| IN MEMORIAM | Выпуск 53 |
В нынешнем году могло бы исполниться 80 лет моему замечательному другу Леонарду Евгеньевичу Данильцеву, поэту, прозаику, художнику. Леонард был одной из самых ярких фигур в нашей неофициальной творческой среде. Поэт он необычный, очень свободный, яркий, авангардный, в чём-то близкий Введенскому. Человек он был уникальный. Его жена – покойная выдающаяся певица Лида Давыдова (ансамбль «Мадригал»). При советской власти он не публиковался на родине. Тексты распространялись в самиздате. Были несколько публикаций на Западе. В 1990 году вышла у Леонарда единственная книга стихов. И году в 2005 – маленькая книжка стихов – в музее Сидура. Многое из его стихов и прозы доселе остаётся неизданным.
Владимир Алейников
|
Бьёт ветка, машет пред глазами Зубастый полдень жмёт листвой – Там солнце жёлтыми стадами там жилкой тонкой перегной под иглами давно сухими дохнет. Какое поприще для химий! и фотосинтезу раздолье; – пируют Фавн и Пан как мы когда-то в Астории Мы тянули пиво и жрали салат а они и в тени и на зное лежат. И рожи красные – крыжовник и волосатые к тому ж морщину изогнут ужом, приблизившись к кормушке; блуждают ласково глаза, рога остры и зубы сладки; пупок… и из пупка лоза; за склоном, за горой – осадки; лежат и млеют от любви, прозрев на удовольствия, пролезло в зенки алиби восторженного войска; – то ополчение без шлемов но вечно шелестит, и ветреная шельма на вече шествие частит; и лихо буйное осады шумит улыбкою садов и ухают во сводах были погибелей, муки родов; трещат стволы, моргают совы вол каплет вдумчивой слюной… тогда о стрёкоте полслова, поскольку радуги основа скользит в невидимых крылах… ты скажешь: «Ой!» ты скажешь: «Ах?!» нет: «Эх!»… но смехотворным эхом сверкнут прозрачные доспехи, а тот, на ком красивый панцирь, он рыцарь или царь? – всегда! Всегда во всём бряцает: Да! товарищ, верь, взойдёт она заря из пруда, как для счастья, воспрянет кто-то ото сна а ты рассыплешься на части с такими полководцами – чудными отцами – перламутра овцы вздымали цунами, пятнами переливаясь мягок хвост хамелеона возникая, исчезая не взирая, не взирая – во все времена: и впредь и в она вальс трёхтактен и бестактен но об этом – на тахте!.. ахти!.. и тот записан в акте, кто в зоне воздуха потел; а кто на паперти у входа в культуру или в отдых того до тысячного года в участке лупят в под дых; венок из лавровых шипов лбу редко прекословит и шевелюры капюшон лепечет кустику сонет, ведь ветки каждой колебанье ничто иное как – дыханье дыханье жадное, как жизнь, качанье ветру, как поклоны прочти афишу: «не ложись!» – и у травы свои оковы! дыханье нежное и щедрое, обильное, как лимонад, – о, вещь, подёрнутая одурью, с тобой возможен променад?! висят весёлые шары, а голубые – рвутся ласкайтесь старые швабры, не ведая о грусти!.. так каждого листка беседа внимается глухим соседом. – Как моложавый соловей от дивных трелей осовел! но важен, важен в поле воин. – Мой двадцать первый (справа) корень не поен дождю пора пролить пролеском но жатва скоро было б дерзко или, вернее, своенравно всё делать поспевать исправно. – Всё делать? – Боже сохрани! ты видел деву о зари? ступала розовою грядкой стекала розовой водой подглядывать всегда не гадко за быстротечностью интимной (верь голосу крутому барито-о-о-о-ону и слепо двигайся за мной) потому что (прочно! прочно!) радость лицезрения подобна озарению недаром же звенит, соря рубинами, заря – она молода или свежа но больше об этом ни слова поскольку ночная поклажа растает снова и снова – она ступала и, дивясь, дрожал из дуба бравый витязь и, скорчив корневище, вяз покрылся каплями по листьям – её глаза ясны, как свет отсюда мой совет: когда соберётся Верховный Совет, напомни про девушку Свету – она молода, она резва я в тело её вошёл, и жёлудь, который сейчас упал ейную грудь венчал – она молода, она розова она нежна до конца, но если тело её разорвать нежность прольёшь на кровать – она молода, она нежна, она… я готов мычать! кто сердце любовью освежевал тому остаётся молчать – такая вот история! – выпить бы пива в Астории! – о, если достойна чего-либо химия пусть формулой выведет вечное имя её каждый из нас – верховный судья пора бы узнать: суть ты и я – всегда тоска полна волос седых и зубы падают иль сердце в небо я понёс иль капну мукой адовою – ах, лучше бы посередине как зебры и кузнечики их незнакомые седины день заглушил бубенчиком – а где же жажда? где же страсть? – сосулькой удовлетворяйся! – сосулька! прежняя сосулька! готов сосать тебя хоть сколько, хоть сколько лет, хоть сколько зим, – где зван полёт, туда ползим туда скользим по неба круче туда свезём весь мир дремучий туда споём на дудке «до» – до нас не доберётся то, что слышит душу, душит числа, сосулька вечная!.. очнись, откуда летом взять ледок?.. – ах, полно, дурачок ей-богу! в любезном теле много клеток дави их на дорогу, сожми объятья, чтоб ручьи текли из каждой поры оставшиеся корочки напялишь головным убором и ежели бессвязный дождь тебя настигнет вдруг на голове своей найдёшь подобие подруги – на дождь бессовестны надежды – в утиль снесёшь свои одежды – уйти! уйти! от всех уйти! во мхах зарыться мятных ты мне поэму раскрутил которою не пахло я думал только о листве о ягодах и мошках ты резанул, – и вот из вен плескать фонтан не мешкает – лечебных надо снадобий? – опять отраву подсудобил опять восстанья волосок – пророк среди травы полосок – лизнуть мне гриб вчерась хотелось но гниль со спелостью не спелась опередила на календу теперь лизать придётся ленту червя. И разговор учетверяя при помощи ветров и птичек посредством тайных рычагов чернично-муравьиных стычек бактериальных очагов посредством прихоти волшебной нисколько не умаляя при этом комфорта и фешенебели ибо: кругом прожилки бытия и нет от них укрытия: где молодость познает старость где старый, ветку обломив, создаст о молодости миф и вдруг испустит дух из тары… тазы кипят и пена сладка: чуть двинешь вправо рукоятку (соответственно направлению того самого усохшего моря) отвалится небес ломоть и ломоту не побороть; и не увидеть постоянства в глазу, не только что в жене и не скули, как ощенел; любой паук несёт яички – крестообразнейший язычник. Вам не понять и не поверить деянья Божества измерить лишь может Бог, и то тогда, когда рука его тверда остёр зрачок земна закуска и… маленький ещё крючок: поэт пусть язычок… 70-е годы |
|
|
|