| ПОЭЗИЯ | Выпуск 72 |
|
РОДОМ ИЗ ПРОШЛОГО От носки все носки становятся узки – вот и душе уже не по размеру тело. Гоняет мелюзга, горланя, взапуски, и ей пока ещё до этого нет дела. В часах песочный бог притормозил песок, чтоб память невпопад листала обретенья. Сосед, садист(!), стучит – убил бы, если б мог, но жизнь нельзя отнять. Пусть даже во спасенье. В низине – долгострой, угрюмый как скелет. Болотце было там. Три ивы да крапива. А дальше пустота, в которой смысла нет, где чудятся зрачки – две чёрные оливы. Мой двор и детвора. Здесь креп мой дух в борьбе. Какой там к бесу миг – остановись, столетье! Мой дом… моя судьба… Природа лжёт себе, поскольку мнится ей, что вот оно – бессмертье. К ВОПРОСУ О МИРОЗДАНИИ господи какое счастье дождик за окном с нашёптываньем штор звуки долгожданных босоножек лунный свет в чернильницах озёр поболеть чтоб хлопотала мама но не сильно так себе на треть господи какое счастье ванна полежать послушать посмотреть по сердцу черничка со сметаной бор осенний с горечью груздей утренние брызги из-под крана смех детей и хохоток друзей коньяка глотнуть и что есть силы покормить стареющую плоть находить педантов и зоилов чтобы чушь им всякую пороть гладить пса и вглядываться в море слушать книги время и бамбук не копаться в чувствах и на горе всем буржуям закурить чубук а ещё сосулькой гладить губы и когда полоть не нужно сныть… Господи, скажи, ну, почему бы это всё не взять и не продлить?! В ОЖИДАНИИ ГРАЧЕЙ Снова слякоть. И маетный пух, чуть достигнув земли, исчезает. И пронзительный ветер-пастух кошаков загоняет в сараи. И сочится в сосульках печаль по несбыточным льдам да кочевьям. И дымится над домом спираль в безвоздушном пространстве вечернем. С этим миром дружи – не дружи, он по-своему делит недели на кусты, где зимуют ежи, и кусты, где грачи прилетели. Пережить, переждать это всё – не такое уж сложное дело, если только осталось жильё, и душа не забыла о теле. Первогодкам пичуг, что на юг не меняли своих параллелей, дай, мой Боже, дожить до разлук и в смертельных не сгинуть метелях. Пусть достанет им в мире тепла с незабудками в поле, полынью… ибо нет абсолютного зла там, где жизнь не иссякла поныне. ДОМАШНЯЯ ЗАВИСИМОСТЬ Пора-не пора, да на всех подвалила парах какая-то хмарь на правах приживалки. И страх – мол, больше она не уйдёт – испоганил мне ночь, но биться с тем было, что скуку в кастрюле толочь. Висел дирижабль, по пояс застряв в проводах. Огонь парковался в подъездах его, как удав. Глотал заходивших и где-то с минуту урчал. Потом разгорался, чтоб строить сквозь линзы портал меж мной в глубине дирижабля и той немотой, что вскоре затопит сознанье египетской тьмой. А голос всё глуше, и всё неподатливей стих. Стих чайник, что ставил я в мыслях всегда на двоих. Поем напоследок. Прощусь с героиней поэм. Исчезну из писем, счетов, поисковых систем. Вот только понять бы, чем дорог (так дорог!) мой дом? Сосед-параноик, война квартирантов, содом… Какое мне дело, что станет потом не со мной, а с этой матрёшкой, покрытой земною корой? СЕДЬМАЯ ЗАПОВЕДЬ От голода городом снег уходил. Питался он холодом. Спал у могил, где смёрзлись бессмертник в сугробе с плитой, боярышник цепкий с оградой витой. Там кошка в сторожке впадает в окот, там гробокопатель фунфырик сосёт. Он надпись любую прочтёт (полиглот!): кто жил, и почил, и куда попадёт, когда потускнеют совсем фонари, и фурии ночи избегнут зари, и явится нечисть за мной да тобой, мой ангел любимый, мой ангел земной. Ты спишь, улыбаясь, не ведая зла. Смотрю я во двор, где метель отмела последние песни свои. А тепло в наш дом надышало уже сквозь стекло. Не верится мне (хотя тексты твердят…), что нам за любовь причитается ад. МОЕЙ ПЕНЕЛОПЕ Циклоп и циклон помешали, моя дорогая! Дорога моя (вдоль портовых подворий да пёсьего лая), по-прежнему, ставит сюрпризы в своей путевой антрепризе, но я доберусь, невзирая на лица… на визы. Мне местный визирь, он у них отвечает за транспорт, за малую мзду дал согласие выправить паспорт. Осталось команду набрать да спроворить в заливе триеру. Я верю в тебя, и другой мне не хочется веры. Так много воды утекло с нашумевших троянских событий... В Египте искал я наш дом, в Иудее, на Крите. Вот странное дело, где был он – не знаю, но, где бы он ни был, к нему одному облака устремлялись, и мысли, и рыбы. Увядший вандал, повидавший развалины Рима, девица, воровка из гетто, с глазами налима – моложе меня на столетья, однако давно опочили, а мне всё до дома никак не дойти – будто гири на киле. Я скоро. Клянусь! Потерпи – подлатать нужно днище… Ты ждёшь, значит, я всё ещё не бессмыслен. И чище, светлее мой день, моё море, мой гром, моё небо, мой ветер. Наш дом – это ты, и покуда ты ждёшь, я бессмертен. |
|
|
|