Темная сторона

ТЕМНАЯ СТОРОНА

Всю ночь Олегу снились кошмары. Однако проснулся он свежим и отдохнувшим, что было событием из ряда вон. Обычно у Олега был настолько заспанный и одновременно похмельный вид, что люди – в какое бы время суток его не встречали – невольно говорили: «Доброе утро». А злые интеллигентные дети кричали вслед: «Днище-днище/ты с утра в говнище».

«Не иначе, перешел во сне на темную сторону, – не без удовольствия подумал бодрый Олег, вскакивая с несвежей холостяцкой постели. – Вот и славно: пойду творить Зло. Или хотя бы маленьких обижать».

И то сказать: жизнь Олега была тосклива, мнительна и проходила под девизом «Ложечки нашлись». А еще у него так воняли ноги, что с ним никто не хотел даже в онлайн-покер играть – уходили из рума.

Периодически у Олега случались всплески энтузиазма: он загорался новой идеей, которой предстояло изменить его жизнь. Но потом приходил к выводу, что это была дурацкая идея.

Всю жизнь он мечтал побывать в Иерусалиме и на Мертвом море. Но и тут его постигло легкое, но все-таки разочарование. Издалека Израиль представлялся Олегу эдакой Недоевропой: типа России, но получше. А оказалось, что это Переафрика.

Вечером накануне перехода на темную сторону Олег сделал два удивительных открытия. Во-первых, порно, оказывается, можно смотреть со звуком. Во-вторых, со звуком его смотреть невозможно, потому что это очень смешно. Поэтому он по старинке помастурбировал с выключенными динамиками. Помыл руки. Поразился с какой беспримесной в своей отрешенности радостью – ну чистый дзэн – люди под его окном нестройными голосами пропели строку «Четыре трупа возле танка». И окунулся в сон, где его уже ждали кошмары.

Сначала ему приснилось, что он неудачливый прозаик. (Писателей Олег почему-то опасался даже больше, чем подвыпившую шпану – так что это однозначно был плохой сон). И помимо вечных отказов редакций его, маргинального литератора Олега, ужасно беспокоит вопрос, как назвать компьютерную папку, в которой хранятся три его повести и сорок восемь коротких рассказов. Сначала она называлась, ей-богу, «Творческое наследие». [Data (D) – Творческое наследие].

Но как-то раз Олег подумал, что шутка так себе и вообще пора со всей этой иронией завязывать. Назвал папку «Проза». Неделю походил (во сне время быстро летит) – душа не на месте. И переименовал обратно в «Творческое наследие». На этот раз на полном серьезе.

Еще снилось, что он завел страницу в Фейсбуке. Теперь у него четыре тысячи пятьсот семьдесят восемь друзей, и он все про них знает. Например, когда Федя Булочка, у которого семеро по лавкам от двух жен, был еще беззаботным крашеным блондином и отдыхал с Марком в Египте, арбы принимали их за гомосексуалистов. А Федя, он ни разу не такой – у него вообще-то семеро по лавкам от двух жен. Вот ведь какая полезная штука этот Фейсбук.

Потом снилось, что его, Олега, поймали сарацины-бендеровцы и стали задавать каверзные вопросы. В частности, интересовались, почему у литератора К. (опять прозаик, ну что ты будешь делать?!) названия всех произведений начинаются на букву «П». «Потому что», – едва ли не впервые в жизни решился пошутить Олег, после чего сарацины-бендеровцы отрезали ему кисть правой руки. «Концептуалист, наверное», – попытался было исправиться Олег, но снова не угадал, и ему отрубили голову.

Также вдруг явился человек невзрачной внешности, вся неброскость которой сводилась на нет разноцветными глазами, и с тихой угрозой в голосе заявил: «Судя по тому, что половину крестов спилили в субботу, версию адского жидовского заговора таки можно исключить. Своих идиотов хватает – земля у нас щедрая». После чего воткнул Олегу в сердце пластиковый кол с надписью Made in China.

МРАМОРНАЯ ВАГИНА

В начале лета позвали участвовать в кладбищенских чтениях «Литераторские мостки» в одноименном питерском некрополе. Естественно, я согласился. Благо организаторы (кстати, приличные и где-то даже практичные люди) аттестовали мероприятие как «Вторые летние кладбищенские чтения поэзии». Тут тебе и декаданс, и традиция, и периодичность… Отказываться было как минимум глупо. К тому же буквально накануне довелось нечаянно узнать, что я, оказывается, умеренно популярный поэт в среде питерских готов. Возможно, вы к двадцати годам добились большего, а для меня и это вполне себе достижение. Которое кровь из носа надо закрепить. И, если повезет, обустроить по такому случаю личную жизнь. Или хотя бы половую.

В соседней парадной, например, живет крайне готичная девица со вполне себе жизнеутверждающей фигурой. Изредка я представляю, как мы с ней практикуем шибари: крупные капли пота вперемешку с черной тушью стекают по лицу и хрупкой шее, а я размазываю эту бурую влагу по ее груди с острыми сосками. Как-то так. Я, честно говоря, смутно себе представляю шибари. Но, наверное, фанат. Только познакомиться с моей зловещей прелестницей как-то повода не было, даже имени ее не знаю. А тут кладбище, деревья шумят, я стихи читаю…

Правда, если верить теории больших чисел, или как там бишь ее, именно она – моя зовущая к бандажу соседка – едва ли придет. Но мало ли на погосте хорошеньких готичных девушек? И не сосчитать. Но это если повезет. А вот селфи на могиле Блока надо сделать обязательно. Ибо скрепа.

На всякий случай изучив список знаменитых обитателей некрополя, я зачем-то отправил организаторам письмо. Предложил назвать мероприятие «На могиле Кузьмина» и разослать всевозможным составителям городских литературных афиш. Не рекламы ради, а социального эксперимента для. Кузьминым-то не убудет, ни мертвому, ни живому, а каламбурчик, однако. Устроители чтений посредством двоеточия и нескольких скобок вежливо изобразили, что оценили шутку, но эпатировать окололитературную общественность отказались. Потому что жизнь длинная и всякое бывает. А у того Кузмина, который Михаил Алексеевич, вообще-то мягкого знака в фамилии нет. Какая лажа! Куда не плюнь – везде пробелы в эрудиции.

Но были и хорошие новости: к письму оказалась прикреплена очень подробная схема того, как добраться до «Литераторских мостков» на машине, пешком и общественным транспортом. А то разнообразных погостов и некрополей в тех краях – как… Даже ни одного приличного сравнения не найти, чтобы разом не оскорбить всех усопших.

На Первых летних кладбищенских чтениях я, понятное дело, не был. Отчего не совсем представлял, что и как там читать. Есть, конечно, водка, которой можно выпить чуть больше, чем для веселья, и устроить цирк с комическими куплетами. Но так снижается вероятность романтического знакомства с какой-нибудь обладательницей сумрачной хрупкой красоты.

А если там вообще готичных барышень не будет? С чего я взял, что они туда собираются? Кладбища, что ли, не видели? А набежит приличная, дурно пахнущая филологическая публика. Причем трезвая. Или вообще с похмелья. Вопрос репертуара таким образом оставался открытым.

Вот, например, не то поэма, не то очень большое стихотворение «По отчеству не знал». С учетом локации – универсальное.

Там, вы не подумайте, дальше все вполне трагично и философично. Но надо до ума довести.

По этому поводу я открыл черновик и традиционно залип в интернете. Встретил, в частности, следующую новость: Student gets stuck inside giant stone vagina. Почти идеальный моностих. Всё-таки foundpoetry, тяготеющая к традиционной образности и традиционным же размерам, мне как-то ближе всех этих дыр бул щилов.

Сама заметка неприятно поразила обилием как будто нарочно придуманных деталей. Немецкий институт микробиологии, двадцать два пожарных (как тридцать три богатыря, ей-богу), мраморная вагина, бедный американский студент, невесть как умудрившийся застрять ногами в игривом артобъекте. А как по мне, так одного заголовка более чем достаточно. Или, например, хайку, подумал я:

Так я нечаянно определился со стихотворением, которому предстояло открыть Вторые летние кладбищенские чтения поэзии «Литераторские мостки». Некрополь, хмурое питерское небо, мраморная вагина… Думаю, Александру Александровичу понравилось бы. А уж готичная девушка, с которой мне предстоит практиковать шибари, просто обязана прямо среди поэтических могил отчаянно возбудиться. Благо на черном белье заметно не будет.

БРОШЕЧКА

Наталья Викторовна всегда оставалась женщиной: даже на московском биеннале современного протестного искусства она купила не абы что, а веселенькую брошечку. Красную с золотым. И не просто купила, а дала себе зарок ее время от времени носить. Чтобы бижутерия-бижутерия, а не пылесборник какой. Очень практичная женщина была Наталья Викторовна, что бы там ее муж не буровил.

Прямо в понедельник Наталья Викторовна ту брошь и надела. И глаз-то она радует, и к туфелькам подходит, и не простая ведь брошь, а, на секундочку, с московского биеннале современного протестного искусства. Но вот чувствует Наталья Викторовна какое-то жжение неприятное. Не то в груди, не то еще где. Сперва, само собой, подумала, что показалось. Ан нет, не показалось. Так до вечера и зудело спорадически.

Думает: ну не в броши же дело. И в среду (чтобы уж не совсем каждый день) опять ее надела. И снова – ну что ты будешь делать! – жжет. А к вечеру так и вовсе стало мерещиться, будто в голове Натальи Викторовны прорезался голос. Говорит ей, зовет утешно: «Убей, – говорит, – мужа своего, ирода окаянного. И тещу свою убей, каргу старую. И сынка своего пореши, онаниста лупоглазого». И не то чтобы вот прямо голос, а именно что ощущение голоса. Но посыл в своей безаппеляционности однозначный: всех под нож. И мужа, ирода окаянного; и тещу, каргу старую; и сына, онаниста лупоглазого. А самое в этой истории конфузное – мысль не показалась Наталье Викторовне такой уж нелепой. «Определенно, что-то в этом есть, – подумала она. – Кровь они мою пьют. И не морщатся». И только к вечеру, когда с работы вернулась, брошь сняла и охолонула маленько. Даже ужаснулась постфактум.

Неделю без броши походила, и снова мыслишка незатейливая засвербила. Может, и не в ней, не в брошечке, дело? Может, просто совпало? Зажмурилась Наталья Викторовна, перекрестилась левой рукой – и рискнула-таки. Минут пять прошло, не больше, и снова голос в голове сорганизовался. «Сосед твой, – говорит, – подонок. Как такое быдло земля носит? Убьешь его – воздух чище станет. А так ведь до ста лет проживет своей убогой и безнравственной жизнью».

Не стала Наталья Викторовна рисковать жизнью домочадцев и отдала брошечку в детский дом сироткам. Не только брошечку, конечно, а много красивых почти не ношеных вещей. Баба-то она была не жадная, скорее наоборот.

Там эта брошечка приглянулась сироте Кате. Уж так она ее полюбила, что каждый день нацепляла, а на ночь снимала и под подушкой прятала – чтоб чего не вышло. Смотрит она на своих братьев и сестер по несчастью день ото дня все более исподлобья, а брошечка на солнце сияет. Или в искусственном освещении. Воспитатели было удивились, с чего это Катенька такая сердитая сделалась, но голову забивать не стали: мало ли. Тяжелая наследственность, переходный возраст, чужая душа потемки…

А тут Катеньке ни с того ни с сего повезло: удочерили ее бельгийцы с невозможной для русского уха фамилией. И был у тех бельгийцев еще один ребенок. Мальчик. То ли их, то ли тоже усыновленный – дело темное. Как он катину брошечку увидел, глаза у него враз нездоровым блеском полыхнули. «Проси, – говорит, – что хочешь, а мне брошечку твою отдай».

А Катя во французском-то не сильна. Думает, просто посмотреть хочет. «На, – говорит, – только ненадолго. Руки-то хоть помыл?»

Мальчик брошечку схватил и бегом в свою комнату. Катя в слезы, аж до икоты, в дверь колотит… Да все без толку. Через пятнадцать минут вышел братец ее сводный в платье девичьем и с мачете, которое родители во время медового месяца в Мексике купили. Оттолкнул Катю, выбежал во двор и пять человек этим мачете покрошил. Мог бы и больше, но полиция его вовремя пристрелила. И вот лежит он во дворе с дыркой во лбу и в женском платье. А на солнце зловеще так брошечка блестит.

В общем, все беды от этого вашего современного искусства. Ну и от кровавого режима немного.

ЧЕМОДАН ХАРМСА

«Центральный экспонат выставки личных вещей Хармса – чемодан, в котором зимой 1942 года Яков Друскин вынес рукописи обэриута из пострадавшего от войны дома писателя», – поведал скупой анонс культурного события. Отрадно, что Ювачев жил чуть шире партизана Боснюка, но заставить себя пойти поклониться Чемодану Обэриута я не смог.

Пришедшее по электронной почте письмо состояло из ссылки на эту запись в ЖЖ некоего пользователя dj_shindanu и короткого комментария отправителя: «Есть все основания полагать».

Получатель оживился необычайно: наспех оделся, выскочил на улицу и засеменил к табачной лавке Chez Maximilian. Уже следующим утром четверо парижан, с избыточной тщательностью демонстрирующие, что между собой они не знакомы, летели в Петербург. Им предстояло выкрасть из музея артефакт, известный посвященным как ящик_?.

В России ящик_? объявился в конце ХIХ века. В эзотерических и декадентских кругах циркулировали смутные слухи как о его внеземном происхождении, так и том, что ящик_? – портал в параллельный мир.

По одной из версий, первым российским владельцем ящика_? был Николай Гумилев – именно он привез артефакт из африканской экспедиции 1908 года. В пользу этой теории свидетельствовало упоминание «чемодана не без странностей» в рукописи «На берегах Невы» Ирины Одоевцевой. Небольшой и, мягко говоря, туманный фрагмент мемуаров не вошел даже в первое, парижское издание: редактор небезосновательно посчитал, что историкам литературы и тем паче широкому кругу читателей вряд ли будет интересен некий невнятный чемодан.

По другой версии, ящик_? был внеземного происхождения и принадлежал Валерию Брюсову, вошедшему в контакт с инопланетными наблюдателями в попытке продать душу Дьяволу за литературную славу. В придачу к вожделенной строчке в энциклопедии те самые «фиолетовые руки на эмалевой стене» передали Брюсову чемодан, ставший своеобразным ящиком Пандоры и принесший в Россию смуту. Отсюда, кстати, пошло название Ящик_?, которое ужасно раздражало четверых потомков российских эмигрантов, прилетевших из Парижа в Петербург. Они хоть и верили в инопланетное происхождение артефакта, за которым долгие годы охотились, но отказывались считать чемодан причиной революции. И ужасно не любили полуграмотные каламбуры. Зачем, скажите на милость, было приплетать число ??

Версию о том, что владельцем ящика_? был Даниил Хармс, косвенно подтверждали записки сотрудника курского отделения НКВД Синдерюшкина Д.А., контактировавшего с Ювачевым Д.И. и Введенским А.И. летом 1932 года. Не попадись эта лежащая архивным балластом тетрадь на глаза одному из участников Братства, летом 2018 в Петербурге не случилась бы престранная музейная кража. В ночь на 16 июня из зала, где разместилась выставка личных вещей Хармса, исчез тот самый чемодан, в котором пережили войну рукописи. А еще через день похищенный экспонат подкинули к черному входу музея.

Это оказался не тот чемодан.