Грусть старого Тата

«ПИСАТЕЛЬ»

Давным-давно, ещё в шестидесятых, сестра Анри Волохонского Лариса привела ко мне румяного пышноволосого юношу. Гость попросил разрешения закурить и стал неспешно раскуривать трубку. Воздух наполнился медовым ароматом «Золотого руна». Я тогда курила болгарские сигареты, а некоторые друзья предпочитали отечественную «Аврору». Юноша, которого звали Андрюшей, оказался племянником жены Анри и в отличие от нас с Ларисой, студенток Университета, школьником. Держался от степенно, часто улыбался и располагал к себе. Помню, как мы втроём ездили на дачу к Андрюше то ли в Токсово, то ли в Кавголово. Сезон кончился, было холодно. Мы мёрзли и пытались согреться чаем.

Прошло лет десять. Лариса и Анри эмигрировали. Я сблизилась с компанией переводчицы Наташи Шедовой по прозвищу «Черепаха» и её мужем, художником Сашей Гришиным, белокурым красавцем по прозвищу «Ангел». Ближайшим другом Ангела был руководитель ансамбля старинной музыки Владимир Федотов. Часто мы проводили свободное время у Наташи, жившей напротив Елагина острова. Иногда собирались у меня в Апраксином переулке. Как-то раз, когда мы поехали из Апраксина к Елагину, а надо было около часа трястись на 34-м трамвае, станция метро «Крестовский остров» тогда не существовала, то ли Ангел, то ли Федотов протянул мне машинописную книжечку, состоящую из коротких импрессионистских зарисовок, размышлений о ветре, небе и облаках, написанных под влиянием популярного тогда дзенбуддизма. Мне было сказано, что автор текста – Андрюша Татарович, он же Тат, известный под кличкой «Писатель». Вскоре на одном из концертов Федотова состоялось наше повторное знакомство. Андрей уже не походил на пышущего здоровьем подростка – волосы поредели, щеки впали, спина ссутулилась. Год или два мы общались, я с удовольствием читала его светлые тексты, а потом Андрей с женой по прозвищу Птица уехал в эмиграцию и обосновался в Америке, работал фотографом, даже занимался аэрофотосъёмкой. Он познакомился с Джоном Боултом, известным специалистом по русскому авангарду, общался с Константином Кузьминским и другими соотечественниками. Занимался живописью, писал стихи и прозу. Его маленькие изящные книжечки выходили в Калифорнии и по почте или с оказией отправлялись друзьям в Питер. Сведения об Андрее я получала от Наташи Шедовой, а после её смерти от своей школьной подруги Тани Коваленко, которая часто с ним переговаривалась. Она же дарила мне и книги Тата, некоторые из которых я даже пристраивала в библиотеку. Я знала, что Тат страдает тяжёлыми депрессиями, совершил не одну попытку суицида, развёлся с женой, тяжело болел и в то же время много работает. Его творчеством заинтересовался бескорыстный друг непризнанных талантов Б. Констриктор. Он собрал тексты Андрея, написал о них статью и хотел опубликовать подборку в НЛО. Эта идея не осуществилась, но кое-что удалось напечатать в журнале «Крещатик».

Однажды мы с Б. Констриктором пришли в гости к Тане Коваленко. Таня сфотографировала нас и послала снимки по электронной почте Андрею. Тот подправил изображения и вернул их тем же способом обратно для раздачи моделям. Несколько копий этой фотографии хранится в моём архиве. Когда года два назад я ездила в Америку, Андрей предложил заехать к нему с ночёвкой. К сожалению, мой путь лежал к Большим Озёрам, а его пристанище находилось в Калифорнии, так что тронутое его фотошопом моё изображение оказалось нашим последним контактом.

Т. Никольская

КАЛИФОРНИЙСКОЕ НЕБО

Ушел из жизни Андрей Тат – еще один семидесятник питерец – друг моего умершего в 1999 г. мужа – поэта Юрия Сорокина[1]. В ту пору мы начали с Татом активно переписываться, и Андрею, одному из немногих, удавалось выводить меня из состояния тоски и безысходности. Письма его – теплые, сердечные и одновременно ироничные и забавные были бальзамом на душу. Тема смерти глубоко занимала Андрея, он писал о ней много, весьма оригинально и без бравады. Вот цитата из его письма: «Мне кажется очень важным понять, что в этой жизни нет ничего важного. Что смерть – избавление от всего. Я радуюсь за тех людей, что умирают, хотя мне лично – их часто не хватает». В 2008 году я побывала в Лос-Анджелесе. Мы не виделись с Татом очень давно, с тех пор как он эмигрировал в 1978 году. Америка никак не изменила его. Внутренне он остался тем же. Жил он в приятном районе Лос-Анджелеса недалеко от Venice Beach (так называется часть длиннющей береговой полосы вдоль океана). Называется же район и пляж Venice (Венеция), оттого, что некий богач создал в этой части города свою маленькую Венецию, естественно с каналами, разностильными особняками и потрясающей экзотической растительностью. Это местечко одна из достопримечательностей города, куда Андрей меня свозил. Дом, в котором находилась его скромная квартира-студия, предназначался для пожилых людей. Квартира была обставлена старой мебелью, оставшейся от предыдущего жильца. Его там все устраивало, и он ничего не хотел менять. Все, что у него появлялось хоть сколько-нибудь ценного или красивого (сувениры из России, подарки и пр.) видимо тяготило его, и он торопился избавиться от этого лишнего, отдавая все друзьям, которых это могло интересовать. Собственные рабочие материалы (живопись, стихи, фото и т.д.) содержались у Андрея в исключительном порядке, здесь не было никакой небрежности. Работал Андрей много и самозабвенно: кроме поэтических и прозаических текстов, которые он сам зачастую превращал в маленькие книжки, писал акварели, занимался фотографией. Был он уже в то время очень болен, и такое погружение в творчество помогало выживать. Надо сказать, что перед моим приездом я в течение года с удовольствием фотографировала Петербург по просьбе Андрея и отсылала фотографии электронной почтой. Он обрабатывал их художественно, придавая снимкам порой мистический, а порой сюрреалистический характер. Больше всего он тосковал по особому питерскому небу, подвижному, постоянно меняющемуся. Калифорнийское небо, неизменно лазоревого цвета, не вдохновляло. Очень жаль, что Андрея нет с нами. Его будет не хватать, потому что так мало осталось тех, кто вышел из уникального питерского круга 60-х – 70-х и сохранил в себе дух и сущность того удивительного времени.

Т. Коваленко

«ЧЕЛОВЕКОМ БЫТЬ СТЫДНО»

Андрей Тат был оригинален насквозь. Классифицировать его в рамках нашего муравейника нельзя. Такие «люди» – редкость.

В маленьких странах эти особи обычно мумифицируются, каталогизируются и остаются в национальном гербарии аномалий. Но Тату повезло родиться в России и умереть в Америке.

У распадающихся империй на оригиналов стойкая аллергия, поэтому субъект и государство стараются держаться подальше друг от друга.

Ещё Тат был самураем. «Сиппуку» практиковал с малых лет. Совершив множество суицидных попыток, он понял, что должен испить чашу бытия до последней капли.

13 декабря 2015 года эта дегустация завершилась.

Наше общение было заочным: письма, телефон, компьютер, скайп.

Хотя, по словам Андрея, однажды мы с ним пересеклись ещё в Ленинграде. Я этого не помню. (См. Б. Констриктор. История моего знакомства с Андреем Татом. «Крещатик» 2001, № 47, с. 359).

Но зато хорошо помню немногочисленные публикации Тата в нью-йоркском «Черновике» (спасибо Александру Очеретянскому), киевско-немецком «Крещатике» (спасибо Борису Марковскому), питерской «Неве» (спасибо Владимиру Шпакову), московском «Альманахе N» (спасибо Татьяне Михайловской).

Сам же Андрей, будучи технически продвинутым, издал множество своих книжек, украшая их иллюстрациями, в которых преобразовывал реальность вначале способом «клише-верр», а потом с помощью компьютера. Краеугольный постулат этики Тата выражен в названии одной из них: «Человеком быть стыдно». Его мизантропия была на удивление просветлённой, когда отчаяние мутирует в печаль, а печаль – в покой. Как у Левитана – «Над вечным покоем».

Совесть, конец которой провозгласил Александр Введенский ещё в 1926 году («Минин и Пожарский»), стала предметом роскоши. Её обладателям не сладко. Психушки, алкоголь (см. шедевр Тата «О том как вкусно выпить»), браки и разводы – непременные атрибуты судьбы таких дивергентов.

Андрей Тат прожил нелёгкую, а временами кошмарную жизнь. Но дар художника преображал мрак повседневности (одна его книжка так и называется «Мрак»), тьма начинала мерцать тайной, о которой известно в лучшем случае только одно, что она есть. С этого «есть» и начинается искусство. Стихи, проза и графика шли у Андрея единым потоком, это была такая творческая Ниагара…

Самый страшный удар судьбы для него, когда из-за проблем со здоровьем эта Ниагара стала оскудевать.

Последний взлёт творчества произошёл с ним в сентябре 2015, совсем незадолго до смерти, когда он лежал после второго инсульта в больнице в Лос-Анджелесе. Он прислал мне эти прощальные стихи, малая часть из которых публикуется здесь.

Янв. 2016

Б. Констриктор