| ПОЭЗИЯ | Выпуск 71 |
|
* * * ветер гонит следы в залив, воздух прозрачен и тень легка, если кто тебя так любил – плачь обо мне, река. волна загребает кролем песок, душой и телом крепка, вытекая в дверной глазок, плачь обо мне, река. стынет лист и рука холодна, и над тобой река мутнеет, только и ты одна – плачь обо мне, река. лед нарастает день ото дня, тяжелеет под ним строка, и промерзая до самого дна, плачь обо мне, река. плачь в тишину, не тая греха, в край, прощаясь с обрывом, ты все еще плачь обо мне, река, cry me a river. * * * в городе, где солнце встает на востоке над морем так, что бронзовый герцог щурится по утрам, как монгол шуудан на свое кочевье в гастролях, там в кастрюлях отражается оперный гам, там в предместье виднеется нотр-дам, над которым голуби режут кролем. он источен камнеедом, он прогнил, как орех, оступившись, будь готов провалиться наверх, и когда над волной развеешь его фантом, не оборачивайся, ты спел свои sixteen tons. в городе, где булыжная чешуя задрана как подол юбки, женщина пахнет обманом тонкого льда, выкрашены помадой борта спасательной шлюпки, чтобы в любую погоду найти ее без труда, там в глазах у нее соленая стынет слюда и голубые ставриды качаются как незабудки. этот город прожорлив, он банана-фиш, тот, кто это понял, теперь курит камыш, и когда над водой развеешь его тоску, не оборачивайся и за лотом иди по песку. * * * рассвет, осколками рассеченный, был бледен, скован пеленой, через которую просвечивал разрез с турецкой кривизной. его опасные зазубрины цепляли вышку телевидения, их в школе имена зазубрены – болото снов и море фидия. вставали росы с новой силою, осколки сыпались, играючи, на минарете башни силосной звезда крутила ключик гаечный. унылый вид порой унылою, дорога слышится железная, и над аскольдовой могилою садится неземное лезвие. * * * море охрится, когда косой свежак пилит волнами отмель, оглядываясь на восток, искры песка обжигают, словно ручной наждак, с визгом рвущий свой поводок. разбойник сметает косу в бугаз, шкурит унылый берег и сыплет опилки брызг, воет струной электрички мост-контрабас, с утра надравшейся вдрызг. она размазывает тушь по стеклу, ее машинист сошел на платформе с рельс, пусть они не сойдутся в пасьянс, никому – моряку, бригадиру, пилоту стелс… дурной баклан вываливает язык, упираясь крылом-костылем в поток, его несет в направлении оз. сасык и не в помощь ему батог. если бы он с тошнотой посмотрел вниз, где рельсы сходятся, искривляя мост, там зареванная вскарабкалась на карниз и со всхлипом выпрямляется в рост… горизонт продавлен, старый матрас, силою обстоятельств, выпавших на ее веку, линза пространства мутнеет, как рыбий глаз, когда уже пофигу. * * * на берег, изъеденный оспой и ржой, приходит волна, без гроша за душой, склоняя осклизлые сваи – то сваях, то сваям, то свай, – и спину дугой выгибая, на желтый фонарь завывает, и длинною искрой обрызган трамвай. там пушкина тень, там европы закат, промаслен и ждет нарезной самокат, в тряпице с ним россыпь латуни и рифмы подогнаны в строй, на кухне читает петруний, не ссыленный к устью катуни в слияньи со старшей сестрой. трамвайный маршрут выбегает круги, волна прижимает поэта к груди, привычного к этому жесту, фонарь закрывает глаза, под звуки торжественной жести срываются крыши предместий и пляшет на углях гроза. |
|
|
|