Родился 15.09.1952 в г. Бугуруслан в семье немцев Поволжья. По образованию – журналист. Работал в газетах «Советская молодёжь» (Латвийская ССР), «Молодой ленинец» (Мордовская АССР), завотделом газеты «Знамя коммунизма» в Самарской обл. Публикации – в альманахах, журналах и сборниках бывшего СССР. С 1994 г. живёт в Берлине, публикуется в периодических изданиях Русского Зарубежья. Автор более 150 публикаций и шести книг прозы. Роман «Дайте руку королю» издан на немецком языке (1998). В 2007 г. повесть «Комбинации против Хода Истории» вышла в антологии современного русского зарубежья.

В старые-престарые времена на Турьей Горе стоял огромный, окружённый рвом и неприступными стенами замок. А вокруг горы простирался глухой Темнющий Лес. Хозяином замка и горы был некий барон, забавник и обжора, который любил хвалиться всякими диковинками, часто пировать, а ещё чаще – безобразно шутить. Он ходил прихрамывая, с прискочкой, словно старая лошадь, которая всё не хочет забыть, как гарцевала когда-то резвым скакуном. У барона было толстое брюхо, а ноги – худые и кривые. Жирные щёки свисали, точно брыли у бульдога, глаза злобно ухмылялись и щурились.

Больше всех доставалось от барона, конечно, его прислуге. Прикажет тайком поставить в кладовой капкан и пошлёт туда кого-нибудь из слуг. В темноте угодит в капкан бедняга – то-то весело хозяину и гостям!

Служила в замке девица Виола, красавица и здоровячка, да как высока ростом! На целую голову выше высокого мужчины. Силачка такая, что легко относила в верхние покои замка по два мешка угля зараз.

Однажды она чистила хлев. Вдруг пол проломился – девушка оказалась по самый подбородок в яме, полной жидкого навоза. А в дверях хлева оглушительно захохотали: впереди своих гостей чуть не лопался от хохота барон.

– Кто виноват, что ты такая слониха! – закричал он девушке. – Ты тяжелее всех моих коров, вместе взятых! Добрые дубовые доски тебя не выдержали. А ещё – Вио-о-ола!.. – и он, передразнивая, попытался кокетливо повести плечом. – Воздушная фея, гы-гы-гы!

Дело было не в тяжести Виолы. Барон накануне велел потихоньку разобрать пол, устроить яму с навозом и, прежде чем уложить доски на место, хорошенько подпилить их.

Над Виолой не смеялся единственный человек в замке. Это был пожилой слуга, которого заставляли бегом выполнять любое пустяковое поручение все кому не лень. И повар, и помощники повара, и прачка, и даже кормильщица кошек. Повелось так потому, что слуга не удался ростом: не выше семилетнего мальчика. А уж лицо безобразное – в угрях и бородавках! От того, что его всё время гоняли за чем-нибудь, он и ел на бегу, всухомятку. Этот всегда голодный, несчастный человечек в душе восхищался красавицей-силачкой и её поэтичным именем.

Барон очень часто и зло потешался над беднягой. Однажды на охоте в Темнющем Лесу приказал слуге, вместо собаки, выгонять барсука из норы. Плечи слуги застряли в узком лазе, и барон захохотал:

– Смотрите – он на старости лет начал расти, ха-ха-ха! Теперь догонит Виолу! А если барсук как следует обдерёт его мордашку, новая будет как у молоденького красавчика!

Смех охотников и челяди разнёсся по Темнющему Лесу, разбудил сов и сычей, ночных ястребов и филинов, потревожил гадюк в гнилых пнях, ужей в тине Камышового Озера...

Барон считал себя хозяином в лесу, но это было не так. Над головой шутника чернело дупло огромного суковатого вяза. Из дупла глядел на потеху невидимый дух Темнющего Леса. Духа звали Флик дер Флит, и, когда он не успевал сделаться невидимым, кто-нибудь из людей замечал его.

Говорили, что Флик дер Флит – косматая старуха в облезлом и рваном кафтане из рысьих шкур. Во рту торчит трубка между клыками, длинными, исчерна-жёлтыми: двумя верхними и двумя нижними.

Но иной раз трубка оказывалась засунутой за пояс из волчьих хвостов, а старая держала в руках табакерку: набивала ноздри костлявого рябого носа табачком, до того душистым, что у человека, какой случился поблизости, начинало приятно щекотать в носу. Но чихнуть он никак не мог, и оттого у него текли слёзы, а потом он и вовсе забывал о приятном. Казалось, перед его лицом держат ушат с толчёным луком.

А когда чихал Флик дер Флит, начинался мелкий тёплый дождик. Разносился аромат преющей прошлогодней листвы и хвои, тянуло горьковатым и сладостным запахом омываемых мшистых валежин, и до чего быстро и густо росли грибы! То-то раздолье для грибников!

От дождика Камышовое Озеро подёргивалось рябью. Оно словно закипало. Вся рыба в нём ободрялась и спешила закусить. Даже ленивые налимы выплывали из-под коряг и жадно хватали любую наживку. Рыбаки, которым посчастливилось в это время закинуть удочки, потом на всю деревню хвастались богатым уловом.

В Камышовом Озере обитает дух Виллибальд. Его можно увидеть только в одиночку и лишь в те лунные ночи, когда цветёт редчайшая златорозовая вероника, в которой сокрыты хрупко-прихотливая тайна и магическое влекущее тепло.

Виллибальд выходит на берег в человечьем обличье: высокий толстяк с седыми кудрями, что сахарно сверкают в свете луны. Кожа его розовеет, словно он только что всласть попарился. На нём – искусно сработанный пояс из рыбьих пузырей, а на этом удивительном поясе висят красноглазые сазаны, толстенькие, как поросята. Ниже их – лещи шириной в ладонь силача, ещё ниже – караси, отливающие старым золотом, а затем – ерши, блестящие, точно перламутр, и колючие.

Виллибальд – будто в замысловатой юбке из живой рыбы. Жемчужно-серая с рыжиной юбка трепещет, и чешуя рыб восхитительно переливается при луне всевозможными оттенками. Через плечо толстяка перекинута перевязь из щурят, разевающих зубастые пасти. На голове красуется корона из краснопёрок, стоящих на хвостиках, и каждая держит во рту леденец.

Постояв на топком берегу, толстяк крадётся вдоль ручья, впадающего в его озеро. По пути рвёт и жадно поедает дикий чеснок. Под развесистыми дуплистыми ивами, где ручей глубок, Виллибальд входит в него, чтобы полюбезничать с духом ручья – красоткой Адельхайд.

Но надменная Адельхайд не терпит запаха чеснока, она брызжет водой толстяку в ноздри, дразнит его, кружась и ловко ускользая. Он гоняется за своенравной девицей, спотыкается о подводные коряги и камни, ранит себе ноги, а тут ещё вода в ручье вдруг сделается такой холодной, что ухажёр спешит вылезти и возвращается в своё озеро.

В это время можно услышать заливистый смех проказницы. А то и увидеть её в прозрачной воде. У красотки множество тонких кос длиною до пят. Косы тянутся и вьются вдоль её нагого гибкого тела, точно подводные растения. Кожа девицы нет-нет да и прельстительно сверкнёт меж ними, покажется соблазнительное округлое бедро или прекрасная грудь...

И Виллибальду, и Адельхайд, и старшему духу Флику дер Флиту давно досаждал шумный барон. Другие охотники как охотники: подстрелят добычу, повеселят духов песней у костра, да не забудут им оставить кусочек получше. А нахальный барон никогда не выкажет извечным здешним хозяевам и чуточки почтения. Вот и сейчас гогочет во всю глотку над слугой, застрявшим в барсучьей норе, а друзья и челядь вторят забавнику, будто они вовсе и не в глухом Темнющем Лесу, а на деревенском гулянье.

Флик дер Флит раздражённо закряхтел – и с высокого дерева слетела здоровенная сухая ветвь. Рассерженный Флик хотел, чтобы она долбанула барона по темени, но в досаде поперхнулся дымом трубки, и ветвь едва не угодила в маленького слугу: как раз в этот момент он насилу высвободился из барсучьего лаза. Барон захохотал ещё пуще:

– Жаль, сук не обломился чуток раньше! Тебя живо вбило бы внутрь, и твоё милое личико уже было бы в барсучьих поцелуях!

Слуги принялись разводить костры, готовить еду, а барон с друзьями всё не успокаивался. Виллибальд всплыл на поверхность Камышового Озера в обличье седого бобра с позеленевшими усами, Адельхайд выпрыгивала из ручья радужной форелью. Они нервничали сильнее и сильнее и, сделавшись невидимыми, принялись летать и переговариваться с Фликом дер Флитом, возмущаясь беспутным бароном и его компанией.

Голоса духов становились всё более резкими. Но охотникам казалось, что верещит сорока, стеняще вскрикивает выпь, пронзительно канючит канюк.

На разостланной скатерти слуги расставили приборы. И вдруг в тарелках вместо вкусно приготовленных потрохов молодого зубра оказались червивые селёдочные головы. Барон с отвращением приказал швырнуть скатерть со всем, что на ней, в костёр и подать тетеревов, зажаренных на вертелах. Но из аппетитных, лоснящихся жирком тетеревов поползли шипящие гадюки...

Наконец-то барон встревожился. Он велел подать коня, но увидел перед собой дряхлую клячу, хромую на три ноги. Кляча дыхнула такой вонью, что у забавника помутилось в глазах.

А тут лес угрюмо зароптал, облака заклубились, на глазах свиваясь в плотные крутящиеся жгуты, и вдруг жиганула какая-то невиданно рогатая и изломистая, от середины неба и до самого края земли, зловещая молния. Всё содрогнулось с таким обвально-тяжким треском, что охотники присели, прикрывая головы руками, а через миг кинулись от бури кто куда, забыв про барона. Он остался один перед вязом Флика дер Флита.

Весельчак увидел старуху. Она сидела на краю дупла: в облезлом и рваном рысьем кафтане, подпоясанная поясом из волчьих хвостов. Существо покачивало босыми вымазанными глиной ногами и шевелило пальцами, корявыми и волосатыми. Ногти на них длиннее кожурок горохового стручка. В космах старухи свил гнездо кобчик. Он возился в гнезде и зло посверкивал глазом на барона.

Незнакомка пососала трубку, в усмешке показала четыре клыка. Затем, сунув трубку за пояс, достала из-за пазухи черепаховую табакерку и принялась заталкивать табак в ноздри.

Барон был в ужасе, но скрывал дрожь. А тут у него хлынули слёзы. Вдобавок заурчало в голодном брюхе.

– Чего тебе надо? – спросил он старуху дрогнувшим голосом. – Хочешь, завтра же велю привезти сюда четыре бочки чёрного пива и воз охотничьих сосисок?

– Хорошо наперчённых сосисок! – уточнила старая дама. – Прибавь воз сахарных голов да полвоза сырных, бочку мозельского и бочонок сладкой тминной водки, потому что я тут не одна!

После этих слов на барона, впервые в жизни, чихнули: да ещё несколько раз. Затем вновь раздался старчески надтреснутый повелительный голос:

– Пусть привезут также тринадцать корзин ванильного печенья в меду. Но это не всё! Я не хочу, чтобы ты безобразничал в моём лесу! Зная твой нрав, я всё же позволяю тебе смеяться здесь не особенно громко во все дни, кроме четверга. Но если ты в четверг засмеёшься в Темнющем Лесу, тебе уже никогда не вернуться в твой замок!

Барон всё сделал по уговору. Даже прислал сверх положенного бочку вишнёвой наливки. В Темнющем Лесу больше не хохотал. А однажды стерпел и не велел подсыпать горящих углей в промокшие башмаки, которые слуга, страдавший ревматизмом, поставил на пень посушиться на солнышке.

Зато уж в своём неприступном замке хозяин вёл себя хуже прежнего. К обычным безобразиям прибавлял всё то, что поостерёгся натворить в лесу. Негодник обожал невысоких хрупких молодиц, тоненьких и лёгких, как тростинки. Он так их и называл: «Мои тростиночки!» Во время попоек с ними откалывали разные штучки.

Обычно хозяин и гости, налитые пивом и вином, разгорячённые, красные, раздевались донага. Они завязывали друг другу глаза, уши залепляли тестом и становились посередь зала, широко расставив ноги. Женщины, такие же нагие, прильнув к полу, вёртко проскальзывали у них между ног наподобие ящериц. Если мужчина угадывал момент и ему удавалось сесть на молодицу, он тут же проделывал с нею увлекательное дельце... Если же женщина успевала проскочить под ним, она получала три звонких серебряных талера.

Как-то, предаваясь излюбленному развлечению, барон велел позвать силачку Виолу и приказал ей снять с себя всё до последней нитки. Девушке пришлось сажать на спину хозяйских любимиц. Могучая красавица держала на себе тоненькую молодицу, а нагие мужчины и женщины водили вокруг хоровод, хохоча до упаду. Барон плеснул на Виолу пивом, и она, и без того вся дрожавшая от стыда и обиды, зарыдала.

– Перестань реветь! – заорал барон. – Или я оболью тебя горячей жжёнкой!

Он был сыт игрой и, одевшись, стал хвалиться перед гостями диковинными курочками, которых ему доставили из заморской жаркой страны. На головках у курочек были пуховые мячики. А перебрав оперение птицы, можно было найти у каждой двенадцать пёрышек с изумрудными глазками.

Тут хозяину доложили, что у кухни попрошайничает бродяжка с вороной и уверяет, будто его ворона – говорящая. Барон ухмыльнулся, готовясь сыграть шутку, и велел привести нищего.

Тот был синий от холода и робко переминался с ноги на ногу в ярко освещённом зале. Взъерошенную ворону бродяжка держал под мышкой.

– Мы услышим сейчас умные речи, – объявил барон. – Итак мы ждём и не пропустим ни словечка!

Бродяжка поклонился, пошептал вороне на ухо и посадил её на плечо. Птица раскрыла клюв, похрипела и выговорила:

– Кха... кхор... кшо...

– Горшок? – вскричал хозяин, притворяясь разгневанным. – Кого здесь назвали горшком?!

Бродяжка упал на колени.

– Ваша милость, – взмолился он, – мы шесть ночей провели под открытым небом, а нет ничего опаснее для горла, чем сырость весенней ночи! Птица хотела сказать: «Хорошему хозяину – хорошего до крыши!» Если ваша милость прикажет дать ей тёплого питья, она скажет: «Привет дому сему!»

Барон подмигнул слуге – принесли кружку.

– Извольте выпить подогретого мёда, сударыня, – предложил вороне слуга, расшаркиваясь.

На самом деле в кружке был ледяной уксус. В него бросили ртуть, потому от кружки шёл парок. Ворона сделала большой глоток, и глаза у неё закатились.

– Негодяй! – закричал барон на бродяжку. – Она пьёт и молчит! Признайся, что хотел надуть нас!

Бродяжка встряхнул ворону – она раскрывала клюв, закидывала голову. Птица очень старалась заговорить, но смогла выговорить лишь:

– Пи... пи... при...

– Так приветствует нас это чучело?! – изображал ярость барон. – Первым делом выпила, а теперь – пи-пи?

Какой разразился хохот! Курочки так раскудахтались, что казалось – они захлёбываются хохотом. Дрова в камине и те вдруг лопнули разом – словно от смеха.

Тут кто-то сказал:

– Ничего смешного!

Вмиг стало тихо, все ошеломлённо и жадно искали глазами сказавшего. Наконец его увидели на балке, что под сводом зала соединяла колонны. Это был любимый хозяйский павлин Пассик, изумительно красивый, гордый и говорящий.

– Она – такая же говорящая птица, как я, а это необыкновенно! – произнёс Пассик и закончил без страха, хотя и с некоторым трепетом: – Смешон тот, кто смеётся над необыкновенным!

– Ах так, – сказал барон, прищуриваясь. – Посмеёмся и дальше! – он громко обратился к гостям: – Все знают про ворону в павлиньих перьях. Поглядим на павлина в вороньих!

Бедную ворону ощипали, а её перьями утыкали схваченного Пассика. То-то потеха для гостей и слуг!

Продолжая насмешки, сборище принялось за еду и питьё, слуги подносили новые яства. Досталась и бродяжке его миска похлёбки. Ему позволили расположиться на соломе в углу, вместе с охотничьими собаками. Но на ощипанную ворону псы злобно зарычали. Они, наверно, разорвали бы её, если б Пассик не помог ей скрыться с их глаз.

Птицы добрались до кухни. Там павлин участливо подставил вороне крыло, и она, по его совету, влезла в горшок со свиным нутряным салом. Сало покрыло её толстым слоем и защитило от холода.

Затем Пассик открыл запертую на засов клетку с молодыми фазанами. Их недавно поймали и теперь откармливали засахаренными каштанами и грецкими орехами к праздничному столу, но фазаны, к счастью, ещё не успели разжиреть и не разучились летать.

Павлин перекинулся с ними парой слов, и они усадили ворону в лукошко из-под яиц.

Когда слуги с кушаньями в суматохе распахнули дверь, птицы вылетели на открытую галерею: они держали клювами ореховый прут, а на нём висело лукошко с вороной. От неожиданного хлопанья крыльев одна служанка уронила на пол телячью отбивную; другие слуги разинули рты, глядя вслед стае, и девушка сумела незаметно поднять отбивную и положить опять на тарелку.

Птицы достигли Темнющего Леса до наступления ночи. Они уселись на поляне у Камышового Озера, а передохнув, прилетели к дуплу старшего духа поприветствовать его. Старуха благосклонно им кивнула, а кобчик так и вытягивал шею из гнезда в её космах, с вожделением разглядывая фазанов.

Довольно покуривая трубку, Флик дер Флит велел отнести ворону в тёплое дупло старого ясеня, а на её больное горло наложить повязку из сухого мха и паутины. Пассику предложили дупло липы.

– Ни в коем случае! – отказался павлин. – В дуплах пахнет летучими мышами! – и выбрал толстый платан с множеством больших извилистых ветвей, который красовался на краю поляны.

– Экий капризник! – благодушно усмехнулся Флик. – Так и быть, придётся нам и его, и остальных беглецов взять под покровительство. Верно я говорю, прекрасная Адельхайд? И что думаешь ты, Виллибальд, мой добрый толстяк?

Духи согласились, ответив вкрадчивым шорохом камыша и трогательным писком утёнка.

Когда утром на поляне появились люди барона, уже обшарившие четверть леса, их ждала в самый раз поспевшая снедь. Над костром румянился кабан, подвешенный к крепкой перекладине, которой послужило молодое деревце. На вертелах из ивовых прутьев красовалась разнообразная дичь.

Уставшие слуги здорово проголодались и, конечно, не раздумывая накинулись на еду...

А тут от ручья так свежо и заманчиво повеяло! Насытившись, люди побежали к нему, легли на берег, склонили головы и стали с превеликим удовольствием пить прохладную воду. При этом одни говорили – она, словно берёзовый сок, а другие утверждали – смородиновый. На слуг напал сон, и все сладко захрапели на берегу.

В это время на поляну выбежал маленький слуга. Он не поспевал за другими на коротеньких ножках и, выбиваясь из сил, падал на землю, чтобы, переведя дух, спешить дальше. Увидев остатки пира, он сунул в рот всего по кусочку. В горле у него пересохло, но ведь он давно привык есть всухомятку. Как его ни тянуло к ручью, коротыш, терпя жажду, поспешил осмотреть кусты и деревья по краям поляны.

Прямо перед ним на низко растущей ветви платана сидел павлин. Не привыкший ночевать под открытым небом, он всю ночь промучился от холода без сна и теперь задремал на утреннем солнышке. Слуга влез на дерево и схватил его:

– Что делать, дружок? Маленьким людям приходится очень старательно угождать господам.

Барон с друзьями был уже тут как тут. Он хотел приказать, чтобы над спящими пальнули из двух дюжин мушкетов. То-то спросонья, с перепугу попадают в ручей! Но слуга поднёс павлина, и барон отвлёкся от мысли о залпе:

– Посмотрите на моего надменного Пассика, ха-ха-ха! Такой же засоня, как мои слуги, и попался-то самому последнему из них! Что ты на это скажешь, гордец?

Пассик не мог ничего ответить. А хозяин с торжеством взглянул на проснувшихся и, указывая им на коротышку, закричал:

– Обжоры и лежебоки! Вот он, кем вы все помыкали, получит награду, какой никому из вас не видать!

Охотники, взяв у слуги павлина, поставили человечка подле лошади барона.

– Тебе давно пора жениться, и я награждаю тебя невестой! – объявил господин слуге. – Только не вздумай воротить нос, будто она недостаточно хороша для тебя. Виола, подойди!

Барон не забыл, что маленький слуга был единственным, кто не смеялся над девушкой, когда она провалилась в яму с навозом.

Виола приблизилась. На редкость рослая красавица возвышалась над всеми. Она ещё не совсем проснулась, тёрла спросонок глаза и еле сдерживала зевоту. Коротыш казался перед ней крошечным. Он громко икал: и потому, что поел всухомятку, и от смущения и страха.

– Погляди на того, кого будешь звать своим котиком! – потребовал от Виолы барон и ухмыльнулся. – Ну, видишь?

– Вижу икоту, – сказала девушка.

Барон подскочил в седле так, что конь встал на дыбы и заржал. Ржание слилось с ужасным хохотом.

– Видит икоту, ха-ха-ха! – шутник и его друзья захлёбывались весельем, взвизгивали, подпрыгивали – словом, бесновались, как только могли, и челядь если и отставала, то не намного: – Икоту – и всего-то! Ха-ха-ха!!!

– Икоту – и всего-то! Икоту – и всего-то! Слышали вы что-либо потешнее?

Все хватались за животы от смеха, а на поляну упала густая тень: незаметно подкрались низкие чёрные тучи. От Камышового Озера вдруг поплыл туман, казавшийся пухлой и тугой ватой. Хохотавшие перестали видеть друг друга. Тут туман рассеялся – охотники и слуги обмерли.

Там, где на коне восседал барон, появилось чудовище: акула с тощим конским крупом, который продолжал акулий, опять же, хвост. Из пасти, усаженной острыми зубами, торчали предлинные кабаньи клыки. Чудище стояло на лошадиных ногах, над сбитыми копытами шевелились человеческие пальцы: по пять над каждым.

Маленький слуга первым обрёл голос.

– Рыба... – выговорил он, добавил: – Кляч... – и икнул.

Он хотел сказать, что чудовище – одновременно и рыба, и кляча, а получилось: «Рыбакляч».

Сам слуга тоже изменился, но в иную сторону. Ростом так же невелик, но лицо не безобразное, в угрях и бородавках, а молодое и красивое. А какая у него вьющаяся бородка, какие усы! Волосы пышные, цвета красного дерева. А глаза синие-синие: позавидует любая девица. А что за осанка! Словом, кавалер – изящнее не сыскать.

Виола стала грациозной серной. Но шея у неё длиннее, чем обычно у серн, и до чего же величаво держит она точёную головку! Нижняя губка надменно выпячена.

Люди, узрев эти превращения, кинулись со всех ног из Темнющего Леса. Рыбакляч завизжал им вслед по-поросячьи. В ответ из дупла вяза раздался скрипучий смех Флика дер Флита.

Захваченный охотой на Пассика, барон забыл, что настал четверг. Духи могли наказать забавника за первый же смешок, но помнили, что он прислал сверх уговора бочку вишнёвки. Однако, когда безобразие стало нестерпимым, угроза исполнилась.

Духи полюбили серну, она так и зовётся Виолой. А маленький кавалер придумывал себе самые звучные имена, но остался Икотой. Он дружит с Пассиком, заботится о Простуженной Вороне. Иногда пользуется силой, которую дают ему духи, и, становясь невидимым и летающим, заглядывает в деревни и в города. Любит поискать, не приготовила ли хозяйка какое-нибудь эдакое блюдо – на требовательный, привередливый вкус? Тут уж он заставит и её отведать кушанье. Пусть она напробовалась и сыта, её вдруг опять потянет побаловать себя ещё разок.

Так что ежели хозяюшке икается – значит, тот самый Икота уже взялся за своё, и как ни пей она холодную воду и хоть облейся ею, а оба угостятся на славу.

«Их предали!» – с этого крика, которым залихорадило цивилизованный мир, всё и началось. Таково общепринятое утверждение. Оно неверно, как почти всё, что говорят и пишут о затянувшемся катаклизме. Информации (или, смеем заметить, дезинформации) столь много, что предполагается окрашенный сарказмом вопрос: а какое открытие добавите вы? Ответим: мы несём правду потомкам, которым предстоит иметь дело с дезинформацией о происшедшем или, в лучшем случае, с информацией, так или иначе подмоченной.

К примеру, кое-какие более или менее осведомлённые лица, весьма, впрочем, многочисленные, полагают, что началось с военной игры на полигоне ведущей западноевропейской страны. N-oe число военнослужащих согласилось, разумеется, не безвозмездно, подвергнуться воздействию средства, чья безопасность для здоровья была им гарантирована. Результатом явилось то, что людей, не один год прослуживших в армии, обуяло невыносимое отвращение к оружию. Танкисты повыскакивали из танков и, едва сдерживая рвоту, кинулись от них, артиллеристы бросились прочь от пушек, ракетчики – от ракет и так далее и тому подобное. Солдаты, у кого были автоматы, пошвыряли их на землю и, обнажая пенисы, стали на них мочиться, нимало не стесняясь присутствия министра обороны – миловидной дамы.

Не возражаем, что так и произошло, однако началось-то гораздо раньше, а именно тем днём, когда в упомянутой западноевропейской стране с её высочайшим развитием науки и техники приняли программу «Смерть оружию». Как известно, работу над средством, которому надлежало избавить планету от войн, одни связывают с микробиологией, другие – с биохимией, третьи – с биофизикой. На самом деле оно имеет отношение не только к первому, ко второму и к третьему, но и к списанной в утиль науке под названием «метафизика».

Утверждают до сих пор, проводя аналогии с птичьим гриппом, что средство должны были распространять птицы. Нет. Параллели с заражением коровьим бешенством также не выдерживают критики. И то, как может разноситься вошь для распространения спида, тоже не соотносится со способом применения того, о чём мы говорим.

Способ был следующий. Средством начиняют крошечные едва видимые простым глазом ампулы, ими наполняют изготовленные из специального материала контейнеры, предназначенные для сбрасывания с летательных аппаратов на большой высоте. В воздухе контейнерам предстоит раствориться, рассеяв множество ампул, чтобы те, лопаясь, распыляли средство, которое осядет на войска на значительных площадях.

Обратимся к событию, о каком знают все, но знание это не во всём соответствует истине. В ближневосточной стране, где показывает свой лик война, намечалось сражение между армией президента и войсками оппозиции, а по тем и другим собирались ударить силы Исламского Халифата. Три группировки изготовились к бою, но вдруг, как сообщалось, с четырёх сторон явились инопланетные корабли со «всевидящими глазами», начавшие своими «взглядами» пронизывать собравшиеся массы военных. Сообщение было тут же высмеяно в отношение такой детали, как «глаза» – объяснялось, что за них приняли обыкновенные прожекторы, светившие благодаря доставленной с Солнца плазме.

И это, опять же, деза! Не ложь – только плазма с Солнца. Да, прожекторы, благодаря ей, светили, но совсем в другом месте и по поводу, не имеющему ни малейшего касательства к событию, которое мы рассматриваем. На месте же предстоявшей битвы и близ него не было ни прожекторов, ни «всевидящих глаз» инопланетных кораблей, ни их самих. И нашумевшего затухания Солнца, пусть на кратчайший срок, не было тоже.

Просто в небе показались беспилотные самолёты, которые применяются для разведки, но на сей раз они несли контейнеры с ампулами, содержавшими средство «Смерть оружию». Ракеты трёх готовых к бою сил сбили часть самолётов, так как каждая сторона приняла их за самолёты противника, но те, каковые сбить не успели, сбросили свой груз. Мириады ампул полопались в воздухе, средство, распылившись, осело на скопления вооружённых людей, на военную технику, и повторилось то, что имело место на полигоне, но в гораздо большем масштабе. Одни бойцы трёх армий выпрыгивали из танков и бронетранспортёров, кидаясь куда глаза глядят, другие бросались туда же от ракетных установок, миномётов и пушек, третьи мочились и испражнялись на брошенные наземь автоматы, на гранатомёты, на ящики с боеприпасами. Затем на массы военных напал столбняк. А потом оттого, что они не могут убивать, все три войска до последнего солдата дико закричали.

Сообщалось, что при этом половина бойцов встала на голову. Это не так. На голову встало не более тысячи, остальные просто кричали, стоя на ногах, заведя руки за головы, и приседали при выдохе, тем самым добиваясь предельной силы крика.

Словом, битва не состоялась, не взорвался ни один снаряд, не просвистела ни одна пуля. Но крик тысяч людей, крик по той причине, что они не оказались убиты и никого не убили, был поистине страшен.

Деятели, которые сплочённо осуждают войну независимо от того, вправду они не хотят её или наоборот, поздравили Управительницу страны, где было создано средство «Смерть оружию». А Управительница уже и так снискала великую славу – славу мамы, которую называют: Сама Доброта и Женщина-Ангел. Она заслужила это тем, что открыла границы страны для миллионов желающих поселиться в ней, известной благополучием.

Нескончаемый бурный поток молодых здоровых мужчин и женщин, официально обозначенных тем, что они спасаются от поразившей их родину войны, встречают комфортабельные автобусы. Беженцам, чьё несчастье особенно пронзительно вопиёт о сострадании благодаря их модным причёскам и бодрому виду, предоставляют трёхлетний срок для интеграции, в течение которого от них не требуется зарабатывать себе на жизнь. Им выплачивают пособие поболее тех сумм, какие выделяются всем остальным получателям социальной помощи. Пятнадцать процентов коренного населения страны прозябает за чертой бедности, когда дети мечтают о велосипеде и не каждому школьнику родители могут оплатить школьный завтрак, а миллиарды евро отдаются беженцам. Для них спешно строятся дома, притом, что множество своих граждан живут в заброшенных развалинах, под мостами, на улицах.

Впрочем, случается, когда своим бездомным помогает церковь. Во дворе одной из церквей дощатые контейнеры, в каких перевозили грузы, приспособили под жильё, в эти ящики провели электричество – для освещения, не для отопления. Жильцов спросили, не будет ли им холодно зимой, они ответили, что под открытым небом холоднее.

А беженцев, для которых пока не готовы квартиры, селят в отелях. Правда, не всех. Кому-то достаются общежития, где за ними убирает прислуга из местных.

Государство платит за беженцев взносы в больничную кассу, благодаря чему их принимают врачи, лечат, вставляют им зубы, в аптеках им выдают лекарства. Местный житель такую возможность обретает лишь при наличии трудового стажа.

Безработные и получатели социальной помощи из местных платят за проезд в транспорте, беженцам же бесплатно выдаются проездные билеты. У этих людей, не проработавших и дня, мобильники ценой в восемьсот евро, а их дети катаются на гироскутерах, не говоря уж о велосипедах.

Есть ли у гостеприимства страны приёма границы? На что ни глянь, видно старание, чтобы их не было. К беженцам приставлены люди, владеющие арабским языком, которые объясняют опекаемым, как открывать банковские счета, брать деньги из банкоматов. Подобные помощники ждут беженцев и в социальных учреждениях.

А как спасаемых от войны учат языку! Надо ли говорить, что за обучение платит содержащее их государство и что подобраны преподаватели, знающие арабский язык? Во время занятий учащиеся обычно что-нибудь едят, выходят из класса попить кофе. В паузах обсуждают, какой купить автомобиль: многие уходят в середине занятий учиться вождению автомобилей. Между тем если автомобиль купит местный получатель социальной помощи, ему перестанут её выделять. В пост, когда религия запрещает мусульманам есть и пить до захода солнца, беженцы пропускают занятия. Они поголовно, и мужчины и женщины, курят, а пачка сигарет стоит пять-шесть евро. Многие курят кальян.

Кажется, предусмотрено всё, чтобы не вызывать у вновь прибывших недовольство. Однако, оно вызывается: к примеру, тем, что нетерпеливые мужчины часто не встречают готовности к объятиям у представительниц местного населения. Были громко прогремевшие массовые эксцессы. Соискатели распускали руки, женщины оказывали упорное сопротивление, полиция нисколько не помогала домогавшимся мужчинам. Так что получается? Страна приёма всё же недостаточно гостеприимна? О нет! Мужчинам, спасаемым от ужасов войны, стали выдавать талоны на оплаченное государством посещение борделей.

Улыбающаяся Управительница вопрошает спасаемых, чем ещё их одарить. Не смущают ли её нужды своих бедняков? Она не была бы Женщиной-Ангелом и Самой Добротой, если бы не имела ответа. Свои бедняки родились в благополучной стране, а это, хотя благополучия им не досталось, не стоит ли его уже само по себе? То, что беженцы наделяются благами, каких нет у местных бедняков, должно у последних вызывать чувство добрых хозяев. Ну, в каком ещё отношении они могут почувствовать себя хозяевами? Ни в каком. А так они на одной ноге с Управительницей, которая перед Рождеством зашла в магазин и купила к домашнему праздничному столу только творог и картофель, что, будучи показано и озвучено, до слёз умилило публику.

По случаю же срыва битвы в ближневосточной стране Женщина-Ангел подняла не бокал шампанского, а кружку пива.

Пронырливые журналисты докопались, что торжеством добра над злом мир обязан некоему Учёному, который создал Противоубийственный Центр «Смерть оружию». Учёного называли разными именами и фамилиями, они повторены столько раз, что никакие из них мы не станем повторять. Учёный столь упрямо и искусно скрывался, что его не удавалось показать миру. Наконец массы увидели внушающего почтение человека в чёрных очках, чернокожего, с буйной шевелюрой и окладистой бородой, белыми, как снег.

Затем выяснилось, что это знаменитость, но иная. Это целитель, который избавляет людей от болезней толчками босой ноги в живот, и особенно прославился тем, что вернул потенцию мужчине, потерявшему половину головного и пятую долю спинного мозга.

А наш Учёный, недосягаемый в своём Центре, продолжал себе трудиться, противоубийственное средство доставлялось в горячую страну Ближнего Востока во всё больших количествах, и все воевавшие там отшатнулись от оружия. Не стало взрывов, выстрелов. Некоторое время на полях несостоявшихся боёв тысячи людей, поражённых невозможностью убивать, разражались слитным душераздирающим криком, но прекратился и он.

Тут себя обнаружило осложнение. Закричали люди, каких оказалось гораздо больше тех, которые воевали. Новый этот крик, вне сомнений, перекрыл бы гром одновременного взрыва всех не взорвавшихся бомб, снарядов, гранат. Крик стал отчаяннее предыдущих криков, ибо для закричавших война была дороже, чем для тех, кто не смог её более вести. Кричали миллионы людей, застигнутых смертью войны при бегстве от неё или при подготовке к бегству. Кто теперь будет сострадать несчастным, бегущим туда, куда так хочется убежать, – убежать от того, чего уже нет?

Сострадающие, однако, нашлись и в немалом числе. Они не были обделены благополучием, которому нипочём приём беженцев, и потому выступили за наделение беженцев чужим благополучием. Сострадающие закричали на все голоса: «Их предали!» Говорили и писали, что у миллионов людей война была единственной надеждой на лучшую жизнь, и эту надежду растоптали.

С другой стороны, раздались голоса оппозиции: поскольку горячая родина беженцев, уже убежавших от войны, остыла, не стоит ли её детям начать возвращение туда? Управительница страны великого гостеприимства тут же заявила, что они теперь её дети, и воцарившийся мир там, где они страдали от войны, для них опасен точно так же, как для изголодавшегося человека – обильная жирная пища. Переселяться туда и восстанавливать разрушенное войной – скорее, задача коренных жителей её государства, для которых мирное существование привычно с рождения.

Истые поборники гуманизма поддержали Управительницу и стали раздражённо отзываться об Учёном, создавшем средство «Смерть оружию». Добыть его изображение по-прежнему никто не мог, и смаковались слухи, что он – маленький человек, точь-в-точь такой, как те инопланетяне, чей потерпевший аварию корабль нашли в пустыне штата Нью-Мексика. У Учёного огромная голая, как яйцо, голова, неприятное треугольное лицо с маленьким ртом без зубов, немигающие лишённые ресниц глаза. Сообщалось, что он, пожив некоторое время в одной азиатской стране, был там приговорён к тюремному заключению за то, что вызывал облысение у покидаемых любовниц. Его амнистировали за изобретение способа получать куриные яйца без кур.

Распространялось о нём и разное иное, на фоне чего стало раздаваться: если война – преступление, то не преступно ли – покончить с нею так, что это привело к бедствию миллионов мирных людей? Допустимо ли в цивилизованном мире – с преступлением бороться преступлением? Раздался призыв судить Учёного Международным трибуналом как антивоенного преступника.

Управительница, Сама Доброта, пожалуй, откликнулась бы на это и, без сомнений, закрыла бы Противоубийственный Центр «Смерть оружию», но доверенные лица дали ей совет: не надо. Какое-либо государство тут же предоставит Учёному убежище, дабы он возродил в нём своё дело. Причём, ему предложат изобрести ещё и нейтрализатор того средства, которое он создал. Как только это осуществится, средство «Смерть оружию» будет лишать боеспособности чужие армии, а своя, благодаря нейтрализатору, останется единственной грозной силой. Понятно, чем оно обернётся.

Учёного решено было не трогать, и производимый продукт наполнял хранилище, чтобы в свой час распылиться над очагами войны, какие не перевелись на планете. Крик же «Их предали!» не слабел. Все те, кого задела или прямо-таки обездолила гибель войны в стране Ближнего Востока, жили надеждой – с Учёным покончат террористы, которым его изобретение не даст стрелять, устраивать взрывы.

Получилось иное. Когда гасили войну, над горячими точками рассеяли столько средства, что часть его занесло с облаками в Европу, в ту же страну великого гостеприимства: почти вся её армия и полиция побросали оружие. Так что же? Террористы, которые точно так же не могли прикоснуться к оружию, принялись убивать народ с помощью мирных трудяг – тяжёлых автофургонов. Их захватывали, перерезая водителям горло инструментом поваров и домохозяек – кухонными ножами. Что могла сделать безоружная полиция, кроме заверений, что она старается что-то сделать?

Всё пришло в равновесие само собой. Террористы, которых немало прибыло вместе с беженцами, предупреждали их, в каком людном месте им не стоит появляться в такое-то время, после чего там производился наезд.

Число наездов без помех учащалось, и коренное население страны великого гостеприимства потекло в другие государства. А в неё с новой силой хлынул поток молодых здоровых мужчин и женщин из страны погасшей войны. Теперь их принимали, ссылаясь на необходимость возмещать убыль своих граждан.

Беженцы, прибывшие ранее, и вновь прибывающие, в многочисленных кафе ели жареных цыплят, люля-кебаб, пиццу, пили кофе, курили кальян, их дети катались на гироскутерах. В интернете на форумах принятые новой родиной люди рассказывали друг другу, как они отдыхают. Был очарователен мужчина, в солнечный день расположившийся в надувной лодке на озере. А коренной люд прятался от тяжёлых грузовиков, готовился уехать за границу, уезжал.

Казалось бы, что ещё могло случиться? Так ведь случилось! Водители автофургонов отказались ждать, когда им перережут горло кухонным ножом, и перестали садиться за руль.

Тогда был найден выход до того простой, что все удивились его простоте. Было решено автофургоны заменить фургонами, запряжёнными лошадьми. Их взялись во множестве завозить в страну. Потребовалось много конюшен, которые срочно принялись строить, за границей закупали фураж. И беженцы взволновались. Сколько ещё домов для них можно построить вместо конюшен! И вообще почему им не отдаются те деньги, которые находят для содержания лошадей? Поднялся крик: «Мы или лошади?» Сострадающие, среди которых, как и раньше, оказались высокопоставленные персоны, стали выступать на тему «Допустимо ли положение людей, которое ставит их на одну доску с лошадьми?»

Женщина-Ангел приняла это близко к сердцу и обратилась к беженцам: чтобы они не сопоставляли себя с лошадьми, она гарантирует – в её государстве они никогда не должны будут работать. Для тех обещание не стало радостным сюрпризом – они знали и так, что работать их никогда не заставят.

Политические и общественные деятели упрекнули Управительницу в том, что она плетётся в хвосте событий. Сама Доброта расстроилась и утешила себя и своих названных детей тем, что суммы, предназначенные на обустройство лошадей, направила на рост благосостояния беженцев. Лошадей же держали под открытым небом без должного ухода и корма, на их обтянутые кожей скелеты стало тяжело смотреть. Под беспрестанными ударами кнутов они из последних сил тянули фургоны, гибли тысячами. Трупы не успевали сжигать.

И вдруг прозвучал голос Учёного. Он заявил, что изобрёл средство «Смерть оружию» не для того, чтобы создавались лагеря смерти для лошадей.

Учёный закрыл свой Противоубийственный Центр и исчез. Удалось узнать, что он удалился в одну из пустынь, куда с ним отправилась его самая способная и красивая сотрудница. Оказалось, что она загодя открыла, как добывать воду в пустыне и культивировать необыкновенно плодоносящие виды овощей, фруктов, ягод, грибов.

Дело пошло. Учёный и его сподвижница стали по много раз в год снимать столь обильные урожаи помидоров, тыкв, яблок, шампиньонов и не перечислить, чего ещё, что известные фирмы наладились закупать у них товар. Учёный, насмотревшийся на мучение лошадей, отказался есть мясо и вегетарианский стол разнообразил успешно разводимыми насекомыми, в особенности муравьями. Не вознаграждение ли это для тех, кто объявлял войну войне?

Тем временем у средства «Смерть оружию», наполнявшего хранилище, истёк срок годности. Ещё ранее организмы людей, в которые оно проникло, будучи распылённым, освободились от него. И в стране погасшей войны оружие ожило и заговорило на все голоса так, как будто и не умолкало. Прилив молодых мужчин и женщин в страну великого гостеприимства удвоился, утроился и продолжает расти. Полиция в ней вооружилась до зубов, водители автофургонов поверили, что она спасёт их от кухонных ножей, и сели за руль. Завезённых лошадей, которые ещё были живы, порезали на колбасу.

В свои права вступило обновление, которое так старо! Беженцы въезжают в построенные для них дома, заселяют отели, покупают автомобили, уютные зелёные дворы, скверы, сады, парки превращают в помойки, сидят в кафе, курят кальян. На них работают, их обслуживают местные жители, пока ещё не подавшиеся за границу в качестве беженцев. Чтобы остановить их бегство, грозящее оставить вновь прибывшее и прибывающее население без заботы о нём, нашли возможным решить вопрос о питании кормильцев, которое становится им не по карману.

Вспомнили об Учёном в далёкой пустыне, заинтересовавшись не овощами, фруктами, ягодами и грибами, а тем, что плодоносит несравнимо быстрее. Учёному сделали предложение, он отозвался, и теперь в каждом городе страны великого гостеприимства можно увидеть магазин с вывеской «Сало муравьёв и других насекомых». Цены доступные.

. . . . . . . . . . . . .

Салют, читатель! Прошу тебя определить, что в рассказанной нами истории – выдумка, а что – чистая правда, которая почище всех выдумок, вместе взятых. Благодарю тебя за ответ, читатель.

Берлин, 05.06.2017