| ПРОЗА | Выпуск 72 |
ЖЕЛТЫЙ СНЕГ
Хорошо, хоть под Новый год зима явилась... Пришла, рассыпалась...
Генрих Вадимович смотрел в окно на сгустившиеся сумерки. Скосил глаза направо. Там, при свете фонаря, падающий снег выглядел необычно, почти сказочно... Желтые хлопья медленно опускались на землю. А Новый год в душе совсем не ощущается. Не хватает чего-то...
Генрих Вадимович отвернулся от окна, взглянул на портрет женщины на стене:
– Пойти прогуляться, что ли... – Глаза женщины на портрете смотрели добродушно. – Снежок... Подышу...
Генрих Вадимович знал, что выражение лица на портрете в зависимости от того, что он собирался совершить, могло быть ещё укоризненным, насмешливым, грустным...
Потрогал поясницу:
– Уже меньше болит... Меньше... Ничего, осторожно.
Спускался по лестнице медленно, держась за перила, стараясь не тревожить позвоночник. В окнах подъезда видел отражение – свою высокую неестественно прямую неуклюжую фигуру.
На втором этаже в двери однокомнатной, когда он проходил мимо, щёлкнул замок. Странная соседка... Такое впечатление, что она постоянно стоит около двери, следит что ли... Работает на какую-то разведку... Ха-ха... А ведь была педагогом.
Во дворе юная семья, – родители везут своего малыша на санках... И удивительно, – мальчик смотрит на фонарь, на снег... Ведь заметил... В глазах удивление и радость, возможно, он запомнит этот снег на всю жизнь, и это повлияет как-то на его развитие...
– Какой снежок! – раздался сзади женский голос. Генрих Вадимович обернулся. Конечно... Соседка со второго... Тёплый лыжный костюм – синий, с белыми элементами, красно-белая вязаная шапочка делают её похожей на студентку... Издалека...
А что её выпроводило на улицу? В руках елочное украшение – блестящая лёгкая гирлянда. Неловко переступая в сугробе, она добрела до куста сирени, развесила гирлянду на голых ветках.
– Так красивее? – спросила, оглядываясь через плечо.
– Гораздо, – согласился Генрих Вадимович. – Я, наконец, почувствовал приближение Нового года.
Выбираясь из сугроба, соседка потеряла равновесие, неловко замахала руками. Генрих Вадимович машинально подал ей свою, помогая выбраться из снежной западни.
– Мерси... А снежок-то... Как по заказу... А? Вы спускались по лестнице, а я подумала: кто это так аккуратно идёт – необычно и незнакомо...
– Ну... Слегка прихватило, – недовольно отозвался Генрих Вадимович, показав на поясницу.
– А я знаю один великолепный метод лечения. У самой бывает... Напишу на бумаге... Так что не падать духом... А то вы такой печальный постоянно. Она посмотрела прямо в лицо Генриху Вадимовичу.
– Что ж поделаешь... Мир раскололся, и трещина прошла по моему сердцу. Полтора года...
– Понимаю... Но надо жить... Сколько отпущено...
– Да я-то согласен. Но невольно принимаешь реальность, как карась
сковородку.
– Понимаю... Тут с советами лучше не лезть... Потому что всё очень индивидуально.
«Педагог, – подумал раздражённо Генрих Вадимович. – И зачем вообще этот разговор».
– Ладно... Пойду, совершу кружок... Движение – жизнь... Да? Пока...
Неловко повернулся. Неторопливо пошёл с неестественно прямой спиной. На углу оглянулся. Возможно, она не возражала бы пойти вместе. Вон – стоит, задумчиво смотрит на снег у фонаря. Тоже заметила... Молодец...
Когда возвращался через десять минут, у подъезда никого не было. Глаз радовала гирлянда на ветках сирени.
На площадке второго этажа снова щёлкнул замок. Скучает... Но чем ей помочь?
Дома, раздеваясь, посмотрел на портрет. Глаза женщины смотрели укоризненно.
– Ладно, ладно... Нечего дуться... Подумаешь, поговорили. Сама видишь: нелегко тут...
Подошёл к окну... Погрел руки, положив их на радиатор. Вообще... Лучше уходить не зимой... Холодно... Земля мерзлая... Хлопоты... Впрочем, чего загадывать...
Сколько тут до двенадцати... Сегодня нужно посидеть с телевизором до Нового года... А уж потом спать.
Звонок в дверь заставил вздрогнуть. Ничего себе... Кого это... Открыл настороженно...
Она слегка смущена... Смотрит исподлобья, как провинившаяся девочка... Но улыбается:
– Вот что... Приглашаю Вас по-дружески, по-соседски на ужин... Чувствую: у меня сегодня от тоски крыша поедет, если буду сидеть одна... Выручайте... Пойдёмте, а? Как вы на это? А?
– Ну, чего там... Это самое... Можно... – заволновался Генрих Вадимович, – только у меня это... Не ожидал...
– Бросьте... Всё есть. Я вас приглашаю... Просто за вами тост... Я жду?
– Да... Да... Пять минут... – улыбнулся неловко.
Соседка ушла.
– Пять минут... пять минут... – машинально запел Генрих Вадимович, засуетился, суматошно открыл шкаф, выбирая рубашку.
Привычно кинул взгляд на портрет. Женщина выглядела грустной.
– Да, брось ты... Посижу там полчаса... Не волнуйся... Ничего плохого... Ну, час...
ОСЛЕПЛИ НАШИХ ДУШ ОКОШКИ
Еще кружок и... можно домой. Геннадий Петрович посмотрел на часы. Он гулял почти час. Вышел на центральную аллею. Нет, хватит...
Не спеша направился к выходу из парка. Заметил на крайней скамейке сидящую женщину. Она смотрела на него и улыбалась. Геннадий Петрович огляделся. Никого рядом нет. Улыбка предназначалась ему. Знакомая? Вроде, похожа на учительницу внука. Отдыхает тут что ли. Одна... Занятно.
Геннадий Петрович тоже улыбнулся, помахал рукой.
– Мужчина... Можно вас спросить?
– Не она, – с досадой подумал Геннадий Петрович.
– Спросить-то можно. На любой вопрос – любой ответ.
– Если вы не торопитесь, – женщина посмотрела вопросительно…
– Ну, что там... Я уже подошел.
Вульгарная манера общения слегка раздражала. Сощурившись, рассмотрел вблизи лицо собеседницы. Простоватые, но правильные черты. Да, похожа, только слегка крупнее... Легкая блузка, открытые шея и плечи. Загар. Крепкое налитое тело. Что ей нужно?
– Только не подумайте плохое. Мне никакой секс не нужен.
– Что происходит с людьми? Поголовное помешательство, – мелькнула мысль
– Да? – неопределенно и машинально отозвался Геннадий Петрович. – Ну и?
– Знаете, иногда хочется с кем-нибудь поговорить. Смотрю – вы один. Туда-сюда... Думаю, чего это он один – туда-сюда.
– В общем, да...
– А я вот решила посидеть. Не то, чтобы в смысле свежего воздуха... У меня свой дом. Воздуха хватает. Но иногда грустно.
– А кто дома? – опять машинально спросил Геннадий Петрович, рассеяно посматривая на грудь, на плотно прижатые друг к другу стройные ноги.
– Сейчас никого. Муж уехал. Живет около Краславы у сестры. Там земли много. Вот они и хозяйствуют. Да мы с ним и жили, как брат с сестрой. Поэтому – невелика потеря. Он мне и сказал, живи, мол, как хочешь.
«Вот ты и живешь, как хочешь, – подумал Геннадий Петрович. – Вышла на охоту».
– А чем занимаетесь дома? Не скучаете? Есть какое-нибудь хобби, занятие?
– Да... Я вот о чем сейчас думаю. Хочу сварить мыло.
– Что? – опешил Геннадий Петрович. – Ха-ха. Зачем?
Женщина кокетливо покачала головой:
– Ну-у, такая мечта. У нас какое сейчас мыло? Химия. Всякие добавки, ароматизаторы... От этого могут всякие болезни на коже... Знаете?
– Не слышал, – Геннадий Петрович улыбался. Ему становилось интересно. – Так-так... А еще? В смысле, чем занимаетесь? Ха-ха...
– Ну... – женщина задумчиво наморщила лоб, – вот... дрессирую кота.
– Что?.. Ха-ха... Смешно... И как успехи? Ха-ха.
– Хорошо... Уже зажигает спички...
Расхохотались вдвоем, как старые знакомые.
«Молодец... Она с юмором... Не то, что наши квочки в конструкторском», – подумал он.
– Вообще-то он умный. Я с ним гуляла. Любили ходить в зоомагазин... Рассматривать всяких там мышек, птичек... Но однажды он запрыгнул на клетку и попробовал лапкой погладить мышку...
– Погладил?.. Ха-ха. – Геннадий Петрович хохотал от души, до слез. – И что дальше?
– Что вы... Такой шум, крик подняли... Не поняли нас...
– А-ха-ха... И что? Пришлось уйти?
– Ну, а как же... Недоразумение.
Женщина последние слова произнесла серьезно, и это было еще смешнее.
– М-да… ха-ха... Сюжет.
– Одно плохо, – лицо женщины стало задумчивым. – Сейчас он ушел куда-то...
– То есть, как?
– Ну... несколько дней нет дома.
– Может, вы его замучили своими экспериментами? Ха-ха... Не выдержал... Ушел, как Лев Толстой... Сбежал...
– Сравнили тоже, – в голосе женщины слышался упрек. – Кот и Лев... Пусть даже и Толстой. Разные весовые категории.
– М-да… Ха-ха... Действительно... Ха-ха... А вы работаете где-нибудь?
– Не а, пока на пособии... Но уже поджимает – надо искать.
– Искать... Искать нужно всегда, а не когда поджимает, – назидательно произнес Геннадий Петрович.
– Ой, мы с вами говорим, а не познакомились. Меня Глория зовут, – она с улыбкой выжидающе посмотрела на Геннадия Петровича.
«Нет, надо дистанцироваться... Ни к чему это, – с опаской подумал он. – Нашла кавалера».
– А меня – дядя Гена.
– Ой, ну что вы... Какой же вы для меня дядя? Ха-ха... Скажете тоже... А чем вы занимаетесь дома?
– Да так, – почему-то смешался Геннадий Петрович. – Читаю. И тут же выругал себя за откровенность. Нашел перед кем...
–Да? Я тоже раньше читала... Газету... – Глория словно воодушевилась... Глаза заблестели. – А вы знаете какое-нибудь стихотворение? Я люблю послушать...
«Представляю, какой ты тонкий слушатель», – ехидно подумал Геннадий Петрович.
– Ну... могу, конечно... Вот: «Маленькая рыбка – жареный карась. Где твоя улыбка, что была вчерась?»
– Ха-ха... Я представляю улыбку карася... на сковородке... Ха-ха... А еще...
Геннадий Петрович почувствовал легкий кураж. Отошел на шаг от Глории, протянул руку к ней, с чувством произнес:
– Я вас люблю, тому свидетель Бог. Нет женщины красивей вас и краше. Я ровно в полночь был у ваших ног... Потом смотрю – а ноги-то – не ваши.
Посмотрел на реакцию Глории. Она задумалась. Потом произнесла:
– А чьи же ноги-то? Что-то он запутался... Перебрал, что ли?
– Ха-ха... Интересный ход мыслей... А вот, еще одно:
– Женщина красивая в кустах лежит нагой. Другой бы изнасиловал, а я лишь пнул ногой.
– Это не вы написали? – в голосе Глории послышалась явная тревога. Геннадий Петрович обратил внимание, что она потерла левый бок. – Пнул ногой... Это же больно...
«Та-ак... кое-что проясняется», – подумал он.
– Нет, я верю... Вернее думаю, что вы так поступить не можете. Да?
Геннадий Петрович снова подметил: женщина быстро, внимательно, цепко осмотрела его долговязую фигуру.
– К тому же, мы просто беседуем. Вы не подумайте... Мне никакой секс не нужен.
«Дался ей этот секс», – раздраженно подумал он.
– Раньше была такая поговорка: «У кого что болит, тот о том и говорит».
– Да, была... – согласилась Глория. Еще раз задумчиво и внимательно осмотрела собеседника. – Ой, мы с вами говорим... А вы женат?
– Конечно.
– А-а... – она вздохнула. – Ну, это ничего... Мы же...
– Просто так говорим, – перебил ее Геннадий Петрович. – Вам секс не нужен.
– Ну, знаете... То, что вы женат... Это ничего. Можно и так дружить.
«Ну и шутница... Но раз шутить, так шутить».
– А если, все-таки, поговорить о том, что вам, как вы сказали, не нужно?
Глория поджала губы, кокетливо покачала головой.
– Ну... это... в общем... реально... Но не сразу же...
«Экземпляр... – опасливо подумал Геннадий Петрович. – Она, возможно, “с приветом”. Нет... нужно с ней распрощаться. Заговорились...»
– А жена у вас хорошая? – в голосе женщины звучала надежда.
– Хорошие жены встречаются нечасто, – уклончиво ответил он. – У меня – крайне суровая. Как-то сказала: «Увижу, что ты с какой-нибудь женщиной любезничаешь, так прямо ей кислотой в глаза и плесну».
– Что она у вас – не в себе? – невнятно спросила Глория.
– Есть маленько.
– Надеюсь, ее поблизости нет?
– Обещала подойти... вот-вот...
«Испугалась, – с удовлетворением отметил Геннадий Петрович. – Губы еще улыбаются, а в глазах явный страх... Они застыли».
Неожиданно Глория резко встала и, не сказав ни слова, быстрым шагом устремилась вглубь парка. Шла странно. Вначале – широко раскидывая ноги, словно конькобежец, набирающий скорость. Оригинально...
Геннадий Петрович смотрел ей вслед. Фигура у женщины была привлекательной. Шаг легкий. Несколько раз Глория осторожно оглянулась. Видно было – уголки рта опустились. Обиделась, как ребенок... Зря старалась.
Геннадий Петрович неожиданно почувствовал сожаление, словно от неверно принятого решения. Впрочем, чего сожалеть... каждый живет в рамках своих обстоятельств... И все же... Может, не надо было так грубо... Черствость... Как сказал один приятель – «Ослепли наших душ окошки». Каково ей сейчас... Решилась на такой разговор, а получила «ушат холодной воды». Вон, опять оглянулась... Окликнуть, что ли... Задержать...
Ладно... Пусть идет. Своей дорогой.
СОЛНЕЧНЫЕ БЛИКИ У ТЕМНОГО РУЧЬЯ
Всплески громкого смеха, музыка, чьи-то восклицания нарушали монотонный шум, выводили Людмилу Ивановну из сонного состояния. Она начинала прислушиваться, представлять, как веселится молодежь. Потом снова погружалась в дремоту. На фоне серого окна ее неподвижный силуэт в кресле казался странным, неестественным.
Пусть веселятся. Шум ей не мешает. Спать еще рано. У внучки Тани настроение сегодня хорошее. Получилось нечто вроде сватовства. Хотя нынче никто руки не просит. Просто объявили, что скоро поженятся. Ну, и хорошо. А то, чего греха таить, девке уже двадцать четыре. И нервная вся в последнее время. Чуть что, дерзить начинает.
Во время общего застолья Людмила Ивановна на радостях выпила рюмку желтого крепкого напитка. Внучкин жених ей понравился. Хотя этих молодых людей она, порой, не понимает. Юмор у них какой-то... Они сами называют его черным. Например, заговорили о каком-то умершем их знакомом. Один из друзей жениха заявил, что скончавшийся присоединился к большинству. А другой заметил, что ушедший из жизни может спать спокойно, потому что заплатил налоги. Ее слегка покоробила тема и легкомысленность суждений.
Правда, молодой человек-жених – более здравомыслящий, только иронично улыбался. Почему-то напомнил... может, овалом лица, или прической – волосы, спадающие на лоб русой прядью... Да, что-то общее есть... Она даже спросила, откуда он сам, где родители.
– Местные мы, наши корни в Латгальских лесах и болотах. – Потом, почему-то внимательно посмотрев на Людмилу Ивановну, сказал: – Надеюсь, вас не очень огорчил мой ответ?
Людмила Ивановна улыбнулась:
– Воздержусь от ответа, чтобы не огорчить вас.
– Ого! – парень с наигранным удивлением открыл рот. – Диалог начинает мне нравиться.
– Что? Почувствовал оппонента? – рассмеялся один из друзей жениха.
Подруги парней, нетактично пошептавшись, хихикнули.
– Бабуля! – Таня предупредительно нахмурила брови.
– Мама, у нас гости, – дочь, подойдя со спины, мягко положила руки ей на плечи.
– С бабушкой вы осторожно... – с ехидным юмором заметил сидевший напротив зять. Спохватился, отвел глаза в сторону, ища союзников.
– А вам, наверное, достается от бабушки? – иронично обратился к нему жених.
– Так... Мама, пойдем, поможешь мне, – дочь слегка надавила Людмиле Ивановне на плечи. – А то нам еще сегодня нужно съездить на дачу. Купили рассаду помидоров, а она уже привяла. Нужно высадить. Вы отдыхайте. Мы ненадолго. Мама, пойдем.
Людмила Ивановна посмотрела на полное, в ямочках, лицо дочери, на губы, готовые улыбнуться. С дочкой у них взаимопонимание. Погладила ее по руке, согласно кивнула:
– Пойдем, не будем мешать обществу.
– Бабуля! – нервно повысила голос Таня.
– А вы знаете, – неожиданно поднялся жених, – мне хочется бабушке помочь.
– Сидите: сегодня мы справимся, – остановила его Людмила Ивановна. – Если все сложится нормально, мы с вами, я чувствую, еще наготовим тут... изысканных блюд.
Все, кроме Тани, дружным смехом оценили юмор бабушки.
Она все понимает. Зачем ей там находиться. У молодежи свои интересы. Ей и тут хорошо... дремать, вспоминать... Нет, не очень похож этот парень на того. Чего это вдруг у нее такая мысль возникла... Тот и постарше был, да и комплекция покрепче... Но что-то общее есть. Сколько же это лет... Господи, страшно подумать. Уплыли годы, как вешние воды. Но вот что интересно – не забылось, ибо вспоминается часто. В последнее время стала просыпаться по ночам, вот и встают в памяти разные события. Особенно, то ужасное время. На второй год войны ей стукнуло пятнадцать. Немцы в их деревне бывали периодически. Леса, болота, глушь... Боялись не только фашистов, опасались тех, своих, которые служили новой власти. Помнится, лето перевалило на вторую половину... Тогда он и появился – этот странный человек. Отец рассказывал потом, что нашел его на берегу Темного ручья. Лежал ничком, а одна рука – в воде. Отец подумал, что он мертв, но когда перевернул его на спину, человек пришел в себя... А в руке, на которой лежал, оказался пистолет. Зачем он трогал незнакомца... Время опасное, все могло кончиться трагически. Но сумели понять друг друга. У человека ранения были в плечо и в ногу. Отец перетащил его в более глухое надежное место, смастерил навес. В выздоровление верил мало. Нога и плечо горели. Но кости, вроде, не задеты, и пули не застряли. Долгое время отец ничего не рассказывал. Но Люда заметила, что он зачастил в лес, в сторону Темного ручья, описывая полукруг. Почему-то подумала: встречается с кем-то из партизан. Сам он воевать не мог. Еще в детстве нога попала в конную косилку, повредились сухожилия, кости неправильно срослись. Ходил, прихрамывая на правую ногу.
Но, однажды... После нескольких теплых, с дождями, дней она засобиралась за грибами. Соседка уже ходила, принесла небольшую корзинку... В основном, сыроежки. Но первые грибы – всегда долгожданные... Тогда в лесу и увидела впервые его. Изможденный молодой человек неловко сидел у сосны, печально смотрел куда-то вверх. У Люды бешено застучало сердце. Она осторожно свернула с поляны в чащу. Незнакомец ее не заметил. А с отцом столкнулась нос к носу. Тот сразу понял, что она видела раненого. Сурово и кратко промолвил: «Никому ни слова. Даже матери». И пошел к незнакомцу.
Люда долго не могла заснуть ночью... Вспоминала свое состояние, когда увидела молодого беспомощного человека.
Позже, в начале сентября, отец захворал. С наступлением осени такое бывало. Лежал под одеялом, вдобавок, накрыт тулупом. Мрачно смотрел в потолок. Потом позвал Люду и прямо спросил:
– Не боишься?
Сразу поняв, о чем идет речь, взволнованно помотала головой.
– Отнеси хлеба и молока. Сала кусочек... И ткань вместо бинта, я её порезал на полоски. Фуфайку старую захвати: ночи уже холодные. Шалаш я там соорудил...
– Хорошо, – а у самой сердце застучало так же, как в тот день, когда случайно натолкнулась на незнакомца.
Добежала, оглядываясь, быстро. А к шалашу подходила медленно, осторожно. С опаской заглянула внутрь. Но там было пусто. Вдруг она услышала сзади шелест. Обернулась в испуге. Человек стоял на фоне заходящего солнца, поэтому ей, помнится, никак не удавалось разглядеть его.
– Отец послал, – Люда протянула узелок и фуфайку.
– Что с ним? – человек спросил быстро, не дожидаясь окончания ее фразы.
Что-то в его голосе показалось необчным. Звуки были какими-то резковатыми.
– Заболел...
– Странно... Простудился? – человек взял узелок. – Спасибо... А вот это хорошо, и он указал на фуфайку. – Набрось, пожалуйста, а то я пока...
Люда накинула одежду ему на плечи, почему-то снова заволновавшись. Может потому, что впервые почувствовала руками чужое тело.
– Спасибо, – еще раз произнес незнакомец и пристально, с интересом, заглянул ей в лицо. – А ты смелая девушка. И красивая...
Людмила Ивановна помнит, как почувствовала: краснеет. Никто еще не называл ее девушкой. Конечно, в деревнях девчонки взрослели рано, но молодой человек сказал это так неожиданно... Смущение все же не помешало ей рассмотреть собеседника – впалые щеки, мягкое очертание губ, подбородок, слегка курносый нос, соломенный чуб. И – странные глаза. В тени они были серыми, а на солнце – голубыми. На вид ему было лет тридцать... Хотя... Он же ранен, страдает от боли... Но смотрел на нее по-мальчишечьи весело... Может быть, это молодило его.
Люда заметила, как он тяжело хромает:
– Еще болит?
Он легкомысленно махнул рукой:
– Болит. Как это у вас говорят: то болит, то ноет…
– А у вас как говорят? – с интересом спросила она.
– У нас? По– разному. – уклончиво ответил раненый.
Люда увидела близко-близко его насмешливые глаза, отчего вдруг стало на душе тревожно и грустно.
– Ну, вот... Ты еще и умная, – он снова улыбнулся. – Опасная ты девушка. В таких влюбляются без памяти. И любовь бывает роковой.
Она нашла в себе силы рассмеяться. С детства за словом в карман не лезла:
– Как много вы знаете плохого... Вас хочется пожалеть.
– И говоришь ты, как взрослая.
– Хорошо училась в школе... Ладно, мне пора.
– Хочется узнать, как тебя зовут.
– Люда... А вы свое имя назовете?
– А ты хочешь?.. Константин.
– Думаю, вы говорите неправду, – Люда вздохнула. – Но я понимаю. Вы непросто так тут оказались... И ваши раны... не укусы комара... И вы ответили не сразу.
Он зашел со стороны солнца и с интересом разглядывал ее:
– И что ты думаешь по этому поводу?
Люда задумалась. Что он хочет услышать? Ведь ясно: вокруг опасности. Попробуй, угадай, кто он...
– Вот что... Мы помогаем вам по доброте. И не собираемся выяснять. Вы можете оказаться кем угодно. Вокруг такое творится... Вы пока в беспомощном состоянии. И мы рискнули. Но... Из нашей деревни уже двоих мужчин увезли... А в соседней застрелили человека... Якобы, за связь... Одну женщину задержали, заподозрили, что она меняла вещи на соль для партизан. А у нее на руках ребенок был... Полтора года девочке. И женщину так толкнули, что ребенок ударился головой о стенку... Два дня девочка пожила и скончалась. Это уму непостижимо... Вы понимаете?
– Да... – он ответил тихо, задумчиво. – А в вашей деревне немцы часто бывают?
– Нет, чаще в соседней. – Она махнула рукой в сторону заходящего солнца.
Странно, новый знакомый посмотрел туда, словно деревня была за кустами.
– А сколько до нее километров?
– Пять... Хотите прогуляться?
Он не ответил. О чем-то думал.
– Я пошла. До свидания.
Раненый встрепенулся:
– Я хочу тебя увидеть. Приходи, – в голосе его была просьба.
Люда не ответила. Перед тем, как повернуть на просеку, она оглянулась. Константин смотрел ей вслед. И снова стало тревожно и радостно. Странное сочетание... Ощущение опасности и душевного подъема. Начиталась Тургенева. Почти всю школьную библиотеку перетащила домой, спасала. Иначе сожгли бы.
В глазах отца тревога... Конечно, ждал, волновался...
– Все хорошо?
– Да.
– Ладно... А то долго ты ходила... Я уже жалел, что послал, – погладил ее по голове, как маленькую. Вздохнул. – Пап... а он кто?
– Кто-кто... Раз ранен, значит, воюет... Мне кажется, что тут дело непростое... Я у него спросил, свести с кем-нибудь... Нет, говорит... Никому не сообщай... Я, думаю, у него задание серьезнее, чем просто бегать с автоматом. А как-то обмолвился: еще немного... и Германии хребет сломаем... А мне что-то тревожно... Господи, только бы на нас не навлек беду. Поистине, жил бы тихо, да от людей лихо.
Он осторожно оглянулся на открытую дверь в кухню, где находилась мать.
– Никого не встретила?
Люда удивилась его многословию. Обычно он был скуп на слова.
– Я хочу, чтобы ты поняла... Это настолько опасно... Жизни можно лишиться... В общем, больше не пойдешь.
Но сходить ей пришлось... И не раз. Отца болезнь прихватила серьезно... Ночами надрывно кашлял. Местная целительница приносила травы... В доме витал горький и резкий запах. А новый знакомый шел на поправку. Люда радовалась, увидев на его щеках подобие румянца. Говорили о книгах, об истории... Ей нравилось, что он, такой умный, симпатичный, мужественный, беседует с ней на равных. Интересно, необычно... Только вопросы его личной, прежней жизни обходили. Однажды, она попыталась из любопытства что-нибудь узнать... Это было похоже на игру.
– Вы жили раньше в большом городе?
– В разных, – он смотрел на нее внимательно, улыбался. Видел, как она сердится. Вздохнул. Взял ее руку, погладил кисть: – Я хочу тебе сказать... Скоро мы попрощаемся... Сегодня я уже смог пройти несколько километров.
– Скоро? – помнится, стало трудно дышать.
– Да... Надо идти... Не думай ничего плохого. Время придет, я тебе все объясню... Когда-нибудь... – он снова вздохнул: – Надеюсь, скоро.
– Понятно... Я... Я рада, что довелось с Вами встретиться... И все понимаю... Наши разговоры такие задушевные оттого, что вам не с кем было поговорить...
– Ты умница... Но совсем не потому... Мне, в самом деле, приятно говорить с тобой. И интересно. Ты уже взрослая, конечно... Только немножко маленькая, – заметил, как она нахмурилась: – шучу, шучу... И осторожно обнял ее.
Людмила Ивановна вспомнила, как закружилась у нее голова, как она уткнулась носом в его грудь, ощутила на своем виске горячие шершавые губы.
Ночью плакала... А утром, чуть свет, помчалась к Темному ручью. Шалаш был пуст. Она долго ждала. Словно что-то оборвалось внутри. Как дошла домой, не помнит.
– Что с тобой? – всполошилась мать. – Лица нет.
Вышел из комнаты встревоженный отец.
– Все хорошо... Голова что-то... Протянуло...
– Протянуло, – недовольно, но успокоенно проворчала мать. – Бегаешь где-то. Холодно уже...
Когда она вышла, Люда тихонько шепнула отцу:
– Ушел он.
– Понятно, – неожиданно с облегчением вздохнул тот. Потом посмотрел внимательно на дочь. – Вот что. Выбрось все из головы. И забудь. Ох, Господи... Дело не только в возрасте. Он кто? Понимаешь? Такая жизнь всегда на волоске. Его, может, через два дня... уже в живых... Снова взглянул на дочь... Осекся. – Надо реально... И даже, если у него все сложится хорошо... Он в генералах будет... Видела, какой он умный? А мы кто?..
Люда ничего не ответила. А что говорить? Все правильно. Но только с одной стороны. Вторая сторона – это то, что она ничего не может предпринять сейчас... Куда он пошел – на восток, на запад... Не найдешь иголку в стоге сена.
Поэтому внешне все осталось, как и раньше. А то, о чем она думала, это ее дело... Побежали-полетели дни и месяцы... Много чего произошло за это время... Кое-что и вспоминать тяжело. Жизнь...
Замуж она вышла поздно. За своего, деревенского. Все чего-то ждала. Никуда не уезжала. Потом муж загорелся желанием вырваться из деревни. Сначала строил большой завод. Получил квартиру. Уже дочка была. Военное время стало притупляться в памяти. Но однажды разговор с приехавшим в гости отцом заставил отчетливо вспомнить все, всколыхнул сознание, расстроил.
Помнится, был День Победы, в комнате шумели гости, первый телевизор показывал военный фильм. Может быть, фильм и подтолкнул отца к откровению. Или застолье... Не захотел держать груз на душе. Она резала хлеб в кухне. Отец вошел, сел, глядя на нее, потом невнятно произнес:
– Я ведь, видел его потом...
– Как! – Люда сразу поняла, о ком идет речь. Кольнуло в груди. Села, придавив боль рукой.
– Да... Помнишь, ездил я в город... В конце сорок второго... Дарью хоронить... Уже домой собирался... Иду по улице... Немцы навстречу... Видно, пьяные, хохочут... Я думаю, как бы своей кривой ногой их не зацепить... Сошел с тротуара от греха подальше. И вдруг один останавливается около меня. Ну, думаю, какого лешего... Глаза поднимаю... Он! Я даже вздрогнул. А он смотрит... вроде грустно... Может, почувствовал мою неприязнь. Ну, какой может быть разговор... К тому же, он не один... Дал мне деньги... всунул в руку. Я взял машинально. Помнишь, сказал, что нашел. А он тогда сказал: «Передайте Люде, что я приеду и все объясню». И ушел...
Я домой добрался... Смотрю, ты спокойная... Думаю, ну чего тебя тревожить зря... Дитя ты еще. А судьба выпадет... если приедет, все и решится... Но, вон сколько лет. Да и где там выжить в этой мясорубке? И кто он был? Некого спросить... Если немец – за решетку попадешь в два счета. А русский – приехал бы, если живой... Вот и гадай. Э-хе-хе... А я устал от этих размышлений.
Вот такой разговор состоялся. Отца она ни в чем не винит. Ну, что изменилось бы, расскажи он тогда всю правду. Вряд ли она поехала бы искать немца по имени Костя. Нелепо все... А может... Но все сложилось именно так, как сложилось. Муж вскоре уехал в деревню... На родину. Его тоже не за что винить. Он сказал:
– Живем мы вместе, а ты, вроде, где-то далеко... Равнодушная.
Что ж поделать... Она же не специально. Пусть только у дочки и у внучки все будет хорошо.
Надо же... Как все помнится. Словно незримые нити через годы и расстояния связывают людей, события. Вот вспомнились же удивительно сладкие страдания, даже лицо с устремленным взглядом на светлые пятна облаков...
А вокруг играли солнечные блики – на сосновом стволе, на руках, на лице... Словно зыбкие символы несбывшихся надежд.
|
|
|