| ПРОЗА | Выпуск 77 |
СУДЬБА-ЗЛОДЕЙКА
Первый раз я увидел аиста в дикой природе в 1980 году, когда путешествовал с друзьями на мотоциклах по Прибалтике. Птица эта своеобразна – гнездится всегда рядом с человеком, а помощи от человека не ждёт, разве что тот установит на макушке разлапистого дерева или какого-нибудь столба каркас для гнезда. И всё! А так все заботы аист решает сам, словом, прибалтийская птица. Тогда, в 80-м году, мы, впервые увидев семью аистов, долго смотрели на их самоотверженный труд по постройке гнезда: в дело у них шло практически всё – огромные ветки, старый камыш, куски мягкого дёрна, солома... И вся эта конструкция, огромной шапкой, красовалась на старом дубе, побитом когда-то молнией. Впечатляет...
Потом уже, живя здесь, я стал приглядываться к этой птице, и всегда отмечал её независимый характер, с грациозным вышагиванием по полю в поисках лягушек и мелких грызунов. Никогда я не видел, чтобы аист в поле от человека принимал корм – ходит рядом, а как только к нему приблизишься – взлетает.
Нередко слышал, что уж больно грязи и шума много от соседства с аистами, а потом убедился и сам, когда завёл сельский дом. Тогда пара, вот-вот ждала появления аистят, и было пока тихо и забавно. Но вот появились птенцы, и тут началось... Полёты не прекращались до сумерек, а восседая на гнезде, аисты издавали щёлкающие звуки, разносящиеся далеко по округе.
Прошли недели, и из гнезда стали появляться две светлые пушистые головки птенцов. Они громко пищали принуждая родителей всё чаще и чаще совершать вылеты за кормом. А в один из дней я проходил мимо и заметил, что из гнезда бойко выглядывает только одна голова. Этот птенец довольно уверенно перемещался по гнезду и явно был полон сил. Под деревом вдруг зашевелилась трава, я подошёл и увидел того, второго птенца. Был он раза в два меньше первого и лежал на боку. Я поднял его и решил залезть на дерево и положить в гнездо. Аисты слетели с гнезда, и я положил «парашютиста» туда.
На второй день, проходя мимо, я вижу под деревом того бедолагу и кладу его опять в гнездо. Вечером этого же дня я снова его вижу в траве, но уже совсем обессилившего. Я поднял его и пошёл к мелиоративной канаве с водой, избавить страдальца от мучений...
Только потом я узнал от местных жителей, что если прокорма в сезон не хватает, то аисты выкидывают из гнезда «лишний рот», которым оказывается всегда слабый. Подумалось: «Чего ж я тогда глупостью занимался, должен был сам как-то сообразить».
В выходной день собрался на речку и проезжая мимо одного хутора, заметил, как два подростка лет девяти-десяти пытаются лезть на дерево к гнезду аистов. Один из них вот-вот дотянется до гнезда. Пара аистов гнездо не покидала, а наблюдала, подавая знаки тревоги. Я остановился и попросил ребят слезть с дерева и не мешать аистам. Ребята подчинились, а приблизившись ко мне стали показывать мне маленького аистёнка, сообщив, что тот выпал из гнезда и они хотят только положить его обратно в гнездо. Птенец был явно измучен голодом, голова его свисала, глаза закрыты...
– Ребята, давайте сделаем так: я возьму этого птенца к себе, потому что у меня дома есть аисты, да и до гнезда там добираться лучше, а?
– Хорошо, только вы обязательно его покормите и положите в гнездо, – в один голос просили ребята.
Я поднял голову и заметил две торчащие крупные головы птенцов.
– Так и поступлю, – заверил я их, положив птенца на коврик пола в машине.
Я подъехал к речке и взглянул на птенца – силы его были на исходе... Домой я вернулся один, а посмотрев на гнездо своих аистов, был рад за них, что жизнь здесь продолжается.
...С тех пор прошло 25 лет. И вот однажды зимой в сильные морозы я проезжал внутри городского квартала нашего города и, вдруг, с боку к машине подбегает мужчина и просит остановиться. Я остановился, приоткрыл дверь.
– Ой, это вы... помогите завести машину – возьмите на буксир джипом...
– Хорошо, но по такому глубокому снегу будет трудно, – отвечаю я. – Давай, лучше «прикурим», у меня всё есть.
Устанавливаю провода, а сам всё думаю: «Почему я его не узнаю, кто это?» Машина завелась и мужчина подаёт мне провода:
– Помните, давно-давно, вы проезжали мимо хутора у речки, и отругали нас за то, что мы тревожили гнездо аистов, а мы вам потом отдали одного аистёнка.
– Точно... как похож на того бойкого мальчика, – удивлённо говорю я. – Только я тогда вас обманул, я сразу знал, что тот аистёнок обречён, а чтобы вы его не мучили, да и сами шею себе не сломали, предложил вариант.
– А мы пришли тогда домой, сообщили, что нашёлся спаситель, а в ответ услышали: «Взрослый, а бестолковый ваш дядя...» Я в городе с Вами несколько раз здоровался за эти годы, но вижу Вы меня не узнаёте, а подойти как-то не решался... – всё это мне высказал на восторженной ноте этот человек.
– А как тебя звать? – протягивая руку, говорю я.
– Карлис я. Год назад из города переехали в Мадону, точнее в район.
– Меня? – Анатолий, – ответил я. – Не сердись, если что не так...
– Да нет, я наоборот, почему-то со светлыми мыслями вспоминаю ту нашу случайную встречу. В Мадоне живёт теперь моя мать с моим сыном, а я с женой второй год в Англии.
– Ну и как, останетесь там?
– Жена хочет туда, а я деревенский, думаю, что и тут всё наладится, поэтому чуть подзаработаем и вернёмся... Вот так, как-то... Прошлой весной в роли спасителя мне уже перед сыном пришлось выступить, мать всё успокаивала его: «Отнесёт, отнесёт папа аистёнка в гнездо». А чего носить-то, по сравнению с остальными он в два раза меньше...
– Да... жестокая штука – жизнь, – заявляю я.
– Я рад, что вот так всё случилось, как с души отлегло, словно ждал чего-то столько лет, – переминаясь с ноги на ногу, с горящими глазами, говорил мой собеседник.
– Говорят ведь: мысль – материальна!
– Я Вас долго задержал, – засуетился Карлис, – да и машина прогрелась. Летом у меня будут кое-какие дела в вашем городе, ещё может встретимся Бог даст...
Я дал номер телефона своему новому-старому знакомому.
Бывает же так в жизни...
ИСТОПИТЕ МНЕ БАНЬКУ ПО-ЧЁРНОМУ
В середине восьмидесятых хутора в Латвии, старенький дом с землёй в пять гектаров, можно было купить рублей за пятьсот, если дом похуже, то и того дешевле, Николай Иванович купил за полторы тысячи – дом оказался добротный, на высоком бутовом фундаменте. Стены того дома, в три комнаты с кухонькой, из крупного бруса обитого шпунтованной доской-тридцаткой, меж которых проложена толь, зажатая дюймовыми рейками. Изнутри на дранку нанесена известковая штукатурка через галтели переходящая на потолок. Дом был тёплый, этому способствовала и печь-плита со щитом из крупных глиняных кирпичей. Она была довольно ровно оштукатурена и побелена, лишь чугунная верхняя часть выделялась тёмным пятном.
Дом был в полтора этажа, верхнее помещение которого использовалось для ненужных вещей и сушки белья. Рядом, метрах в пятнадцати, стоял хлев, стены которого, видать, строились одновременно с домом, так как брус выдавал это, а крыши у обоих изначально были крыты щепой, но потом на доме прямо по щепе пустили волнистый шифер...
Ещё чуть в стороне стояла дощатая постройка из необрезных досок прибитых вертикально и внахлёст. Крыша односкатая под толем, на южную сторону выходило маленькое оконце и лёгкая дощатая входная дверь. Прежний хозяин использовал это строение как баню и топил её по-чёрному, оттого на крыше и нет дымовой трубы.
Новый хозяин легко распахивает дверцу и заходим в предбанник. На стене справа торчат деревянные крючья для одежды, а слева вторая дощатая дверь в помывочную, хозяин потянул её на себя и, мы шагнули в полутьму.
Стоим, осматриваемся: в правом углу вижу завал из полевого булыжника, на вершине которого восседает большой чугунный котёл с деревянной крышкой, под ним углубление для топки в виде согнутого аркой листа железа. Сквозь закопченное стекло окошка пробивается луч солнца, и сразу стал заметен густой слой сажи на стенах и потолке.
– Чуть коснёшься – беда! Осторожно, не прислонись. А запах каков, чуешь... – восторженно пояснял хозяин, подняв руку с указательным пальцем.
Выходим по зыбкому дощатому полу лежащему прямо на земле, свежий осенний морозец щиплет уши, встали спиной к солнцу, смотрим на только что покинутое помещение.
– Ну, моемся, иль в таких условиях не привык? – слышу вопрос.
– Условия, что называется, спартанские, но это ж экзотика! – бойко отвечаю.
– Сейчас дров в топку, всё поджигаем и ждём, вот такой расклад, брат. Помыться двух закладок хватает... – уверенно рассказал Николай Иванович.
И вот заложили, подожгли. Сидим под деревом в саду на массивной скамье, отдыхаем, а сквозь многочисленные щели баньки густо клубится сизый дым, вид, словно мы организовали контролируемый пожар. Впечатляет...
– Что, первый раз видишь?
– Первый... – улыбаясь, отвечаю я.
– Схожу дров подброшу... – и хозяин удалился.
Вижу как он открыл входную дверь и, дым опахнул его всего, с ног до головы, но он, согнувшись, быстро юркнул внутрь, а через минуту появился с пустыми вёдрами.
– Принимай вёдра, воду из колодца неси сюда, в соседний котёл лей, – слышу голос из клубов дыма.
Наносили воды, раскрыли обе двери бани, проветриваем её, получается.
– Ну что, смелей раздевайся, – подбадривает хозяин, – а я сейчас сенца под ноги брошу, – и он удалился.
Стою голый на дощатом полу, жду хозяина. От раскалённых камней исходит плотный жар, оглядываюсь на закопчёные стены – другой мир, другая планета...
С огромной охапкой сена вваливается хозяин, бросает его под ноги.
– Вон тазики, ковшом бери горячую, а там холодную, садись на лавку, я её сейчас мокрым сенцом протру, – деловито распорядился напарник.
Плещемся-моемся с мылом и мочалкой, под ногами мягкое сено издаёт душистый запах лета. Сквозь закопчёное стекло и щели южной стороны бани пробиваются яркие лучи солнца, ковшом плещем на горячие камни холодную воду и, сразу воздух становится насыщенным и более горячим. Эх, хорошо!
– Ну что, выходим? – слышу вопрошающий голос хозяина.
– Выхо-о-дим... – протягиваю я, ловко выбираясь из подножного сена.
– Не перемазался... понравилось, а? – продолжает он, оставляя настежь обе двери открытыми вот такой своеобразной бани.
– Да, впечатляет... это у меня впервые, – бодро отзываюсь я.
– А теперь в дом, к жаркой печке! – торопит новый хозяин.
ДОНАТ
До литовского города Шауляй сто километров. Живёт там Донатас – старый друг ещё по советской воинской службе – прапорщик, старшина роты. Кличка у него тогда была – «Банионис», наверно, в честь знаменитого литовского киноартиста её дали за долго до нашего ещё призыва в часть.
По хорошему шоссе ехали и, каждый думал о своём... Донатас чем-то схож с настоящим Донатасом Банионисом – такой же покладистый, рассудительный, да и комплекцией они не отличались. Отличались они возрастом – нашему всего шестьдесят восемь...
Часа хватило и мы сквозь помутневшее от времени боковое левое стекло авто видим чуть вдали большой холм весь в церковных крестах, значит через пять минут въедем в город и сразу направо. Потом проехать придётся ещё грунтовой дорогой с километр и увидим огромные дубы на ровных полях – этим владеет теперь наш Донат, тогда его так звали на русский манер. Он не обижался...
К нашей легковушке с громким лаем подбежала беспородная дворняга, встала и смотрит, будем ли мы выходить. Мы конечно ждём...
На пороге появился хозяин.
– Вот молодцы, вот молодцы, – убирая на привязь дворнягу, бормочет он.
Мы смело выходим.
– Ну, здорово, Донат! – обнимаем мы друга, – и бодро добавляем: – Живой?
Он тоже входит в роль, и в ответ:
– Никто не хотел умирать!
– В кино тебе надо было сниматься, а ты в «прапорах» остался, – шутим мы.
– Нет, не жалею. Кино, оно каждый день, а служба раз в жизни... Давай в мои хоромы, – и хозяин толкнул добротную, старой выделки, входную дверь дома.
– Мы, извини, без звонка, но со своей... – высоко поднимая над столом прозрачного стекла продукт с названием «Московская», – но ты, как всегда, предложишь своей выделки. Делаешь ли ещё, ведь, три года не виделись?
– Куда я денусь... делаю, делаю, – выставляя на стол рюмочки-тарелочки отзывается Донат. – За эти три года, что не виделись, я здесь столько нового изобрёл, что только удивляться будете... И по-русски хоть поговорю.
Хозяин суетился у стола, выставляя закуски-напитки, а мы сидели по стенам на массивных дубовых лавках со спинками, разглядывая хуторской дом нашего друга, по наследству доставшемуся ему от родителей. Дом этот деревянный, полутораэтажный, старый фундамент из массивных колотых валунов, швы выполнены под выпуклую расшивку – свежие. Заметили изменения с окнами, они современные – деревянные стеклопакеты.
– Донат... я уж тебя как раньше, не против... – Донатас промолчал. – Донат, а чего окна поменял?
– Я вам так скажу, – разливая хуторскую настойку по стаканам начал Донатас, – старина конечно хорошо, но и здравый смысл должен тоже быть. Если в окна дует, что на такую старину смотреть... Я и на крыше по-своему чуть переделал, если за шиворот течёт. Чего теперь... жизнь-то идёт вперёд. Вот так как-то... Я правильно выражаюсь, иль уж русский забывать стал? Не поверите, три года уж по-русски не говорил, да... три года, вы последние мои русские тогда были.
Все дружно ударили наполнеными гранёными с ободком стаканами, приступили к закускам.
– Донат, а стаканы-то у тебя русские...
– Ха, стаканы, – кряхтя произносит Донатас, – я даже помню как их точное название по-русски – «губастые», с ободком значит. Замполит тогда из каптёрки взял на память портрет Ленина, а я десяток стаканов...
– Хорошо что не наоборот, Донат: дверь открываем, а ты здесь с Лениным. Послушай, говорю и вспоминаю, в прошлый раз ты говорил, что не один будешь... какая-то в огороде крутилась у тебя... Как сложилось?
– Да, Даля звали её, уехала на заработки, она помоложе правда, дети не пристроены были, в общем, маханула... Где теперь – не знаю. Мне-то одному чего надо... своё всё есть, военная пенсия, правда, не подарок, но хорошо, что к стенке тогда не поставили... Давай наливай и, по саду-огороду повожу вас.
Выходили, покачиваясь – крепка настойка!
– Я понял, вы с ночёвкой приехали, – выйдя на яркий свет начал Донатас.
– Нет, Донат, без неё...
– В прошлый раз не пригубляли, а в этот нормально сидим, – заключил хозяин.
– В прошлый раз, Донат, мы поздно приехали, а в этот, считай, с утра.
– Ну вот и отлично! А то всё, как у вас русских говорят, напобегушках. Вроде так я сказал, – и Донатас счастливо заулыбался.
Встали на газончике под разлапистым дубом, балагурили, рядом бегала та собака, теперь уже мирно поглядывая на нас. Гуси подошли, пошипели, и вразвалку поспешили к водоёму, пёстрый петух недовольно переминал ногами, готовый броситься на пришельцев.
– Куда идём, Донат?
– Думаю, идём к пруду... пойдём, – и мы двинулись.
А вот и пруд пускает нам в глаза солнечные зайчики. На берегу ростёт дуб, ветви которого могучей силой тянутся горизонтально. Через один такой сук над гладью пруда перекинута верёвка.
– Кого вешать собрался? – смеёмся мы.
– Цирк посмотреть хотите? Сейчас сделаю... – и Донат пошёл к старенькому трактору «Беларусь», быстро завёл мотор и подъезжает под дуб, проворно цепляет за передок свисающий конец той верёвки и даёт задний ход. Через минуту над гладью пруда появилась огромная сетка-сачок, внутри которой что-то сверкая на солнце билось. Оставив сеть в метре от воды, видим, Донатас спускает на воду видавшую виды лодку и машет нам.
Трое в такой лодке – перегруз! Она, бедная, трещит, но настойчиво плывёт под широкими взмахами вёсел Донатаса. Под сеткой мы сидим, крепко держась за борта, а Донатас стоит во весь рост и сачком выуживает огромных рыб. Те неистово сопротивляются, но человек сильнее, и на дне лодки оказываются пять гигантских серебристых карпа. Лодка стала протекать – гребём уже все, помогая голыми руками. Сами успели выйти на берег, а рыба оказалась в полузатопленной лодке. Все дружно тянем её за нос. И вот она уже на травянистом берегу, сквозь щели испуская воду, не оставляя карпам никакой надежды...
– Ну что, ещё заход? – весело спрашивает Донатас.
– Нет, Донат, лодки ж нет...
– Лодку найдём, было б желание рыбачить, а этих повезёте в Латвию, – говорит он, кивая на улов.
Несём к дому карпов, собака сквозь сеть мордой цапает ещё живых рыб. Решили на обед сделать уху. Двух рыбин хватило и ещё осталось. Донатас посолил оставшийся кусок, продел сквозь него проволоку и подвесил в дымоход летней садовой печи. Потом поджёг пучок вишнёвых веток и, придавив сухой корягой, сказал:
– Перед отъездом будет добрая закуска... А пока вода в котле не закипела, идём в сад, но только через дом! – и повёл нас к столу.
Вышли. Рядом скулит собака, Донатас шуганул её, и мы пошли.
В огороде ровные грядки с луком, морковью, редиской, капустой и прочей зеленью, чуть в стороне яблони, груши, сливы, какие-то экзотические деревца.
Долго бродили, срывая понравившуюся зелень, ягоды – а фрукты ещё спеют...
– Сейчас я вам покажу, как у меня кролики живут, – и хозяин повёл нас в чистое поле...
Идём, а впереди ничего нет.
– Донат, долго ещё?
– Мы пришли, – резко остановившись, говорит он.
Смотрим, а перед нами три ямы в рост человека диаметром три-четыре метра.
Опускаем глаза в одну из ям, видим в стенках сухого песчаника норы и снующие туда-сюда взрослые и маленькие серые кролики. Подошли к другим ямам – везде полно этих смешных лопоухих зверьков, и первый наш вопрос:
– Сколько ж их здесь?
– Да их разве сосчитаешь... думаю с пару сотен. Регулирую кормёжкой, вот первую зиму закормил, так их тьма развелась, а сейчас чуть притормозил. Зверь всё чует...
– А собаки, лисы... а как убегут? – задаём мы вопросы.
– Хм... Попробовала одна лиса тут, так в яме день просидела. Подхожу, а она скулит бедная, пожалел я её и трап подал, беги мол, расскажи своим... С тех пор ни лисы рядом нет, может ещё от того, что сосед с ружьишком иногда прохаживается, это тоже помогает.
– Донат, а зимой как?
– С осени я на две трети ямы жерди набрасываю, а на них сено копной. Зимой навильник сена стряхнул, морковки бросил, и порядок, я ж в зиму штук десять в каждой яме всего оставляю. Эти самочки с ранней весны плодятся и до холодов, в ноябре-декабре основной забой. Сразу сдаю оптом, шкурки тоже принимают, но как-то они особо не ценятся.
– А как ты их ловишь?
– Спускаю лестницу и сачком, как бабочек... Сачком этим и мусор поднимаю.
Хлопот минимально, а то попробуй на двести голов клеток напасись...
– Донат, а как им пить?
– Зимой контролирую, чтобы снег был, а летом в бадейку подливаю... Ну что, за уши ловить? – вдруг обращается к нам Донатас.
– Не, не... не надо... там уха есть, – отнекиваемся мы.
– Точно, про уху-то забыли, а ведь её солить надо... Идём! – засуетился он.
Экскурсию закончили вовремя, чуть задержись и пришлось бы заново всё стряпать. А сейчас сидим за столом под дубом и деревянными ложками из глубоких мисок уплетаем наваристую уху. Съели весь котелок, запили уху настойкой и откинулись на спинки дубовых лавок...
Сидим в дрёме, а в голове мелькает увиденное здесь. Вопросов к хозяину много:
– Донат, а мы всё не поймём, где та земля из ям, ведь рядом всё ровно?
– Хороший вопрос, армейский, – прищурив глаз, отзывается он. – Весь грунт пошёл на засыпку вон тех бетонных гаражей. На окраине города кооперативные гаражи ломали, когда дорогу вели, а я подошёл, говорю, чем вам за десять километров их на свалку возить, ко мне – километр... Привезли, краном выставили, как я сказал – «рондо», лишь проход в три метра оставил. Я их битумом обработал, толем покрыл, а потом грунтом из тех ям засыпал. Ямы-то копал сосед, уж больно у него хороший экскаватор – и копает, и возит... За полдня управился.
– А что это за твоё такое «рондо», к чему тебе всё это? – интересуемся мы.
– Телевизор смотрите... а там, наверно, видите, как американцы к глобальным потрясениям готовятся. Я над ними только смеюсь... Ведь все лезут под землю. Я ж человек военный, соображаю... Да... будет наводнение, и всех их зальёт, как моих кроликов. Вода, конечно, спадёт через какое-то время, но в потёмках в сырой земле поди посиди... А я вам свой метод наземно-подземный, идём, покажу.
Мы грузно поднялись и как три богатыря направились опять в поле, но в другую сторону, чем прежде. Место здесь явно повыше, земля жёлтого песчаника. Подходим к земляному валу высотой метра в четыре. Вошли в проход и оказались в кольце тех гаражей, зияющих глубокой пустотой. Семь бетонных каркасов стоят веером, примкнутые передней частью друг к другу, дверей нет, сверху слой дерновой земли в метр, растут кустистые берёзки.
– Донат, а вода если хлынет...
– А вот меж этих гаражей у меня шлюз имеется, – и он стал вкладывать в два швеллера толстые дубовые строганные доски. – Вот сюда вошёл, доски вложил, прижал, и всё. Шлюз мой в два метра воду выдержит. Швеллера забетонированы под герметик, доски от воды разбухнут, ну как у бочки, и полный порядок.
– Ты это где-то видел уже, или как?..
– Мужики, я ж военный человек... сам допёр, – невозмутимо говорит наш рассказчик.
– Ты патент бери, а то опередят тебя американцы, – смеёмся мы.
– Нет, они так и будут в землю лезть, уж больно ядерного нападения от русских ждут... А будет... перво-наперво наводнение, – понимающе заключил наш экскурсовод.
Мы вышли из круглого дворика и стали оглядывать его «рондо» со стороны.
Со стороны выглядит как покатый холм. Свободно забрались на него – хутор, как на ладони.
– Сколько тебе эта «музыка» обошлась? – потрясённые увиденным, спрашиваем мы.
– Десять кроликов соседу дал на развод, шлюз сам сделал из подручного материала, а толь и битум с тех гаражей собрал. Вот так как-то...
– Умные вы, литовцы!
Мы весело зашагали к дому. Донатас стал рассказывать, как к нему одна знакомая работающая гидом в турфирме, не то шведов, не то немцев привозила. Нам эта история показалась увлекательной, и мы остановились слушая.
– Ингеборга раньше-то медичкой работала, но денег нет, настроения тоже, и она в тридцать лет уволилась. Стала этих туристов по городу водить. И как-то, со своим на его легковушке, ко мне приезжает, давай мол, прими этих шведов.
Ну я не знаю, говорю, а она давай, мол, давай, истопишь баню, сваришь уху, покажешь как кроликов разделываешь, настойки нальёшь... Уговорила.
Появились эти шведы к обеду, человек десять. Ну я и баню, и уху, и то и сё... Сели за стол, один увидел в прихожей мою замызганную шинель, надел. Я-то в ней на тракторе иногда выезжаю – продай мол, и деньги суёт... Я ему, нет мол и нет, а он не отстаёт чёрт, ну продай хоть шапку со звездой, говорит. Махнул я рукой, бери мол так, а он бумажки достал и к зеркалу положил, купил значит...
Долго они за настойкой гужевались, только я прохожу мимо погреба, а мой швед рылом в навозе спит в той шинели с погонами и петлицами. Думаю, продай тебе, и, будешь у себя на родине в советской шинели валяться...
– Ну и чем эта «музыка» закончилась?
– Чем... все перемазались, но уехали довольные. Ингеборга утром приехала со своим, чек привезли на покупку лодки, говорит, в любой момент из рыболовного магазина её забрать можешь.
– Донат, давай съездим, проверим, если правда – привезём, возьми только верёвку, – предлагаем мы. – Но только через туалет, – добавляем.
Подошли мы с другом к деревянной туалетной будке в саду, а дверь её гвоздём забита...
– Донат, в чём дело? – кричим ему из сада.
– За кустами смородины, крыжовника, лопаты имеются, – отзывается тот.
Возвращаемся из-за кустов и обращаемся с ухмылкой к Донатасу:
– У тебя что, и шведы так приучены?
– А куда они денутся... им даже весело. Они ж у себя там в городе без порток по газонам ходят, у нас на памятники мочатся, так что, считай привыкшие...
Я, как тепло, в туалете землёй присыпаю и до холодов он на гвозде у меня – экологию соблюдаю, чего мух плодить...
До магазина два километра. Заходим, спрашиваем. Да, можете грузить. Привязали к верхнему багажнику, привезли. Донатас счастлив, говорит:
– Надо испытать!
Пошли пробовать... Лодка супер! Держит троих уверенно.
– Завтра опять какие-то шведы будут, – вдруг заявляет хозяин. – Ингеборга спрашивает, что тебе ещё надо? Говорю, хорошо бы камин чугунный со стеклом
Она: будет тебе и камин... Оставайтесь, посмотрите на этих шведов, а?
– Весёлая у тебя здесь жизнь, Донат.
– Это точно, после них вокруг дома бумажки собирал, деньги ихние. Вон у зеркала все сложил... Посмотрите, что там...
– Две тысячи – российские, это явно тебе за шапку заплатили, а эти грязные, в пересчёте на наши – бак трактора дизтопливом заполнишь... Колондайк здесь у тебя, что скажешь...
– Кто помоложе, валяй в погреб, бутыль справа стоит, сюда неси, сами выпьем и шведов завтра поить надо, – вот что скажу.
На летнем столе под дубом открыли бутыль, пригубили.
– На чём настояна она у тебя?
– Все настойки готовлю только из ягод смородины, малины и вишни – других не признаю... А сейчас закусывать будем копчёной рыбой, – и хозяин вынул из трубы золотистый кусок.
Быстро близился вечер – нам надо готовиться в обратный путь. Впечатлений море. Хозяин хутора явно рад не шведам, а русским, потому как заговорил:
– Чего в грязь лезут... Ингеборге говорю, а она мне отвечает: «Им эти каменные джунгли и у себя, и тут надоели, и все восторженные воспоминания только про сельский вариант». Вот и угадай человека... – задумчиво заключил Донатас.
Прошло десять месяцев...
– Ну молодцы! Давай в хату. Я сразу понял, что с утра приедете: Володя по телефону когда спросил про настойку. Думаю, правильно сделают.
Хозяин разговорами и широкими жестами рук зазывал нас в этот чудный дом
Сбивался с русского на литовский, потом вошёл в ритм и всё наладилось.
– А чего жён, детей не привезли? – сделав удивлённые широкие глаза, спросил хозяин.
– Ты чего, Донат, им уж за тридцать, а «круиз-контроль» нам не нужен. Ты здесь холостячишь и думаешь у других так...
– Точно, совсем башка старая. Но себя на сорокалетнего чую, не курю, не увлекаюсь спиртным, скотина мне спорт заменяет, вот и остался в молодости. Да и вы, если шапок не снимать, молодёжь.
Сидим в просторном зале старинного дома. От выпитой настойки лица раскраснелись, речь протяжна.
– Донат, а что это у тебя там под лавкой?
– А... Это я с чердака притащил в дом мемуары великих людей.
Донатас подошёл к книгам, сел на лавку и стал по одной вытягивать их из-под себя, читая при этом названия:
– «Н.С.Хрущёв», «Г.К.Жуков», «Де Голль», вот эта о Сталине, эта о Гитлере, эта о Антонеску, а эта о Муссолини. Этим итальянцем я зачитался. Путь его закончился на виселице подвешенным за ноги своими же соратниками, но жизнь вёл и праведную. В тридцатые годы по всей Италии понастроил, как бы теперь сказали, детсадиков и, как бы теперь сказали, пионерских лагерей, образовательных школ.
– Но он же диктатор, массовый убийца. Ты чего, Донат...
– Всё правильно ты говоришь. Но детсадики, лагеря, школы с полной обслугой и питанием, родителям не стоили ничего...
– Вот он промыл мозга этим, а потом использовал молодёжь как «пушечное мясо».
– Опять всё правильно ты говоришь, но я всё на наше время перевожу: ребята, понастройте бесплатных садов и школ, чтоб с полной обслугой и бесплатно... А мы с мозгами, и с «мозгами» сами разберёмся...
– Бр-р-р... – помотали мы головами. – Донат, без настойки нам не разобраться
Наливай!
– Муссолини тогда «завяз» на Балканах, обращается, мерзавец, к Гитлеру и честно говорит ему, помоги, мол... А тот хитрый подлец, отвечает: помогу – ты ж свой. И что характерно, пишет ему Гитлер доверительное письмо «о планах ликвидации России», учтите, за день до начала войны. Зачитаю лишь выдержку:
«Дуче!
Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда длившиеся месяцами тяжёлые раздумья, а также вечное нервное выжидание закончилось принятием самого трудного в моей жизни решения... Что касается борьбы на Востоке, дуче, то она определённо будет тяжёлой. Но я ни на секунду не сомневаюсь в крупном успехе. Прежде всего я надеюсь, что нам в результате удастся обеспечить на длительное время на Украине общую продовольственную базу. Что бы теперь ни случилось, дуче, наше положение от этого шага не ухудшится; оно может только улучшиться. Если бы я даже вынужден был к концу этого года оставить в России 60 или 70 дивизий, то всё же это будет только часть тех сил, которые я должен сейчас постоянно держать на восточной границе.
Я чувствую себя внутренне снова свободным после того, как пришёл к этому решению. Сотрудничество с Советским Союзом, при всём искреннем стремлении добиться окончательной разрядки, сильно тяготило меня. Ибо это казалось мне разрывом со всем моим прошлым, моим мировоззрением и моими прежними обязательствами. Я счастлив, что освободился от этого морального бремени.
21 июня 1941 года
Адольф Гитлер».
Донатас в тишине склонил голову. Настенные ходики начали отбивать время. Кукушка весело стала куковать, на что хозяин отреагировал, подняв голову:
– Вот тебе и «ку-ку»...
Образовалась молчаливая пауза. Мы, не шевелясь, ждали слов Донатаса, и он продолжил:
– Я все эти книги, считай, за зиму прочитал, – хозяин кивнул под лавку, – не дураки ведь писали, нет... Вот, к примеру, Хрущёв: чего на мужика набросились за кукурузу? Растили бы и растили у себя, а теперь их ГМО получаем. Это что, того нам надо было?
На минуту опять образовалась молчаливая пауза. Все притихли, тяжело вздохнули. Подошла собака, грустно посмотрела на хозяина, склонив голову, словно сопереживала ему.
– Вот, Донат, ты и собаку в транс ввёл... Расскажи лучше, чем мы в обед питаться у тебя будем.
– Вопрос армейский, хороший. Самое главное быть поближе к кухне. А кухня наша – печь в саду. На ней сегодня сварим уху, вон в тазу карп стынет, а на второе я вам подам печёную картошку с квашеной капустой. Идёт?
Мужчины дружно встали и занялись готовкой. Пока варилась уха, Донатас усадил гостей под дубом, принёс миску с куриными яйцами и заставил выпить по паре штук.
– В наше время, всю еду надо начинать с сырых яиц, либо с кусочка сливочного масла или с ложки подсолнечного, – поучительно начал хозяин, – а то в городе едите муру всякую... Запомните три вещи: жаренного не есть; из сладкого только мёд, либо варенье; питание должно быть раздельным. Всё! Если зазубрите мои слова, то будете жить долго и выглядеть как я, – при этом Донатас хитро обвёл гостей взглядом.
Через час в саду все ели сытную уху. Хозяин в горячую золу печи положил десяток картофелин, и со словами: «Мигом дойдёт», взял в руки гармошку. Полилась незатейливая русская мелодия. Игрок частенько пропускал аккорды, оттого под эту музыку можно было вставлять любые слова других песен. Он чувствовал сумбур в своей игре и всячески пытался исправить положение, хотя бы шутливым перебором своих обутых в армейские сапоги ног.
– Ну как?.. – закончив игру, в запале произнёс Донатас. – Вы меня ещё в армии «Банионисом» звали... так вот, актёру Донатасу Банионису – 90 лет!
Ах, какие фильмы с его участием! Мой любимый – «Никто не хотел умирать».
Считайте, это я ему сыграл за его долголетие и прямую позицию по любому вопросу. Знаю, ругают его у нас, не всем его гражданская позиция нравится. За него!
Допита вкусная настойка. Вспомнили про картошку в печи. Хозяин деловито поднёс к дверце печи корзину плетёную проволокой и кочергой стал сбрасывать в неё картофелины. Потом выложил их в миску на столе и сходил в погреб за капустой. В неё густо порезал луковицу, полил подсолнечным маслом, и с гордым видом сказал: «Налетай!»
Да, вкус картошки изумительный – никакого сравнения с обычной варкой. К чаю Донатас подал малиновое варенье и миску с очень тёмными большими пирогами, уточнив при этом, что пироги «самодельные». Мы удивились...
– Муку я не покупаю, а делаю сам из смеси пшеницы и ржи. Вон в углу моя мельница, – и он указал рукой. – Смеётесь... А мельницу я сделал сам. Эта уже, наверно, третья. Быстро снашиваются, ведь чураки деревянные и бичи из хрупкого чугуна...
Попив чаю, мы подошли посмотреть чудо-мельницу. Да, действительно, вся конструкция состоит из двух чураков диаметром сантиметров сорок зафиксированных один над другим через ось. В торцах соприкосновения их, радиально вбиты небольшие полоски чугуна, наверно, от какой-то ненужной чугунной вещи. Место соприкосновения чураков обтянуто стальной полосой с отверстием для выхода муки. В верхнем чураке выдолблено конусное углубление, куда надо подсыпать зерно. Ещё сверху имеется проушина, в которую вставлен кол с гвоздём на конце, а верхний его конец зафиксирован под потолком.
– Ну, садись, кто не боится, – весело шутит хозяин.
По-очереди покрутили за кол этот механизм. Понравилось. Рукой крутишь, а из щели между чураками струйкой бежит мука грубого помола.
– А если к тем трём вещам, что я вам сказал, добавите муку грубого помола, то и умирать не захотите, – опять шутит Донатас, и уже без шутки: – Мука всему голова!
– Донат, а как у тебя с той... Ингеборгой, ну... экскурсоводом?
– Как... Ранней весной приехала она ко мне, говорит, уезжаю, мол, к шведу.
Своего бросаю, всё уже решила...
– А чего со шведом, а не с англичанином в Англию? – изумились мы.
– Может и с англичанином, кто его знает, я всю эту публику «шведами» зову. Жалко бабу, какому-то пиволюбу такая красавица достанется. На деньги их позарилась, дурочка...
Образовалась длинная пауза. Потом хуторянин поднял взгляд, пристально посмотрел за горизонт, словно выискивая «дурочку», и с влажными глазами приглушённо произнёс:
– Прилетит... как пить прилетит, дура...
Быстро приближался вечер. Мы успели обойти всё большое хозяйство этого неугомонного человека, заглянули в соседний лес, откуда сосед Донатаса добирался на «перваче», прошлись по кромке засеянного поля, после чего Донатас с грустью заметил:
– Яровым капут... А у вас как?
– Да так же, наверно... – отвечаем.
Он опять с грустью замечает, словно в укор нам:
– Если нашему поколению «как будет, так будет», то молодёжи простительно
Это была наша последняя встреча с Донатасом: через месяц в городе на пешеходном переходе его и ещё двух человек сбила машина...
Ставя в церкви свечку за упокой друга, батюшка высказался:
– Всё суета наша... мечемся, бьемся, как рыба о лёд.
Потом мы узнали: в тот день Донатас в городе был у родственников той Ингеборги.
Да, действительно, суета наша...
КОЛОДЕЦ
В стране третий год шла Перестройка. Дед Леон на своём хуторе давно тоже хотел перестроиться, но не так чтобы основательно, а просто, хотя бы колодец обновить... Колодцу тому уже семь десятков, и помнит дед Леон, как его отец с соседом тогда, до войны, копали глинистую землю и всё старались закончить побыстрее – боялись обвала мокрых стен. Управились в три дня: один копал штыковой лопатой, другой куски глины поднимал ведром на толстой верёвке. Помнит дед Леон, что ту глину его отец и сосед Янис, пустили в дело. В это дело втянули они и десятилетнего Леона, дали в руки деревянную форму под кирпич размером 30х14х7 сантиметров и подросток формовал кирпич-сырец.
На четвёртый день с раннего утра мужчины приступили к облицовке стен осиновым полукругляком, а к вечеру уже управились, и довольные закурили по махорочке... Добрый получился колодец – глубиной в восемь метров, шириной в метр сорок. На дно, как и положено, засыпали щебёнки, чтобы вода не взмучивалась, а сверху соорудили навес со створкой.
На второй день дождались первой чистой воды! Сколько радости-то было.
Как только поняли, что будут с чистой водой, то приступили формовать кирпич все вместе. Месяц, как стряпухи у стола стояли, но своего добились – всю глину в дело пустили. Добрый кирпич-сырец получился тогда, весь он пригодился отцу на постройку хлева.
... Семь десятков, это срок, для любого, а уж осине и подавно. Рушиться стала она, плавая щепками на водной глади, вкус воды изменился, да и не живут уж так, перед соседями стало стыдно... А тут вот и Перестройка, значит всё, решено...
Каждую неделю дед Леон на своём велосипеде выбирался в город за хлебом и куревом, а по пути замечал, как огромные землеройные машины вздыбливают глинистую почву, как споро они укладывают огромные бетонные трубы в глубь той почвы, как легко у них всё получается, сравнивал с копателями того колодца, да только какое там сравнение... «Вот бы этой техникой на хуторе колодец обновить», – подумалось деду Леону.
В этот раз дед Леон не решился беспокоить строителей, так как издали присмотрелся к их работе: все были очень заняты, все в фирменных строительных робах с надписями на литовском языке, чувствовалось – компания солидная.
В очередной раз дед Леон в город собрался раньше срока – уж больно хотелось со строителями поговорить, а то уедут и надежда рухнет... С раннего утра не стал курить свои дешёвые папиросы – вдруг чем отпугнёт тех рабочих, чисто побрился, даже одеколон «Кармен» применил, одел пиджак и незаменимую кепку, три раза перекрестился и, вывел на ровную дорожку свой велосипед.
Как и положено в солидной фирме – все были при деле. Робость одолела старика, но всё же решился подойти, выбрав одного рабочего в белой строительной каске. Объяснил суть своего прошения, и получил ответ:
– Мы заканчиваем объект, сегодня технику сворачиваем, завтра уже должны быть в Литве, так что время нет, а вот одна труба остаётся – оказалась лишняя, обратно её не повезём – для неё нет свободного места на трейлере, мы её дарим Вам, но с условием, чтобы до обеда следующего дня её забрать...
В этот же день дед Леон побывал в СМУ, знакомый прораб посодействовал деду, провёл по всем нужным кабинетам, оплатили два часа работы полуприцепа КамАЗ и два часа работы автокрана «КрАЗ», а уже через час дед мягко восседал в кабине КамАЗа, а его велосипед «искал углы» в пустом полуприцепе.
Одинокую трубу загрузили быстро, подошедший прораб-литовец удивился проворности деда, и на прощание пожал тому руку.
На хуторе первым к колодцу подъехал автокран, следом задним ходом КамАЗ подал полуприцеп с застопорённой деревянными поддонами трубой. Трубу взяли в обхват тросом «на удавку» за раструб и высоко подняли. Крановщик медленно подвёл опасный груз над колодцем и стал плавно стравливать трос. Огромная труба, словно патрон в патронник, входила в шахту колодца... Последние пару метров из колодца с шумом вырывалась вода, образуя мелкую водяную пыль. Всё! Труба-колодец мёртво упёрлась в грунт.
Техника разъехалась, только дед Леон остался у колодца, осмысливая дальнейшую предстоящую работу. А сделать надо вот что... Во-первых, откачать всю воду, посадить трубу в грунт ещё на полметра, тем самым сровняв её с уровнем земли на поверхности, да и вода будет более чистой поступать снизу. Во-вторых, сверху раскопать вокруг трубы землю и вынуть старые осиновые балки. В-третьих, сверху надо установить одно бетонное кольцо. Но всё это теперь уже мелочи...
Качать воду с молодым соседом взялись в самые жаркие дни, мотопомпа надрывалась, качая с глубины студёную воду прямо в гряды картофеля, а не просто в поле, чему была очень рада бабка деда Леона. Управились за три часа, но, перекурив, заметили, что внутрь бетонной трубы вода будет поступать через низ от боков старого колодца, поэтому решили ночь подождать.
За ночь набралось пару метров чистой воды, ею заполнили все имеющиеся во дворе ёмкости – бочки, ванны, бидоны, предстояло ведь опять углубляться на полметра, а значит чистой воды пока не будет.
Молодой сосед по толстой верёвке спустился в колодец, прихватив с собой штыковую лопату с укороченным черенком. Перед глазами деда Леона всплыла та картина семидесятилетней давности, когда отец с ровесником-соседом дружно копали вот этот колодец на ровном месте. Как и тогда, глину поднимали ведром на верёвке – сосед копал, а дед по полведра поднимал, густо потея на полуденном солнце. «Как же тогда им было тяжело», – подумалось старику.
– Дед Леон, не опускай ведро, вроде снаряд или мина тут, – раздался встревоженный голос из глубины.
Стало тихо, тихо...
– Ты жив там, ай нет... что там? – тревожно спросил дед.
– Щупаю, вроде как снаряд... – так же тревожно ответил сосед.
– Давай вылезай... Рванёт, как Барон Мюнхгаузен вылетишь.
Глубина молчала...
– Ты слышишь меня, давай, давай... – торопил дед.
– Брось магнит какой... проверю, а то понять не могу, в жиже всё.
Старик пошёл в хлев. На стене из кирпича-сырца средь разного хлама висел круглый магнит на гвозде. Старик понёс его к колодцу.
– Лови, – и прислонив магнит к стенке бетонной трубы, отпустил его.
– Не магнитится... нет... – раздался приглушённый голос из глубины. – Подай ведро, продолжим.
«Бомбой» оказался гладкий продолговатый камень в слежавшейся за годы щебёнке. Здесь же нашли и сильно изоржавевший ствол пистолета, патроны и гильзы, обручи, колючую проволоку... Копали молча. Труба заметно, сантиметр за сантиметром, под собственным весом, уверенно опускалась. Ну вот уж и встала вровень с землёй.
– Всё! Баста! Вылезай, – глядя в темноту трубы прокричал дед.
Через минуту на поверхности показалось перемазанное глиной лицо соседа.
– Я действительно боялся, что рванёт... но не бросишь же дело на полдороге, как вы без воды... – умываясь водой из бочки, всё пояснял сосед.
В новый колодец высыпали пять приготовленных вёдер со щебёнкой, дед перекрестил источник воды, что-то пошептал. Колодец временно накрыли листом фанеры и разошлись, договорившись вечерком попить чайку с новой водицей.
И вот дед Леон, его бабка и сосед сидят за столом под разлапистым дубом и пьют чай из нового старого колодца, вспоминают родителей, те далёкие времена, трудности той жизни и хвалят колодец, вновь продолжающий давать чистую воду.
|
|
|