| ПОЭЗИЯ | Выпуск 7 |
|
Памяти Михая Варги
Воздевая будто жрец Ваала руки к светодарной высоте чтоб за грудь почти без интервала ухватиться правою затем, – полужохлый маленький комочек, кубарем скатившийся с вершин, сердце, сердце, аленький цветочек на багровый гаршинский аршин, в день, когда болотное алоэ под рукой садовника Шарло обнажает наглое и злое в лепестках сокрытое жерло, припадая как сипай к орудью (чьею волей – не об этом речь), затыкая низкорослой грудью в небе обнаруженную течь, ожидая будущего вдоха как стрелы иль взмаха палаша, – возлежать невдалеке от Бога, валидол под жало положа: – Боже правый! – и не оттого ли правый, что когда на правый бок повернешься, лишь тогда от боли избавляет ненадолго Бог... То утихнет, то вдруг часто-часто, словно на арене цирковой замолотит, – что ты расстучался, барабанщик с завячьей губой? Отпускает – и опять колотит, и никак не хочет перестать; маятником (будет и колодец!) в клетке рёбер обер-арестант. Что ты хочешь, каторжник отпетый? Что желаешь выслушать-сказать? И какой-такой Ответ Ответов на Вопрос Вопросов услыхать? Между нами костяные стены. Но поверь, и без того солгу, потому что правду, как и все мы, на последний выдох берегу. Свой участок хаоса не ты ли содержать в порядке полагал, тучи мелкотравчатые пыли поднимая к тучам-облакам. Только – чу! – томителен и горек, высоты нездешнего литья зазвенел небесный треугольник в оркестровой яме бытия. И плеснули, и блеснули черным гладкие холодные зрачки. И как потревоженные пчёлы загудели низкие смычки. И под этот бально-погребальный слёзоиспускательный мотив (так и будет) медальон овальный, крест нательный – промотав, спустив, – на мундире юнкера безусого ржавый лист, сезонный некролог (так и будет) славно побезумствовал, вот и хром на левое крыло, так и будет, ибо, сбитый с толку музыкой осенних журавлей, у соседа одолжишь двустволку да немного дроби покрупней (это ведь нагадано на картах полушарий головы дурной, да и ворон эдгаров накаркал, в Холмогоры воротясь весной) и, придав лицу и жесту важность, будто даже в помыслах высок, посягнуть на сердце не отважась, разрядишь оружие в висок. Но пока – присев на край лафета, для профита, – и здоров, и цел, – как бы мог (см.Толстой про Фета) только очень тучный офицер, наливая всякий раз до ризки, но имея виды на Синай, т.е. нарезаясь по-арийски под цыганский интэрнасьональ, шествуя на грани сна и яви, где (мостов что спичек сожжено!) слышно Хари Кришна, хари навьи видно, – где, как видно, суждено, ослабляя аполлонов пояс, отстегнув ненадобный колчан, – высмотреть в полях лодейнопольских платиновый панночкин кочан, и качнутся ели островерхие – любо им в одном огне согреться с палубами ржечи, австровенгрии, швеций, жнеций и вдудуигреций. Ангел сизокрылая, легка мне гибель в твоей крашеной красе. И чтоб сердце утопить в стакане, расстегни спасательный корсет! Ветер в трёх соснах берёз осиновых пляшет как крещёный ирокез. И не снявши руковиц резиновых Некто в белом машет на оркестр. Тучи точно мысли невропата высотою 20 000 Hertz. Мёртвый Лист. Рапсодия распада. Чёрный шабаш чардаша. Конец. |
|
|
|