| ПОЭЗИЯ | Выпуск 60 |
|
* * * Полустанок убогий: Будка, лужа, коза. Как Щедрин или Гоголь Улыбнуться в слезах. Резкий ветер неласково Вздёрнул жёлтый флажок, Мимо – к Волоколамску – Скорый поезд прошёл. Дни осенние тусклые И звучит каждый шаг – Будто семечки лузгают Или ветки шуршат. В три уже вечереет, В семь густеют в окне: Небо – хлеба чернее, Звезды – соли крупней. Ах, pardon или sorry, (Как удобней для вас?) – Этим хлебом и солью Выживал я не раз... * * * Приамурской тайги мне Аромат незнаком, Что ж туда, в ностальгии, Я качусь колобком? Нет оттуда мне зова, Где рассвет золотой, – Просто детство отцово Греет память золой. И оттуда, из Брянских, Материнских земель, Тянут стебли по-братски И подсолнух, и хмель. * * * Летят года, как листья ржавые, Где было нам судьбой отпущено На кухнях слушать Окуджаву, Свиданья назначать у Пушкина. Теперь они сравнялись бронзою, Но о живых извечно сетуя, Им под ноги ложатся розами Лучи закатов милосердные. Ах, время, то – кибитка тряская, То тряское такси столичное, Лишь власть – всегда к поэту ласкова, В спецхране спрятав дело личное. СВЕЧА Там, где тяжёлые сугробы Как мрамор шлифовал мороз, В эпоху поствоенной пробы И я когда-то жил и рос. Качались снежных туч галеры И, помнится, в одном окне По-пастернаковски горела Свеча (огарок тот во мне). Её огонь и свет вечерний Уже давно б забыть пора, Забыть тот след, что был прочерчен На смятом ватмане двора. Двора – не места, но пространства, Где забирались чувства в плен, Где было всё предельно ясно И так неясно, вместе с тем. Где проходили и скрещались, Мешались разные следы, И лужи в оттепель трещали, Как будто были из слюды. Свеча мерцала в полумраке, Не нарушая общий быт, Но те, кто знал – смотрели в страхе: В том доме кто-то был убит. * * * Декабрь. Чувства в летаргии На снега белой простыне, Слова тяжёлые, как гири Часов в чужом монастыре. Считай число глухих ударов, Как пульс считают, вену сжав, Пока в морозец тихим паром Последний вздох не убежал. Пока на зеркальце разлуки Ещё не лёг печальный креп, И сквозь бумагу греет руки Под утро выпеченный хлеб. МИНЕРАЛЬНЫЕ ВОДЫ Ессентуки, нарзан, боржоми В аптеке дома номер шесть... О, снов нелепые ожоги, Как в холод, если тронуть жесть. Так и теперь, как по ошибке, Обжёг меня в который раз, С незримым штемпелем Тишинки, Москвой отмеченный Кавказ. * * * Исчезают московские дворики И гитары в них не звучат, Скоро будут лишь бедные Йорики, Чтобы Гамлетам не скучать, А потом ничего не останется, Лишь из уст пацана, что подрос, Тихо выпорхнет: «до свиданьица!», Будто бабочка на мороз. * * * Пусть память, как собака, душу лижет И сожжены к минувшему мосты, Мне ближе до России из Парижа, Чем многим из сегодняшней Москвы. Не по кремлёвским золотым курантам Часы свои сверяю я давно, Но землю, где свирепствовал Скуратов, Забыть навек судьбою не дано. Она не изменилась за столетья – От ржи неотделима лебеда, Однако и такой любя, стареть я Не буду рядом с нею никогда. Оттуда подло выжат и отчислен, Сберёг я, как бесценный капитал, Родной язык, а горький дым отчизны Слоняется за мною по пятам. Он мне не в тягость, даже если горек, Как тёмный хлеб солдатского пайка, Как колосок, что пальцы нежно колет, Когда его касаешься слегка. * * * В. Загребе, вспоминая «Страсти по Андрею» и Николая Глазкова На колокольне храма От ветра свист в ушах, У русского Икара Глазковская душа. Когда бы даже выкрали, Его оставив без, Он мог бы крылья выкроить Из синевы небес. Ах, небо – ткань отличная (хоть парусом к челну)! Лишь только не опричники Решали б, что к чему. Рабом к земле прикованный, Мечтательный мужик, Плевал он на законы их, Где человек – нужник. Истории отечества Крутись веретено, Поднявшийся над вечностью – Лети еретиком! |
|
|
|