Короткие рассказы

Энтомология

Маленькое событие: бабочка, живописно умирающая в пламени свечи и своим расплавленным панцирем гасящая это пламя – что-то зловещее есть в этом незначительном происшествии, пугающем именно своей незначительностью; может быть, то, что эти огоньки, потушенные во всем мире во все времена мириадами бабочек ценой их бессмысленных жизней – прелюдия к будущей вечной теме, может быть, этот погасший огонь, который не в силах исчезнуть в никуда, скопившись в глубинах планеты, вернется подземным взрывом, который повлечет за собой землетрясение, которое уничтожит тысячи людей, которым, возможно, легче было бы умирать, если бы они знали, что их смерть неминуемо повлечет за собой нить событий, которые в итоге, возможно, приведут к рождению Великого Энтомолога, который сможет, наконец, четко и недвусмысленно определить связь между смертью бабочки и всем происходящим.

Блистающий мир

Она сказала «семнадцать», а на вид ей можно было дать и шестнадцать, и пятнадцать: детские глаза, длинные волосы, длинная шея, тонкие руки, угловатые коленки. Взрослость – только в полных красивых губах. Их я заметил сразу, затем привлекло внимание то, как она назвала свое имя, как доверчиво взяла меня за руку.

Мы вошли к ней, в один из старых домов с высокими потолками, каких много на Т-ой улице. Поднявшись по длинной лестнице с деревянными перилами, мы оказались возле двери ее квартиры.

– Никого нет, – сказала она. – Только бабушка, но она с кровати не встает. И собака.

Не зажигая свет, она провела меня в свою комнату и, заперев собаку в кладовке, пришла ко мне. Уже раздевшись, мы на секунду замерли – мгновение тишины, сразу же сменяющейся свистом прерывистого дыхания, – и ясно услышали звук из коридора. Такой звук, словно кто-то неуверенно шагал на деревянных ногах.

– Собака?

– Я ее заперла.

– Лежи, я посмотрю.

Она ничего не успела ответить, как я уже на что-то натолкнулся в темноте коридора. Раздался грохот, и я посчитал, что опрокинул этажерку. Хозяйка квартиры щелкнула за моей спиной выключателем: на полу возле моих ног лежал перевернутый стул, а за ним, вернее, под ним – косматая старуха в ночной рубахе со струйкой крови из-под головы. Неловко отступив от крови, подбиравшейся к моей ноге, я раздавил что-то хрустящее и липкое (позже я разглядел, что это была старухина вставная челюсть) и, взвизгнув от боли, закружился на месте, когда девчонка оглушила меня своим криком. Крик этот звучал в моей голове и когда она, набросив на голое тело плащ, босиком выбежала из квартиры.

Я наспех оделся. Любой ценой нужно было разыскать ее, ведь она наверняка с перепугу решила, что я с умыслом убил ее бабку, которая неизвестно как в темноте попала мне под ноги со своим чертовым стулом.

На холодной улице никого не было. Я два раза быстро прошел ее от начала до конца, заглянув во все дворы и подворотни, пока не заметил в одном из переулков, ответвляющихся от Т-ой, движущуюся фигуру. Переулок привел меня на большой индустриальный пустырь, о существовании которого в центре города я не подозревал. В безколесом автобусе с разбитыми стеклами, стоявшем посреди пустыря, я нашел изуродованное тело убежавшей девочки.

Что было потом, не могу с уверенностью пересказать – то ли я действительно бродил по пустым улицам и каким-то бесконечным деревянным лестницам, неся ее тело на плечах, то ли это был бред. Во всяком случае, возле ее дома я оказался без нее, и на руках у меня была кровь.

Уже светало. Нужно было спрятаться – в рваной одежде, в крови, с пустыми глазами – меня сразу же примут за убийцу этой злосчастной семьи и разорвут на части. Некуда было идти, кроме как назад, в ту квартиру, где все началось. Незапертая дверь испугала меня – ловушка, куда меня заманивают, и откуда мне не выйти. Потом я заставил себя вспомнить, что сам не запер дверь. Естественно, ведь не искал же я ключ перед тем, как выбежать отсюда! В квартире все было по-прежнему, только мертвый глаз старухи подернулся перламутровой пленкой, и в темной глубине квартиры заходилась голодным лаем собака. Я опустился на кровать – детская вера в то, что сон смоет всю грязь и ужас ночи. Но сон не приходил, вместо него навалился бред, какой бывает из-за огромной усталости. Утром это состояние оставило меня так же внезапно, как и овладело мной.

Возможно, меня разбудил лай собаки, ставший уже невыносимым. Обычно, когда просыпаешься в чужой квартире, долго не можешь сообразить, где ты, и что тебя сюда привело. Я же вспомнил все и вместе: как пришел сюда, как вырвал из рук старухи стул, который она толкала перед собой (меня взбесили ее птичьи глаза, уставившиеся на мое голое тело), как догнал орущую девчонку и отодрал на битом стекле в ржавом автобусе, затолкав ее длинные волосы ей в глотку. Какой прокурор или врач поймет то мое состояние?

Как вообще передать словами то бешенство и ликование, которые вдруг овладели мной! Блистающее... блистающий мир приоткрылся мне на несколько минут!

Удаляясь от меня во времени, он стремительно теряет для меня свою реальность. Пытаясь воскресить его, я убил собаку, воткнув в ее лающую пасть длинный кондитерский нож, и, ничего не почувствовав, пошел домой.

Конец радостям

Будет как перед дождем, но никакого дождя уже не произойдет; мы увидим окровавленных влажных птиц, которые полетят низко над асфальтом, врезаясь в лобовые стекла машин и падая в разверстые детские коляски; мы увидим метки, намалеванные на брандмауэрах высотных домов – пятиметровые жирные кресты, и только успеем предположить, чья рука поставила эти знаки и о чем они говорят, как эта же рука нежно и властно свернет наши шеи, положив конец нашим невинным радостям.