| ПРОЗА | Выпуск 72 |
«Бред какой-то... На море штормит. Сегодня с утра заштормило. Надо бы зябким, острым ветрам до ноября подождать. А они сорвались, хлынули на июль. Рано. Слишком рано. Летние вечера долгие, легкие, а сегодня… свинцовые облака ночь к земле придавили!» – смуглая женщина в черном плаще раздражена. Петляет по хлипкой тропинке. От фонаря до фонаря и снова: от росчерков, бликов на мокрой траве, до отсветов маяков у порта и желтых глаз кондитерской по пути.
«Нет. Лучше сегодня без кондитерской. Обойдусь. Перепуталось, смешалось все. Даже у ветра невнятный язык! Ни понять, ни разобрать не могу. Лучше сегодня без загибов дойти куда повезет», – Эмма хмурится. Черные волосы волнами мечутся на голове. Идет впотьмах…
«Никуда!»
И словно бы ниоткуда.
«Слишком рано штормит. Все здесь – слишком рано».
Да. Случилось в июле: женщина в промозглом сумраке у порта.
Вроде Эммой зовут. Вроде не старая, вроде хороша. Стройная, гибкая. Наверно, какую-то жаркую кровь, штормом сюда занесло в стародавние времена. Неважно: когда, почему...
Война? Бега? Голод? Мор?
Неважно.
Но красиво вышло: порт, окраина города, дети глазастые во дворах.
И непогода нестрашная тут, налетит – да растает. Лето.
«Клятое воглое лето. Черт!» – Эмма оступилась. Чуть в хлипкую грязь не упала. – «Тускло. Тускло тут, морось. И маяки не светят, а коптят. И я… потерялась сегодня!»
Да. Сумрак. Дома черной плесенью поросли.
«Слепнешь тут спать. И просыпаться… зачем?» – женщина с трудом открыла железную дверь подъезда.
Скрежет петель. Свет – цепь лампочек до пятого этажа. Эти звезды недолго горят. До пятого долететь-то успеешь, а вот ключи, как всегда, не найдешь. И снова придется по клавише хлопать: щелчок, вспышка.
Прелюдия зябкого сна. Беззвучная пыль на ступенях.
«Ночь – время дьявола…» – так, не мысли, сквозняк.
Эмма ежится, ищет ключи.
«Сквозняки тут сегодня», – думает. – «Здесь всегда – сквозняки».
Дверь распахнула. Рывком, нервно, зло.
Зачем так спешить-то? Женщина словно бежит от чего-то. Или куда-то?..
Бежит.
«Путь от дверей до окна короток. Туфли сбросишь, плащ смахнешь. И – дома. Дома, как всегда», – Эмма подошла к окну.
И видно теперь – платье белое, узкое, до колена. Да пояс черный. Немодно? Пожалуй. А ей-то, похоже, и все равно.
«Дома!» – и смотрит в окно. И вроде не ожидала: закат лиловеет над портом.
«Ночь – время страха и лжи…» – шепоток издали.
«Здесь всегда – шепотки, сквозняки», – улыбнулась Эмма. Как-то ярко, светло улыбнулась. Откинула волосы со лба и стоит. Расправилась вся. Что-то переменилось? Что?
«Паруса развернулись вдали», – женщина засмеялась.
Какие там паруса?!
Облака сгустились над портом, и не разобрать теперь – какое облако на птичью стаю походит, какое – стягом на ветру плескалось? Какие паруса за ближним туманом мерещились? Только…
«Гнаться за призраками да легендами – некстати к ночи!» – донеслось издали.
«Почему же некстати?» – Эмма вскинула подбородок. – «Надоело уже: не мысли, а так – шепотки, голоски. Гундосят на разные голоса: осторожно! Не стоит! Опасно. Как бы с ума не сойти…»
Поежилась. И обозлилась.
«А разве хорошее место – промозглый, обыденный ум? Безвольный шторм за мутным окном?» – Улыбнулась снова. Подумала что-то себе и сделала шаг. Не к стене, не к окну, а вроде…
«Никуда!»
И покачнулась. Вдох. Выдох.
Что-то переменилось? Разглядеть ее теперь не легче, чем в старом зеркале. Едва-едва. Смутно. Словно и не здесь она?..
«Не здесь».
* * *
«Я не играю давно. Не до того. Пыль на пианино. Беззвучный покой», – старик на девятом десятке в глубоком кресле сидит и глаз не поднимает. Что-то думает?
«Ночь – время дьявола».
И Бог с ним.
Когда подняться решит, секретарь поддержит. Не промахнется.
«Я надеюсь», – вздрогнул старик.
Кажется, все здесь не к месту. Все – лишнее. Хорош лишь кардинал в кресле. И облака за окном хороши. Кажется, паруса развернулись вдали.
Ну, может, еще секретарь в кабинете к месту. Сухой, внимательный, молчаливый. Бывший ученик. Друг. Помощь…
Старик-то пишет. До сих пор. Оттого секретарь и к месту. И не скучно ему. Секретарь помоложе кардинала, конечно, но далеко не юнец. Лет шестьдесят на вид.
Хотя… кто их видит?
«Я – вижу. Я – приглядываюсь издалека, – подумала Эмма. – И ни ранить, ни шутить не возьмусь. Сегодня… не возьмусь, пожалуй».
Хорошо, хоть так. Хорошо, хоть сегодня ей не до смеха. Все оттого, что дома штормит и хандра. А здесь тихо.
Кажется, вековая пыль в кабинете. Хотя ни пылинки не углядишь. И кажется, все лишнее старику: и поздний густой свет из окна, и росчерки облаков, на застекленных полках. И закат за окном.
«Даже книгам здесь сонно», – подумалось старику.
И кажется, никто не придет. Створки обложек не разомкнутся, не выпустят тихих жильцов.
«Даже тех не пустят, что без продыха лгут. И говорят невпопад, и кричат. И краплеными картами сыплют. И дешевыми чудесами слепят», – саму себя утешает Эмма.
Кардинал поднял глаза и долго глядит в окно.
«Яростный костер горизонта. Невыносимый сегодня», – вздохнул старик. Алые всполохи тонут в зрачках.
«Да, кардинал знает, что не один он сегодня… Он всегда не один. С тех пор, как книгу о Чаше Грааля закончил», – размышляет секретарь. – «Давно ведь закончил. А накатывает по сей день. Наверно, кто-то не дочитал? Или не понял?..»
Например, Эмма – в тумане. Потупилась и молчит.
«Книга за книгу», – хмурится гостья. Тряхнула головой, но мысли не отступили. – «Почему же мы спорим друг с другом, умышленно или невольно? И почему меня-то сюда занесло?»
Да оттого, что кардинал последних полгода почти не пишет. Заполнил два книжных шкафа. Довольно с него!
Теперь слушает шепотки, сквозняки.
«Конец пути. Конец земного паломничества», – старик на минуту сомкнул глаза.
Лиловые облака догорают. Город почти святой за окном.
Секретарь понимает: если учитель задумчив, значит, с кем-то сейчас говорит. На таком языке говорит, на котором и голос не нужен.
Оттого секретарь и молчит. Мешать разговору не стоит.
Это век наш шумный компьютеры изобрел, а учитель… Тишину предпочел. Кардинал из тех, кто древний язык понимает. Не о латыни речь, не о греческом, не об иврите. Речь о том языке, который теряем, учась говорить. И привыкли думать: на все нам довольно слов.
«А слова тесны, как назло!» – вспыхнула Эмма. На сизом облаке белая полоса прочертилась. И мерцает – тревожно, ярко, светло.
Старик открыл выцветшие глаза. Строго смотрит в окно.
Жаркий закат застыл в долгом взгляде, как на вытянутых руках.
Гостья хочет смолчать. Не получится.
Чем выше ушел, тем ты уязвимей. Тем недоступнее тишина.
«Прочитала я вас, – думает Эмма, – Не книгу вашу, нет, каюсь. Но вас самого… прочитала. Тяжелее понять, не спорю. Ворох черновиков, догадок, всего, что придется счеркнуть. Зато интересно. И не дают покоя мифы… Миф об утраченном языке, миф о Чаше».
«Все мифы переплавляет вера», – старик недовольно сощурился.
На окно не глядит больше. И правильно, ни к чему.
Иначе облака – как всегда – о перелетных образах примутся толковать, как о птицах перелетных… Стаи, стайки, косяки. От народа – к народу, от детской мечты – до стариковской тоски в темные вечера.
Кардинал не заметит. Больше в окно не глядит.
Спокойнее так. И думать не стоит, что и у неба… найдется язык.
Посложней человеческих. Даже забытых.
Нежданно налетел ветер. Пластает дальние кроны деревьев, хлопает в стену. Того и гляди в кабинет ворвется, разметет на столе бумаги, песчаного золота нанесет. А к чему здесь песок? Даже золотой?
Секретарь поднялся. Пора поберечься. Закрыть, закрыть, закрыть окно!
«Где-то штормит?..» – Кардинал рассеянно смотрит в пол.
Никто не ответил.
И ветер замолк.
* * *
Наутро Эмма проснулась, обогнав рассвет.
Темнота, тишина за окном.
Утренние дела и в сумраке делать не в труд. Особенно, если угомониться не можешь.
«Странствующие сюжеты… сквозят», – думает себе Эмма, скитаясь по квартире. Обращается то ли к себе, то ли к вчерашнему воглому дню, потонувшему ночью. – «Сказки летят… так же скоро, как я до вас и вы до меня! Стоит задуматься, затосковать, повернуть взгляд в себя самого. Вдаль? В детство? Туда, где слов еще нет?..»
Подошла к окну.
Рассвело. Чайки перечертили небо. Скользят над крышами, выкрикивают невнятные слова.
«Не разобрать…» – Женщина смотрит на горизонт за портом, улыбается. – «Да и не надо. Пусть говорят без меня».
Шторма и нет в помине. Перелетел куда-то. Со зла? От обиды? Случайно?
Ветер молчит.
2014
|
|
|