Два рассказа

Предатель

Миша сидит на полу в уголке гостиной и раскладывает счетные палочки. Палочки купила ему тетя Соня в магазине «Канцтовары» на углу улицы. Продавец, хромой неулыбчивый еврей, недоверчиво посмотрел на Мишу, когда тетя Соня с радостью сказала. Что мальчик умеет считать до тысячи, хотя ему всего пять лет. Читать Миша тоже умеет уже давно и часто, под недоверчивые взгляды соседей во дворе, читает по чьей-нибудь просьбе что-нибудь из газеты «Правда» или «Известия».

Миша раскладывает палочки так, чтобы они лежали строго параллельно друг дружке. Мимо него снуют люди с озабоченными лицами и кислородными подушками в руках. Они проходят в спальню, не замечая Мишу. В спальне лежит тяжело больной Мишин папа. Он не может дышать, его тяжелое свистящее дыхание прочно поселилось в Мишиной голове. Миша не хочет слышать это дыхание. Главное, чтобы палочки лежали параллельно, и тогда все встанет на свои места. Исчезнут люди с кислородными подушками. Папа встанет с постели, будет готовить жаркое на стареньком керогазе на кухне, поставит на проигрывателе свою любимую песню «У моря, у синего моря» а вечером они с папой будут стоять у окна и ждать когда появится на углу улицы мама, идущая с работы.

Последнее время папа все реже ставил свою любимую пластинку, все чаще напевал сам: «Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой, ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой» и еще: «Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут – она зарыдает, а волны бегут от винта за кормой и след их вдали исчезает». От этих песен делалось Мише очень грустно, но сейчас не было даже этих песен. Только счетные палочки, которые не хотели ложиться параллельно друг дружке.

В комнате быстро темнело, серый свет из покрытых морозными рисунками окон едва освещал Мишин уголок. Он так увлекся, что вздрогнул от неожиданности, когда кто-то ласково тронул его за плечо. Это вернулась с работы тетя Рива. «Мишенька, пойдем к нам ужинать» – сказала она, уже держа в руках Мишину шубу, шарфик и шапку. Она помогла ему одеться, тщательно закутав его шею шарфом, застегнув самую верхнюю пуговицу на шубе, которая неприятно давила Мишину шею, и почти на глаза натянув шапку, чтобы, не дай бог, не простудился.

Тетя Соня и тетя Рива жили в пяти минутах ходьбы от Мишиного дома. Тетя Соня уже ждала их с ужином, во всей квартире ярко горел свет, а самое главное, в центре гостинной стояла большая елка. Миша совсем забыл, что завтра Новый год. 1967-й. Вечером они все вместе наряжали елку, а утром Миша проснувшись увидел на своей подушке погоны танкиста, о которых он так мечтал и которые тетя Соня таки купила ему магазине «Военторг».

Вечером они втроем встречали Новый год. Почему-то не было мамы, и в глазах обеих тёть то и дело появлялись слезы, но Миша не хотел об этом думать. Он думал о том, как он вырастет, станет танкистом, сильным-сильным, и никогда не будет болеть.

Он провел с тетей Ривой и тетей Соней еще один день, ни о чем их не спрашивая.

На следующий день были похороны его отца. Тети, жалея мальчика, только издали дали ему посмотреть на похоронную процессию, идущую по улицам их небольшого полесского городка. Миша смотрел на гроб, который несли на руках рабочие с завода, на котором работал его отец, гроб, в котором отец лежал, и не чувствовал ничего, кроме легкого запаха древесной стружки, запаха так знакомого ему с того ужасно далекого времени, когда отец брал его, маленького Мишу, с собой на завод.

Через день, когда мама ушла на работу, Миша вышел во двор. Соседские ребята сосредоточенно перетирали куски красного кирпича в мягкую кирпичную пыль. Увидев Мишу, они позвали его. «Ну что, жиденок, жалко тебе отца?» – спросил один из них. Нет, не жалко, он меня бил», – соврал Миша. Он ненавидел жалость и слабость. Он хотел быть сильным, «Ну что ж, тогда попробуй тертый кирпич» – сказал другой мальчишка.

Миша послушно взял в рот горсть тертого кирпича. Он никому не покажет свою слабость. Он не хочет, чтобы его жалели.

Счастливые люди

Ромка, 42-летний сотрудник отдела програмного обеспечения в маркетинговой фирме, неспешно шел по направлению к станции метро «Мендельсон-Бартольди Парк». Еще один рабочий день закончен. Вдали послышался грохот надземки, и стайка молодых людей, шедших впереди устремилась верх по лестнице, чтобы успеть на подходящий поезд. Ромка тоже успел бы, если бы прибавил шагу, но спешить не хотелось. Следующий поезд минут через 10. Он закурил очередную сигарету и стал не спеша подниматься по лестнице, чувствуя какую-то тяжесть во всем теле. Едва поднявшись на платформу, он услышал звонок мобильника. Звонила, как всегда, мама. Обычным для не умоляющим, просящим жалости тоном она спросила, зайдет ли Ромка после работы к ней. «Я приготовила ужин, все свежее, зайди пожалуйста, ну хоть на полчасика»– говорила мама, и Ромка как всегда не смог отказать. Не смотря на наличие мужа, не смотря на внучек – Ромкиных детей, сын оставался для нее центром мироздания. Впрочем, внучки не особо жаловали бабушку вниманием, подсознательно сторонясь ее часто подавленного настроения, обид за недостаток внимания, видя и понимая, что главное для бабушки все равно ее сын. А с невесткой у бабушки и вовсе никаких отношений. Да, уехали бы они в Израиль, все могло бы быть по-другому. Был бы у его детей иврит родным языком, а не немецкий, да и маме было бы веселее среди своих, но, увы, поезд уже ушел, думал Ромка, стоя в переполненном вагоне, мчащем его к Зоологическому Саду, центральному вокзалу западной части Берлина. Нет сил начинать все сначала. А если честно, сил нет вообще. Все чаще раздражала работа, программирование статистик и отчетов о работе сотрудников, в поте лица старавшихся убедить по телефону добропорядочных немецких бюргеров в необходимости заключения очередной никому не нужной страховки. «Торговля страхом», думал Ромка. Вот так и просижу остаток жизни протирая штаны за компьютером, с улыбкой на лице, в последнее время более походившей на гримасу, восемь часов ежедневной неустанной готовности услужить начальству. И ради чего? – ради возможности раз в год всей семьей слетать на две недели в Испанию или Грецию?

Перед глазами вдруг явственно возникло лицо Сэнди, молоденькой белокурой руководительницы группы телефонистов. Маленькая, стройная, всегда жизнерадостная и без суетливости энергичная, работать с ней было легко и приятно. Несмотря на свои двадцать пять лет, Сэнди уже побывала в неудачном браке, за которым последовал развод и длительная депрессия. Сэнди внимательно, понимающими серыми глазами смотрела на Ромку, не веря его наклеенной улыбке. А иногда, вот как сегодня, говорила прямо: «Roman, lass dich nicht runter kriegen!»[1]. С чего бы это, думал Ромка, ведь у него все в порядке. Поезд подошел к центральному вокзалу. Здесь ему предстояла пересадка. Ромка влился в толпу людей, машинально давая ей нести себя наверх на платформу регионального сообщения. Впереди медленно выплывал огромный рекламный щит с ослепительно-яркой рекламой какого-то мюзикла. Ромке не хотелось ни к маме, ни домой, ни завтра на работу. Счастливые люди в тюрьме – неожиданно пронзила мысль – им не надо никуда спешить, они никому ничего не должны. Они – свободны!

[1] (Вернуться) Приблизительно: Роман, не дай себе затянуть себя вниз! (нем.)