. Закричав, он свободной рукой схватил ненавистное животное за заднюю лапу, дернул вверх и с размахом ударил всем тельцем о стену. Почувствовав, что от удара у пса раскололся череп, он замахнулся и еще пару раз ударил, каждый раз оставляя на стене багровые пятна, затем швырнул его в угол, сел на край постели и посмотрел на укушенную руку. Казалось, острые маленькие зубы прошли через нее, не задев ни вену, ни артерию, но оставили на коже V-образный серый пунктирный след. Он посмотрел на труп с разможженой головой. Ему все еще не верилось, что он сам убил его. Разве это создание можно убить? Он с трудом поднялся, потому что чувствовал себя плохо, подошел к псу. Тот был мертв. Открыв окно, он поднял пса за хвост и швырнул в темный двор, затем вернулся к кровати, где Нэн лежала и смотрела на него все с тем же ужасом. Он начал раздеваться, с трудом справляясь с одеждой из-за онемевшей руки.

– Итак, моя дорогая, – сказал он, – ты предпочитаешь условности.

Она выкрикнула:

– Ты не должен был возвращаться сегодня ночью! Мы бы все были счастливы, если бы ты не вернулся!

– Именно так, – сказал Гордон, забираясь в постель рядом с ней.

– Не прикасайся ко мне!

– О, это именно то, что я собираюсь сделать.

Гордон проснулся под утро, чувствуя себя совершенно счастливым. Нэн сжимала его в объятиях, и все же он чувствовал себя свободным как никогда. Радостно тявкая, он выбрался из теплоты ее тела наверх, на стеганое одеяло. Нэн лениво открыла глаза, затем села и чмокнула его в нос. Он посмотрел на нее, веселый и довольный, затем спрыгнул на пол и потрусил из дома на улицу: двери широко открывались перед ним, едва он касался их носом. Широко разинув пасть от удовольствия, он выбежал на залитую солнцем улицу.

Никогда больше он не будет подчиняться этим скучным законам.