Случай в дороге

Был раз случай однажды. Ехал инвалид на деревянной ноге к внуку. В Жданов. Или в Мариуполь. Точно не помню. Не успел бутылку почать, заскакивает к нему тут на нижнее место ещё один инвалид с ещё одной отрезанной ногой. И тоже с бутылкой. И как нарочно – тоже на древесной конечности. Только не на треснутой, как у первого, который внучатый, а почти что на новой, полированной. Даже не знаю, где это он так себе конечность отполировал. Одно скажу: простой наждачкой так не надраишь. Наверно, точильным камнем драконил или войлоком. Одним словом, сверкает его точёная ножка, что даже у кого по паре натуральных ног, и тот с завистью поглядывает! А скорей всего, точили ему на производстве. У этого инвалида, несомненно, рука была на деревообделочном. Не в том смысле, что он руку там оставил и прочее, а в том смысле, что если чего хотишь, так непременно должен руку иметь – даже если инвалид. А если нет у тебя руки, так будь ты… хоть убей! – а не помню – куда поезд шёл, в Жданов или в Мариуполь! Потому как трудно мне сейчас сказать – как Мариуполь в тойное время звался. Может, звался он тогда как раз наоборот, но ехал я именно туда. Или в Харьков. Помню, залез в вагон общего пользования на верхнюю полку и до самого Харькова с её, чтоб не заняли, что называется, не слазил. Даже по насущной потребности. Потому как порожних полок боле не было. Ни одной. Через это даже одна молодуха дамского полу в кабинете у проводника всю дорогу ночевала. А полка порожняя оказалась на предмет выбитого у ней окна, чтоб не простужаться. Короче, лёг я на ей так, чтоб дырка – рядом с головой. Чтоб через дырку в голову свежий воздух поступал. Хорошо, что на улице холод собачий, хорошо, что зима была. А то если б лето, так окна пораскрывали бы и сифонило б во всю Ивановскую. А так – ничего. Не сифонит. Почти что. И только одно окно разбитое. А все остальные закрытые – я надеюсь. Через это и не сифонит. Покудова не тронулись. А моё окошко тоже не открытое, кто не понял. Открыть я б в жисть никому б не дал! Просто оно каменюкой, а то и ломом высаженное. А может, ещё чем тяжёлым. Видать, снаружи кто шандарахнул. Потому как снутри так не хукнешь, снутри отбегать некуда, верней несподручно – покудова отбегишь, так в глаз нараз осколок схлопочешь. И вот лежу я, значит, у разбитого снаружи окна, хотя оно и не полностью разбитое, а только в самом верху высаженное – как раз насупротив моей морды, которая на верхней полке щекой лежит. Ну да не обо мне речь. А об том, что поезд ещё и тронуться не успел, а у «На Треснутой Ноге» уже два подстаканника! Потом он буханку белого, кажись, за шестнадцать копеек с мешка достал, пару луковиц, пачку масла вологодского. Ставридку горячего копчения на газетке разложил. И ещё картошек варёных. Или нет. Картошек он не вытаскивал. Картошка это у меня с другого поезда. Те тоже не предложили. У них под картошку ещё бутылка стрелецкой и два огнетушителя портвейна с колбасой было. На троих. Но это не суть важно. Да! И пива «Славянского» ещё цельная сетка! Одесского пивзавода. А я снова на верхней – как дрозд на суку! Может, если б на нижней аккурат npoтив их, – так никуда б не делися б! Может, у их совесть заговорила б! А может, и нет. Потому как что значит флакон водяры и два пузыря портвейна для трёх персон, я вас спрашиваю? Но про то как-нибудь в следущий раз. А сейчас про мариупольский, значит. Точно помню, что не было у их картошки. Это под копчёную рыбку-то. Об чём это я? А, так вот! «На Треснутой Ноге» разливает водяру в два подстаканника. По по-ловинке. Себе и ему. А меня как и не видит. Даже больше, чем по полподстаканнику. А может и меньше, я ж наверху, оно мнe уровень как следует не видать, да плюс в глаза водярой шибает! Вот и сейчас рассказую – уже нос чешется! А у меня, между прочим, сало с собой было, подчерёвица. Кусок кила на полтора. И ещё, кажется, яйца или другая трахомудия. Что б я для их не отрезал бы? Ну, да не моё это дело. Не предложили – и не надо. Я ещё, может, отказался бы. А то я завсегда отказуюсь. Раз мне один артист в поезде «бутылочку беленькой» распить предлагал. Достаёт с рюкзака, а она и впрямь беленькая, потому как у ей на дне лохмотья какие-то белые бултыхаются и с горла у ей киноплёнкой разит. С химии гнатая. А может и нет. Точно не помню, потому как даже не попробовал. Даже нос носовичком заткнул, глаза закрыл и цельную стаканяру как жахнул! И даже вкуса не раздегустировал. Только запах со рта как с кинофабрики начался. Киноартист тоже выпил...Только не об том сейчас разговор. Чокнулись они, значит, «На Полированной Ноге» сказал: «Поехали!», и я тоже потихоньку с ними поехал, потому как весь вагон тронулся. И они под отход как раз по первой и оприходовали. Да, совсем забыть сказал! Что мне ещё понравилось, так это ножик перочиный, которым «На Треснутой Ноге» хлеб нарезал. Маленький такой, а удобный! И щип-чики в ем – пальцы отрезать, и штопор, и спичка железная – в зубе колупаться, и открывачки разные, и ещё всякие финтиклюшки. Очень удобный такой ножичек. Складной. Он у меня до сих пор. Потому как они потома покурить вышли. Но об этом опосля. Да! Оприходовали они, значит, по первой за знакомство. «На Полированной Ноге» рукавом пинжачным занюхал и говорит: «После первой не закусюю». Вроде бы стесняется, что закуска не евоная. А сам себе масло налаживает, аж рукав свой занюханный в ём по локоть вывозил – как бы ненароком. И весь рукав, которым занюхивает, у его в масле, в твороге с ливеркой, в борще со сметаной, в повидле с винегретом и в панировочных сухарях. И в подливке ещё какой-то, кажись от мяса кислосладкого. А может и не от кислосладкого. Может, от бигуса с пшёной кашей. Хотя нет! По запаху точно от кислосладкого. С черносливом, в петрушке и с лавровым листом. Интересно, где это он отирался. Таким рукавом не то шо занюхивать, всю жизнь закусывать можно. С таким рукавом, если не курить, водяру не дуть и за свет не платить, всю жизнь можно не работать. Жрать захотел – рукав пососи-понюхай и лежи себе в берлоге только чай кипяти. Короче, добили они первую поллитру, вторую мировую вспоминать начали. И заодно – вторую поллитру. Вспоминали, вспоминали, и вдруг как подскочили! Как подскочили! И так обрадовались! Так обрадовались! Оказывается – вы даже не поверите! – они ногу в одном и том же месте потеряли! Вот какие счастливые совпадения в нашей жизни иногда бывают. На Сапун-горе, под Одессой. Который к внуку ехал – тот свою потерял, а кто с отполированной конечностью – свою. Оба, значит, под Одессой ногу потеряли. Обнимаются, целуются. Оба рядовые, миномётчики. Полчаса про «артилеристы, Сталин дал приказ» в обнимку пели, потом по-новой налили. И вот беседуют они друг с дружкой на короткой ноге – «На Треснутой Hoге» с «На Полированной Ноге» и «На Треснутой Ноге» спрашивает у «На Полированной Ноге», не помнит ли «На Полированной Ноге» ротного Грищука, потом еще начальника штаба полковника Щигорева – потом политрука Марковскою, Петра Усачёва – взводного, Хайкина Лазаря хирурга лазаретного и ещё Шурку Бакланова – гармониста рябого. Только «На Полированной Ноге» никого с них не помнит и спрашивает у «На Треснутой Ноге», не помнит ли он взводного Погребца, братьев Поливановых с разведроты, военврачиху Женьку Соловейчик и Толика Дьякова – кашевара ихнего непутёвого. Тот тоже не помнит. Одним словом, тот не помнит тех, этот не помнит этих. Ну, да ладно. Помолчали, выпили ещё, спичек разжились и пошли в тамбур курить продираться. Видать, пьяные уже были. Потому как ножичек перочиный на столике оставили. А потома им было уже не до ножичка. Короче, ворочаются они с курилки. Только уже не сами, а какие-то другие курцы крепкого сложения их под руки волокут, и руки у их за спину позаломатые. У «На Полированой Ноге» вся башка в крови и лысина пробитая, а у «Треснутой Ноги» она отстёгнутая и на две половинки расколотая. Одна половинка поболе – как коленвал от «Беларуси», другая помене – как выхлопная труба от мотоциклета. Расколотая его нога на две половинки, значит. И обе дровеняки эти – запчасти, значит, от ноги из-под «На Треснутой Ноге» – какая-то баба сзаду в охапке волокёт. Подрались, они видать, маленько, значит. И, как я понимаю, расколол «На Треснутой Ноге» на башке «На Полированной Ноге» свою ногу окончательно, так что я даже не знаю, возможно ли её обратно переконструировагь, эту ногу-то. Короче, как дошло это до проводника, а он с кабинету свово редко выходил, все молодуху у ём умащивал – так тут он все-таки вышел и начал метелить одного и второго. Отметелил обоих ногами так что за милую душу, а потом за это безобразие вытолкнул их с поезда на какой-то станции, кажись. Или не на станции. Потому как поезд всё одно небыстро ехал. А «На Треснутой Ноге» мешок и тулуп в поезде забыл. И сапог свой разъединственный. На одной ступне вышел. А «На Полированной Ноге» ничего не забыл. У его ни пальта, ни вещмешка с собой не было. Проводник вернулся – это опосля, как с поезда их скинул – позабирал бутылки ихние – початую и пустую, а одёжи и мешка не тронул. Рыбу нееденную, правда, тоже забрал. А ножичка не заметил. Наверно. Я так думаю. А если б заметил, так определённо забрал бы. Ножичек на газетке среди костей рыбных остался. Ну, я руку выпростал, ножичек оприходовал и очень даже вовремя. Через то как на ихнее нижнее место сразу две бабки вскочили, которые в уборной ехали, через то что у их там поналивали дюже. Ну как вагон про это узнал, что инвалидов войны на улицу повыбрасывали, так сразу общественность собралась! Стали обсуждать. Ну главный спор вышел из-за тулупа. Его сразу все хотели. Больше всех его бабка с нижней полки хотела, из тех, что прежде в уборной ехали. У ей, видите ли, льготы! У ей у мужа в шахте, видите ли, метаном башку оторвало, так он, как его откопали, себе другую башку с табуретки выстругал, а потом его ещё несмотря на инвалидность в школу работать назначили – заслуженным учителем по столярному делу. И через это, значит, у ней якобы льготы на носильные изделия. Токо несмотря на бабку и так далее тулуп этот себе трое курцов забрали, те что в тамбуре их замиряли. Даже ничего не сказали, зачем им тулуп тот. Рады, что здоровые... А мешок не взяли. Ну с мешком общественность быстро разобралася – кто полотенца чистые взял почти новые, кто носки ручной вязки, кто исподнее, кто сорок восьмой размер рубахи, потом лезвия «Нева» – четыре или пять штук, мужской прибор с кисточкой и так дальше. А ещё там кулёк был конфет «Золотой ключик». Для внука, видать. Скорей всего. Так их на весь вагон распределили. Помногу не вышло, зато по справедливости. Только проводнику с молодухой не досталось, потому как они вдвоём занятые были. Порожний мешок учительше дали заслуженной – чтоб в следущий раз врала складней, а сапог дедок один провористый забрал – самовар в деревне раздувать. Всё поразобрали. Жаль, конечно, что у второго ничего не было – ни узла, ни пальта, ну я это уже говорил, несмотря на мороз. У его при себе только бутылка была да рукав. А в Харькове потома (точно вспомнил, не в Мариуполе, а в Харькове) в вагон какой-то пацан заскочил, из встречающих, свово деда-инвалида спрашивал. Мол, должон дед евоный этим вагоном ехать и не было ли видать инвалида на деревянной ноге в тулупе. Ну, не помню, что пацану тогда сказали. Помню, много сошло в Харькове, а я сразу в уборную побежал, я ж всю дорогу не умывамши! А потома уже свободно стало, потома сидел всю дорогу один на нижней полке, как бобыль на картохе. А курцы, что с ими в тамбуре дым пускали, всё мне и порассказали. Одним словом, выяснилося на перекуре, что ноги у их тама в разное время поотрывало. «На Полированной Ноге» эту Сапун-гору в сорок первом, как бы вам это покультурней, немцам прос...ал, а «На Треснутой Ноге» эту прос...атую гору «Ногой Полированной» потома у фрицев взад отбивал. С другим полком. И если б «На Полированной Ноге» её тогда не про...рал бы, так в «На Треснутой Ноге» при ейном штурме потома немецким осколком не убоярило бы. И был бы он не алкашом на треснутой ноге, а может, директором на спиртзаводе, а то и на табачке начальником отделом кадров. И тут, значит, «На Треснутой Ноге» её у себя отстегнул да как треснет «Полированного» по лысине, и пошли они кубарем по тамбуру наяривать! Хорошо, ребята молодые тоже курили – так они их размирили и поскручивали! Я видел это своими ушами. А в доказательство – ножичек складной. Удобный очень. И у жинки моей тоже можете спросить. Её хоть в поезде и не было, а она вам подтвердит, что я опосля этого – самое меньшее – неделю через то поломатое окно чёртом кашлял.