ПОЭЗИЯ Выпуск 79


Александр ШМИДТ
/ Берлин /

Тайна



Родился 13.06.1949 в с. Новопокровка Семипалатинской области. Окончил Казахский Госуниверситет, в 1989 г. – Высшие литературные курсы при Литинституте им. Горького. Публикации в журналах: «Простор», «Юность», «Крещатик» и др. Автор поэтических сборников: «Земная ось», «Родство», «Преломление света», «Зерна дней», «Здесь и там». Стихи включены в «Антологию русского верлибра» – издания: «Русская поэзия ХХ», «Освобожденный Улисс», «И реквиема медь...» и т.д. В  переводах А. Шмидта опубликованы Готфрид Бенн, Эрих Фрид, Ральф Грюнебергер, Темирхан Медетбеков. С 2001 года А. Шмидт живет в Германии, в Берлине с 2005 года.



                «И слово, как птица, даётся в ладони...»

Из цикла:
«Стихи 70-х»

ТАЙНА

Я спросил,
Какая тайна
Так вкусно
Округлила твои губы.
Ты показала мне
Косточку черешни –
И я задумался
Над улыбкой Джоконды.


О ВОЗВЫШЕННОМ

Когда люди
Видят спящих детей,
Они становятся
Возвышенней.
Они тогда ходят на цыпочках –
Я видел.


ВЕСНА

В луже
Замерзла звезда.
А когда я пришел доставать ее утром –
В луже
Плавало
Солнце.


ОДУВАНЧИК

Дул малыш на одуванчик –
Дед или баба?
Долго дул.
Дул юноша на одуванчик –
Дед или баба?
Долго дул.
Дул старик на одуванчик –
Дед.


ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ

Как фонендоскопа ухо,
Вьюнок нацелился в нас.
Поэзия – повитуха
Новорожденных глаз.


СТИХИ О ДОЖДЕ

Попал под дождь,
Тетрадь намокла,
Расплылись чернила.
Стихи о дожде
Не прочесть.


НЕЖНОСТЬ

Ты маленькая,
Как пауза
Меж двух ударов
Моего сердца.
Иначе
Как бы ты осталась невредимой?


ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ

Я думал
Песок для того,
Чтобы были песочные часы.
Сегодня понял –
Песок для того,
Чтобы вечно
Пересыпать его
В твою ладонь.


ВСТРЕЧА

Случилось так: пересекла
Моя судьба твою,
Как безвозвратная стрела
Слепую тетиву.

Мгновеньем странного родства
Ты мало дорожишь –
Ведь я – стрела, ты – тетива,
Ну, что ты вся дрожишь?


ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Не морщись от горечи ложной,
Не скоро еще до конца.
Давай же любить осторожно
И не задевая сердца.

Мы жить зареклись без оглядки,
К чему нажитое копить –
Но память стреляет украдкой
Глазами вчерашних обид.

К чему пересчеты – мы квиты,
Ты все, что могла отдала –
Тела, словно хмель перевиты,
А души судьба развела.


БЕЗ МЕТАФОР

Хватит!
Довольно метафор.
Пора вещи называть именами своими.
Воду – водой.
Слезу – слезой.
Тебя – чужой.


ДИАЛОГ

Колпак дурацкий называешь ты судьбой.
Пытаешь слово у ночного ветра.
А что поддерживает крышу над тобой?
– Столп света.


АЛМАЗ И ГРАФИТ

Как хрупок пишущий графит,
А брат его – алмаз
Пройдет кремень. Пройдет гранит,
Добудет нефть и газ.

Он белоручка. Твой графит, –
Ты говоришь, – пока
Мы бурим землю, он корпит
Над строчкой пустячка.

Согласен. Но давай простим
Графиту хрупкость, все ж
Он сердцем тратится своим…
Иначе как прочтешь?


Из цикла:
«Стихи 80-х»

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Мой предок – немец был знаток
Хоральных выдохов органа –
Он все псалмы знал назубок,
Как подобает лютеранам.

Мой русский прадед небеса
Не чтил, зане пахал землицу,
Но видно бес в крови плясал –
Случилось с немцем породниться.

Был пламенем продут орган,
Взял Стенька в жены Лорелею.
И жил моих степной аркан
Меня и душит, и лелеет.


ДОМ

В этом доме,
Как в клетке птицы
Плачут старые половицы,
Крохи прошлых шагов склевав,
Не желают околевать.

В этом доме
В дверные щели
Все ненастья глаза проглядели,
Все метели летели в окно.
Это было давным-давно…


* * *

Хочу
Быть
вечным
Поводырем
Слепого дождя


УСПЕНЬЕ

Ну вот и выпрямилась наконец.
Закончилась страда земная.
Пришел черед – небесный жнец
Снял жизнь твою, моя родная.
Вокруг себя в последний раз
Ты собрала детей и внуков,
Чтоб вслушивались в твой наказ
Мы перед долгою разлукой.


РОДНОЙ УГОЛ

Пусть в обрез осталось тёплых дней,
Для тебя бездомность – малая забота.
Может быть всего тебе родней
Угол журавлиного полёта.


НА ДОБРОМ СЛОВЕ

Мир держится на добром слове,
А чаще говорится злое
И прибавляет миру зла.
И застит ненависть глаза.

Мир держится на добром слове,
Оно его крепит в основе.
Скорей его произнеси
И добрым словом мир спаси.


МАССА ЗЛА

Я чувствовал –
В душе моей росла
Неумолимо
Масса зла.
Подобная уродливому зобу
День ото дня
Меня душила злоба.
Забыл совсем я,
Что такое жалость,
Она куда-то
Спряталась
И сжалась.
Я был готов в любой момент взорваться,
Не знаю,
Как сумел я удержаться.
Наверное.
Добра очнулся атом,
И не сработал
Спящий детонатор.
А может быть,
Злу не хватило зла,
И этот день
Земля пережила.


ТРЕЩИНА МИРА

Где-то на самом краю страны,
В царстве буранов и ковыля,
После Второй мировой войны
На белый свет появился я.
Брал на колени дед меня,
Привечал и ворчал: «немчура»...
Помню, как будто было вчера –
Красный всадник скакал из огня.

Не знал я еще, сколько горя и зла
На земле
И знать не мог,
А трещина мира змеем ползла
Почти у дедовых ног.


27 ЯНВАРЯ 1837

Пусть губы тихо повторят
Изгиб крыла печальной птицы:
Ты улетела за моря,
За синь и сон, за все границы.

Мне снится прорубь января,
В чугунных кружевах столицы,
И черный праздник воронья,
И кровь заклеванной синицы.

И кажется, еще дымится
След санный, канувший в веках,
Но смертной маской снег ложится,
И теплым гипсом дом пропах.

Как гроб хрустальный на цепях,
Слеза застыла на ресницах.


* * *

Время терпит – потерпи и ты,
Не срывайся вспугнутою птицей.
Надо сердце научить пройти
По обрыву вырванной страницы.


Из цикла:
«Стихи 90-х»

РОДИНА

Здесь
Всегда
Быть или не быть.
И где не копни –
Череп
Бедного
Йорика.


ТОТАЛЬНОЕ
ВЫЖИВАНИЕ


Выживает
Сосед соседа –
Тесно.
Выживает друг друга –
Зависть.
Выживает народ народ –
Пришлый.
Такие времена –
Надо выживать.


ВЫБОР

Всегда
Есть тот,
Кто забивает гвозди.

Всегда
Есть тот,
В кого забивают гвозди.

И у тебя
Всегда
Есть выбор.


* * *

Нет, время, брат, страшней любой цензуры.
И вроде не монах, а вот блестит тонзура.

И спор до хрипоты – уже не лучший спорт
Для наших некогда расхристанных аорт.

Все проворонили, проговорили, проиграли –
Ни вермута, ни веры, ни Грааля,

Ни даже той обосранной страны...
Есть только тон, нет стон тугой струны.
А что еще туга? Ну, так давай, потужим,
Глядишь, и заработаем глоток свинца на ужин.


РУБЕЖ

Ну вот наконец-то и даль видна,
И резкость последняя наведена,
И жалость последняя глаз не туманит,
Последняя радость уже не обманет.
И сердце твоё все безмолвней, бездонней,
И Слово, как птица, даётся в ладони


КУСТ ГОВОРЯЩИЙ

Трохи я
Атрохов –
Мамина фамилия,
А по отцу – Шмидт,
А по бабушке – Вебер – ветер
Над холмиком могильным шумит,
А по другой – Горькавый –
Здесь в степи – только эхо –
Ворон картавый,
Да полынный пучечек горький,
Да колыхание ковыльных вый.
Вот сколько веток-ветвей – крови моей,
Целый куст –
И не перекати-поле,
А тот
Горящий,
Глаголящий,
Говорящий.


КАМЕНЬ

Под лежачий камень
Вода не течет.
Не течет и не надо.
Камень лежачий
Сам по себе лежит
Днём от солнца горячий
Вечером
Росой плачет.
Лишайник
На нем вырос за сотни лет,
А может за тысячи.
А теперь вот мешает,
Всякий о него спотыкается
Или в него тычется.
Злится, негодует,
На ушибленное место дует,
Ишь, какой не ласковый, не гладкий,
Одним словом, претыка.
Убрать бы с пути-дороги
Да в землю врос –
Такая вот заковыка.
Прохожий,
Пришлец,
Посторонний
Споткнется,
На своем языке матюгнется –
Недовольный.
Невдомек ему,
Что камень этот –
Краеугольный.


* * *

Обрывается снег
С подтаявших крыш –
Обрывается тишь.
Обрывается оползень,
Все живое губя.
Обрывается сердце –
Завидев тебя.


ПОСКОЛЬЗНУЛСЯ
НА СЛЕЗЕ


«Поскользнулся на слезе»,–
где, когда я слышал это?
На какой лихой стезе?
В стороне какого света?

Может, слышал у тюрьмы,
На базаре иль в больнице,
Средь вокзальной кутерьмы...
Не могла же мне присниться
Фраза эта, чтобы днём
Жечь невидимым огнём?
Может, это позывные,
К нам направленной волны,
Говорят, что дни земные
Жалостью освящены...

Может, посторонним – им
Видно – в пропасть мы скользим.


Из цикла:
«Стихи нового века – ХХI»

ГЛУБОКОЕ
ПОГРУЖЕНИЕ


Так жить
Ежедневно погружаясь
В себя.
Всякий раз
Все глубже и глубже.
В тщетной надежде
Достать
Единственное Слово.
Нырять
Глубоко,
На самое дно,
За пределы дыхания,
Испуская уже последние
Пузыри воображения.


БУДУЩЕЕ

Будущее,
Будущее, –
Выкликали мы,–
Будущее,
Будущее, –
Заклинали мы.
Будущее,
Будущее, –
Проклинали мы,–
Бу-ду-щее,–
Бушевали мы.
Пока не разбудили
Чу-ди-ще.


НА ПОЛУСЛОВЕ

Чем же все это кончится?
Неужели,
Вот так…
Оборвется
На ненависти
Или на любви,
На песне
Или на плаче,
На жесте,
На взгляде,
На полуслове?
И наступит
Большая рекламная пауза
Вечности.


ЗДЕСЬ И ТАМ

Здесь
Лужа лужей.
Лежит жидкость,
Отражает.
А там –
Выкатит буркалы
Пузырей
И зырит.


ЦИРКУЛЬ ПАСКАЛЯ

Сердце покалывает
Понятное дело
Начал отмеривать
Вечность
Циркуль Паскаля


КОСМОСТАНЦИЯ

Здесь
Звезды
Глядят
Так пристально,
Подробно,
В упор.
На тебя одного
Мириады,
Неисчислимые множества,
Что становится не по себе.
Что-то,
По-видимому,
Только они смогли разглядеть
В тебе.
Что-то
Единственное.


ДОБРО

Дубины,
Мечи,
Топоры,
Аркебузы,
Авианосцы,
Ракеты –
Злобой ощетинились.
А ты,
Как всегда,
Со щитом
Щеки.


ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ

Течение жизни
Замечаешь,
Когда
Не обнаруживаешь рядом тех,
С кем ты
Вступал
В течение жизни.
Шурка,
Сережка, –
Кричу я,–
В ответ
Шум вод многих.


СТАРИННАЯ КИТАЙСКАЯ
ПЕСЕНКА


Стукачи сменяют стукачей,
Палачи сменяют палачей,
Сволочи сменяют сволочей –
Слух им услаждает соловей.
В поднебесной родине моей
Все, как прежде, все, до мелочей.


ВРЕМЕНА

Нет, время, брат, страшней любой цензуры.
И вроде не монах, а вот блестит тонзура.

И спор до хрипоты – уже не лучший спорт
Для наших некогда расхристанных аорт.

Все проворонили, проговорили, проиграли –
Ни вермута, ни веры, ни Грааля,

Ни даже той обосранной страны...
Есть только тон, нет стон тугой струны.

А что еще туга? Ну, так давай, потужим,
Глядишь, и заработаем глоток свинца на ужин.


* * *

И звезда заняла ей присущую высь.
И холмы, как лиловые львы улеглись

И открылась степная дорога
От родного порога до Бога.

И пошел я по ней через поле и жизнь,
Сам себя заклиная: «Её и держись».

Шел я день, шел я год, шел я тысячи лет
На тот дальний, призывный, ликующий свет.


ХОЛМЫ

Ушло время.

только горбы видны –
холмы.

И мы
ушли
за холмы.
Теперь
и мы
немы.
Будто и мы –
не мы
А холмы.


НАШИ ДЕТИ

Мы говорим им:
Жизнь так коротка.
Не успеешь сделать и малой толики.
Время летит, – говорим, –
Надо учиться,
Надо на ноги становиться.
Хватит витать в облаках.
Надо думать о том и о сем.
Не заметите как…
Мы говорим,
Повторяем,
Канючим.
В нашем голосе-отчаянье.
В наших глазах – мольба.
Наши жесты – сама безысходность.
Они смотрят на нас снисходительно,
Высокомерные,
Как боги.


СОФИИ

Жить на свете в общем-то неплохо,
Кот расплавился на солнцепеке,

Бабочки на хвост ему садятся,
Хоть бы хны – не хочет с ними знаться.

Ты в песочнице, ты марсианка,
Маечку надела наизнанку.

Две косички, словно две антеннки
Ловят музыку небесного оттенка.

Я с тобой, тревожиться не надо,
И всегда на расстоянье взгляда.
И потом – уйду не навсегда я...
Снова в мяч играет Навсикая,

Снова всходит и седеет одуванчик
Или, как ты называешь,– надуванчик...


КАРТИНА ХОКУСАЯ

Это не клен
В красной рубашке
В вихре осеннем теряет листву.
Это пьяный поэт,
Обезумев от щедрости буйной,
Мечет
На ветер
Листки со стихами своими
С летящей листвой вперемешку.


СОН

Сон нам приснился
Один
Цветущий яблоневый сад
Взявшись за руки
Мы летели
И ветки солнечно-росные
Нас нежно прохладно касались соцветьями

Когда мы проснулись
Горячий луч солнца
Лежал между нами
Сияющий
Острый
Не луч –
Меч.



Назад
Содержание
Дальше