«Заметки на тему исчезающего «я»
и поэтики Алексея Парщикова»

Параллельные пути пересекаются на неизвестной для глаза плоскости. Исчезающие точки, в которых многочисленные фигуры, идущие во внутрь, двигаются к расторжению. Образы исчезают и также внезапно возвращаются в соответствии с потоком поэзии в мире.

Душа воспринимается, как тело, а тело – как язык. Язык не только изображает видимое, но и создает его в процессе.

Поэзии и истории изумленных, бросающие вызов причине и следствию. Писать ближе к парадоксу, вокруг сознания, в поисках новых рамок.

А.П.: С другой стороны, есть еще такое: наша система, включающая большое количество разных точек зрения вообще, идеал для нас, идеал, который отказывается от авторства, от индивидуализма. Это исходит из старого, великого прошлого. Многие принимали участие в писании одной иконы, но никто не настаивал на авторстве. В настоящее время опять есть идея создания текста, в котором авторство либо не присутствует, либо его не видно.

Дж.Х.: Сдвиг стихов в сторону от лирики, основанной на “я”, в поиске совместных соотношений между “я” и миром. Аморфное “мы” возникает и предшествует имперскому “я”.

Молчаливые взаимоотношения между вещами.

Ритуальное называние отсутствия.

А.П.:

Дж.Х.: Необходимость свидетельства в настоящем времени.

Разрыв в нарративе не ради формалистического намерения, но ради того, что им раскрывается: нарушение формы ради меткости и истины, которая, в свою очередь, переломлена.

Каково Ваше отношение к так называемому “Метаметафоризму”?

А.П.: Я всегда полностью отказывался от определения метаметафоризма. Он был задуман, в первую очередь, Константином Кедровым, затем Михаилом Эпштейном. Эпштейн говорил о существовании метареализма, но по сути дела, это одно и то же. Идея, якобы, заключается в следующем: описание нереальных форм другими нереальными субъектами.

Дж.Х.: Вам не кажется, что Ваше творчество имеет какую-то созвучность с этим описанием?

А.П.: Просто мы живем в постмодернистском мире.

Дж.Х.: Или в пост-постмодернистским мире.

А.П.: Пожалуй, пост-постмодернистский мир даже лучше… Но сам мир уже находится в воплощенном состоянии, он прошел через трансформацию. С помощью этого состояния, которое уже трансформировалось, оно изображает другой мир, в котором тоже существуют трансформированные состояния.

Дж.Х.: И эти разные миры сливаются.

А.П.: Да. Но здесь самое главное – это несуществующий мир, в настоящем смысле этого слова. В местах стыковки, там где оно воссоединяется, происходит такое, что позволяет посмотреть на язык сызнова, на его возможности и т.д., ну и включая немножко реальности. Мне кажется, что изображать реальность с точки зрения самой реальности – это полный бред. Глупо. Можно реальность изображать исходя из твоей концепции нереальности. Нам всегда нужно изображать немножко реальности. Но как это осуществить? Изображать реальность исходя из языка, которым мы командуем, или из того символизма, предоставленного реальностью, очень сложно. Для того чтобы описать один мир, необходимо использовать язык противоположного мира, конечно.

Дж.Х.: Движение от общепринятых объяснений, стоящих за литературными экспериментами и духовным поиском.

Покидая основные нарративы, создавая контр-пространство для оспаривания коррупции мифа. Миф не действует путем объяснения. Прошлое существует для того, чтобы его пересмотрели.

Неизречимая истина, нет словам, нет поэзии.

Отказываясь от плотской, пустой пропаганды современной машины поэзии.

Таким образом проявляя значение в телах мира.

Дж.Х.: Память, как воплощение, история, как олицетворение трансформации.

Находить духовное в ужасном, которое тоже значительно и полно красоты.

А.П.: Для меня самое главное – это то, что всё зависит от метономии. Т.е. всё в целостности зримое через его отдельные части… это действительно и есть основной тренд пост-постмодернизма… Для меня мир без предписанного значения важен… Нельзя предписывать человеку его произведение. Всю свою жизнь я пытаюсь держать себя на расстоянии от своего творчества.

А.П.: Как Вы видите, мы тут говорим о причастности, ну знаешь… я бы хотел, чтобы язык остался таким, каким он был создан Богом. Я его не хочу трогать. Мой личный опыт ничего не добавляет моим стихам.

Дж.Х.: Можно, я Вас процитирую. “Опуская корни, художник понимает, что поэзия передается из рук в руки, не как прием, но как распространенный способ восприятия. Пастернак, Заболоцкий, Вознесенский озадачивают самодовольных особ, и они превращают конус ретины в четкий глаз—подмастерье пойман! Драма подмастерья начинается!” Разве это не предполагает, что есть преемственность, движение и связь?

А.П.: Подмастерье передается из рук в руки. Это чрезвычайно важно. По сути дела, это самое важное. Ты ничему не сможешь научиться, пока не получишь из других рук.

Дж.Х.: Ландшафты постоянно меняющиеся, все миры можно делить, но и все миры сливаются.

Герой – подозреваемый вместе со своей субъективностью.

Как это перевести?

А.П.: Видите, для мужчины или женщины это всего лишь сопоставление света – как следить за светом. Самое главное, это поймать свет в тот момент, когда он органически распределяется.

Дж.Х. Спасибо Вам за фото меня и Саши. Спасибо за Вашу дружбу. Спасибо за Вашу поэзию. Спасибо за наше прошлое. Счастливого пути[1].

[1] (Вернуться) Здесь находятся отрывки из интервью, которое я провел с Алешей в 1990 г. в Москве, и которое было опубликовано [на английском] в Five Fingers Review: “An Interview with Aleksei Parshchikov”, автор Джон Хай. Перевели Катя Олмстед и Алексей Андреев. Mapping Codes: A Collection of New Writing from Moscow to San Francisco. Five Fingers Review. 8/9. (1990): 39–46. В 2009 г., в вечер памяти Парщикова, Андрея Либин и Джон Хай выступили с ранней версией этого текста в Пенсильванском университете. Эта ранняя версия была опубликована [на английском] в журнале Talisman: A Journal of Contemporary Poetry and Poetics, #38/39/40 (2010): 264–269. Некоторые отрывки диалога со стороны Джона Хайя основаны на действительных разговорах с Парщиковым, остальные отрывки диалога со стороны Джона Хайя – мнимые и были созданы после его [Парщикова] отхода во времени.