Володя Белорус

В нашем доме его звали Володя белорус. Иногда, Володя минчанин. Хотя его родители вместе с ним уже давно не только из Минска, но и из Белоруссии уехали. Уехали не по своей воле, отец Володи был военный, поэтому в родном Минске надолго не задержался. Немало их семья по Союзу поколесила, пока, ближе к отцовской к пенсии не откомандировали их к нам. Здесь же Володя и женился.

С Аленой он познакомился случайно. Помог ей донести до дома тяжелый баул. Сразу понравились друг другу. Полгода повстречались, и он переехал к ней. С год вместе пожили, друг друга немного узнали и тогда уже решили свадьбу играть.

Среднего роста, возможно, склонный к полноте, но держащий себя в руках, то есть старающийся свой вес контролировать. Про таких говорят: крепко сбитый. Может быть, он и ездил на велосипеде, чтобы сбросить вес. Когда Володя возвращался со своих велопрогулок, футболка его была мокрая.

Он быстро краснел, по разному поводу. Иногда он краснел от смеха, у него было хорошее чувство юмора. Он и сам шутил, и, случалось, над кем-то подшучивал. В очень узком кругу, он подшучивал над своей женой Аленой. Алена не обижалась, шутил он достаточно тонко, так что она только улавливала общую шуточную канву. Он умело вуалировал скрытую в шутке мысль, которая не всем открывалась. Так что все общим смехом и заканчивалось. Иногда на свои велопрогулки он брал дочь.

Володя работал наладчиком станков. Во дворе его уважали. Хотя он не был участником мужских посиделок с забиванием козла или совместных походов в бар «Капля». Но при этом и остальных не чурался. Панибратски ни с кем себя не вел, разговор всегда начинал с «вы», на «ты» переходил если все к этому подталкивало, ну, к примеру, к ближайшим соседям, к друзьям, коллегам. Я встречал нескольких его приятелей или коллег по работе, когда он с ними выходил из подъезда.

Я слышал, что он был хорошим специалистом. Его даже приглашали в другой город, в их заводское подразделение, когда у тех, как говорят, «фурычил» станок, ну или, как им казалось, начинал «давать дуба». Он налаживал, настраивал.

Он все чинил, или хотя бы пытался. В нашем доме об этом знали и его приглашали, если у кого-то сломалась стиральная машина, телевизор, компьютер. Ему удавалось починить практически все. За ремонт с ним расплачивались едой и питьем. Денег, за помощь, он не брал, поэтому его в благодарность поили и кормили. От спиртного Володя не бегал, но пил в меру. Выпив, обычно, краснел, настроение у него поднималось, он острил, иногда позволяя себе на счет некоторых сидящих за столом, острые выпады. Рассказывал смешные анекдоты, но при этом, как я заметил, всегда был начеку, никому не позволял обращаясь к себе забываться, тем более, вести себя по-хамски.

Мне было восемнадцать. Володя был лет на двенадцать старше меня. Общался он со мной уважительно, но при этом, все-таки, давал понять, что в годах мы не ровня.

Мои знания в той или другой области, обычно основывались на прочитанном мною в книгах, журналах, газетах. Володя же, в отличие от меня, в наших спорах в своей доказательной базе, обращался к своему жизненному опыту. И этот жизненный опыт, почти всегда подсказывал ему особые не похожие на чьи-то оценки всему. И его мнение разительно отличалось от множества тех мнений, которые были у всех на слуху и большинством повторялись.

Заговорили с ним однажды о советской армии, и он сразу вспоминает случаи из своей службы:

– ...Политотдел в армии, по большому счету, это было пустое место. Редко, на самом деле, от них в армии какая-то польза была. Лозунги, лозунги..., дружба народов и так далее... А на самом то деле, от лозунгов до реальной жизни ох как далеко. Ну, вот, к примеру, дедовщина. Да, было такое дело, в нашей армии, да наверное и осталось. Но, по слухам, дедовщина она не только в нашей армии присутствует. Она и в других армиях, говорят, есть.

Хотя есть и землячество, старики своих земляков под крыло брали, не давали обижать.

А то сейчас, слышал, поют-распевают, жили-были все народы как одна семья... Может где-то и жили-были, но только не в армии.

Вот тебе русский. А вот бурят. Разные, традиции, характеры, культура.

Или, вот, к примеру калмыки, тувинцы, татары, при том, что они, с одной стороны, кажется, свои были в доску, а все-таки, особняком.

Кого ни возьми, все особняком.

Евреи – особняком. Кабардинцы – особняком. Чуваши – особняком. Абхазы – вообще отдельная история... А грузины, а армяне, а осетины...

А Дагестан... У нас в роте дагестанцев было шестеро. Двое аварцев, один лакец, один даргинец, и двое лезгин. Языки у всех разные. Аварцы лакцу: «Эй, хитрый лакец, как поживаешь», – кричат. А тот им в ответ: «Отлично поживаю! А у вас как житьё аварцы твердоскулые?». Это они между собой так шутят. Среди Дагестанцев есть присказка, что не нашелся еще хитрее лакца человек. А насчет того, что аварцы «твердоскулые», так это оттого, что они удар хорошо держат. Все самые знаменитые дагестанские бойцы и рукопашники, в значительной степени из аварцев.

Кстати, про прибалтийцев, скажу. Хотя, они, у нас в роте и кучковались, но было у нас с ними какое-то, как говорят, ментальное родство. Это позже по углам разбежались. Служили у нас и из Кавказа, и Средней Азии.

Вот тебе одна история. Было у нас трое приятелей, чеченец, грузин, и один парнишка из Ставрополья. Все трое из молодняка, только что призванные, а вот взялись своих же строить. Было у меня с ними пару стычек. То с одним, то с другим.

А то как-то чищу картошку на кухне, вижу, они, идут в мою сторону. Один на руку ремень наматывает, другой с электродом. Ну а я за поварешку... Знаешь, такая, длинная, металлическая, чтоб из пятнадцати литровой кастрюли черпать. Тот что с ремнем, мне, вжик, им, перед лицом. Думал я очкану. Не очканул. Как этой поварешкой его погладил... Он с копыт, на пол, брык. Те к нему, вроде дышит.

И не важно, что он потом в санчасти морду ремонтировал. Всё. Исчерпан конфликт. Уважение и дружба народов. А грузин даже в гости приезжал, после армии.

А вот тебе еще история про дружбу народов, но уже со знаком плюс.

До дембеля пара месяцев. Я уже старик, на расслабоне, сам молодых щимлю. В пятницу пообедали, офицеры по домам расползаются, в части тишина. Солнышко, ясно, жалко день пропадает. А тут Тимур и Рахим из казармы выходят. Я к ним – ну, что махнем через забор, в самоволку. Они, – давай, пошли. Через забор и дернули.

Прошлись по городу, зашли в кафе. Заказали мороженное с сиропом. Сидим, кайфуем. За соседним столиком две девушки. Рахим, откашлялся, и к ним. «Извините, мы с друзьями не местные, не покажите город?» Девушки и сами рады. «Конечно, покажем». Идем по обе стороны от девчонок, обо всем на свете забыли, как птицы поём. Тимур (чеченец) им рассказывает как его пёс-кавказец от волка в горах отару защищал, Рахим (казах) – про то как он в Каспийское море на лодке выходил на рыбалку, а я – как с братом ходили охотиться на кабана. Девчонки в осадке, не знают кого слушать, на кого смотреть.

А тут навстречу толпа, парни, человек двенадцать, нашего возраста. Поравнялись, с девушками поздоровались, знакомые их оказались. И, после, к нам – отойдем-ка ребятки в сторону. Рядом есть уютный дворик... – Пошли. Зашли во двор. Лавочки. Гаражи. Мы спиной к гаражу стали. Они обступили. «Эй, солдаты, чужих девчонок выгуливаете?» Мы: «У них что на лбу написано, что они чужие?». Они: «Придется вас наказать». Мы в секунду распоясались. А они, одни за кастеты, другие к лавочке, за штакетником. И понеслась... Мы их ремнями, а они нас штакетами, кастетами, всем что в руке.

Мне в драке по затылку штакетом ударили, видно не слабо, и я уже до конца драки толком и не соображал. Какая-то произошла расконцентрация. Ремень выронил, кулаки сжимаю и целюсь ими в кого-то попасть, но всё в каком-то легком тумане и как в замедленном кино, не пойму, попадаю, не попадаю... Тимур с Рахимом, что со мной поняли. Как не понять, если я на ногах еле стою и руками неосмысленно машу – не то пьяный, не то лунатик. Они меня всю драку спинами прикрывали. А тут – сирена, кто-то милицию вызвал. Все врассыпную. Мы тоже бежать. А меня ноги плохо слушаются. Пацаны меня под руки и в сторону тащат. Чуть не волоком в часть дотащили.

А здесь нас уже ждут. Оказывается, после нашего побега, вдруг объявили построение... А нас нет... Влепили по двенадцать дней гауптвахты. Сидим мы на гауптвахте уже по три дня. Скукота. Мысли разные... За три месяца до дембеля так влипнуть... На четвертый день нас утром к командиру части конвоируют. Заводят в кабинет. Сидят четверо. Комроты. Комчасти. Майор из политотдела. Особист.

Комчасти:

– Допрыгались? В милиции на вас дело завели и нам передали.

Мы:

– Какое дело?

Он:

– А вы не догадываетесь? О нанесении тяжких телесных... Вы кому башку ремнем располосовали?

Мы:

– Откуда мы знаем кому... Что нам молча смотреть как нас штакетником глушат... Шли, никого не трогали. А местные к нам толпой подвалили. Девчонки с которыми мы шли, если что, мы надеемся, подтвердят.

Майор:

– А знаете, что пострадавший сын зампрокурора. Он за сына грозится всех вас достать и пересадить. И неважно, что вы сейчас в армии. Эх, вам бы нам все рассказать с самого начала... У вас ведь, тоже, вижу, репы распухшие как после бани...

Особист:

– Еще не поздно... Пишите заявление, на имя командира части. Подпишем задним числом. Все напишите. Гуляли по городу. А тут навстречу хулиганьё... Спровоцировали нас и затеяли драку. Были в увольнительной..., –

заговорщицки моргает, – ...про то, что у вас самоволка ни звука...

Мы:

– Конечно напишем.

И, вдруг, майор, огорошил:

– Но одного из вас придется сдать. Этому зампрокурора... В жертву... Нужно же его как-то улестить... Ну, вы не мандражуйте, мы, все-равно этого одного на произвол не оставим. Как-нибудь отмажем, дисциплинарку выпишем... Так кто из вас первый позвал в самовол?

Я, сразу:

– Я.

Рахим:

– Я.

Тимур:

– Я.

Майор:

– Уважаю. Но так не пойдет. Нужен один.

Я:

– Я им первый предложил.

Рахим:

– Врет он. Это я их позвал.

Тимур:

– Нет парни. Это ведь всё я.

Особист моргнул, чтобы нас всех вывели.

На этом все и закончилось.

Так до сих пор не знаю как это дело замяли. Мы гауптвахту отсидели, и дослужили свое. И личные дела у всех троих чистые. Наверное, все-таки, особист, по своим каналам помог. Все-таки эти парни, с которыми мы завелись были инициаторами.

Мы уже позже с пацанами покумекали и решили, что майор с его «отдать зампрокурора кого-то из вас в жертву», скорее всего просто нас на понт разводил. Чтобы от страха сдали того, кто остальных на самоволку подбил. На эту тему нас уже позже знающие люди просветили. Где это видано, чтобы «залетевших» срочников милиции «на съедение» выдавать... В армии свой суд, своя расправа.

Вот это дружба народов... Без всяких внушений на политзанятиях.

Володя не был конфликтный. При этом, я был свидетелем, как во время нашей с ним беседы о возможной продаже его автомобиля, к нам подошел один из недавних жильцов, которого ни Володя ни я и не знали толком. Краем уха услышав несколько фраз, он обратился сразу к Володе на «ты»:

– Ты за сколько свою тачку продаешь?

Володя:

– С тобой, кажется, никто сейчас не разговаривает. И почему ты мне тыкаешь?

Тот попытался не понять:

– А в чем проблема?

Володя:

– Я тебе сейчас объясню в чем проблема, – он взял его за локоть направляя в темный подъездный вакуум.

Тот кому Володя предложил зайти в подъезд, был выше его приблизительно на полголовы и физически казался крупнее, но он скользнув глазами по Володе, вдруг примиряюще сказал: «Хорошо, на «вы», так на «вы», ради Бога.»

От Володи исходила сила, иногда она откуда-то являлась, как-будто дремала до поры. Но даже если его сила дремала, все-равно она была слишком осязаема, так или иначе она чувствовалась. Его отдушина, – увлечение техникой, работа, занятия спортом, чтение детективов, – помогало ему с его силой совладать. Без этой отдушины жить ему было б совсем непросто. Но даже с этой отдушиной, он излучал опасность.

Весной по двору гоняли на велосипедах. Кто-то из гоняющих на великах пацанов проехал по ступне Володиной дочке. Испугавшись, он крутанул руль, въехал в бордюр и свалился. Девочка расплакалась от страха и от боли. Мальчишка подхватил велик и прихрамывая поволок его за собой. Вокруг собралась толпа. Взрослые собравшиеся на шум, громко жалели девочку. Виновник издали наблюдал за происходящим. Скоро девочка успокоилась и продолжила свою прогулку.

Володя узнав, что случилось, вышел из дому, успокоил дочь, отвел ее в песочницу, усадил, сел рядом и стал строить песочный замок. Он знал кто проехался по дочкиной ступне, но никак в его сторону не реагировал. Дочь успокоилась, ступня не болит, проехали. Я в это время подошел к нему поинтересоваться и стоял рядом.

Через некоторое время появился отец мальчишки гонявшего на велике. Увидев разбитую коленку сына и ссадину на его локте, он спросил того, что случилось. Сын конечно выгородил себя, сказав, что девчонка сама виновата, что это он объезжал ее, а она чуть ли не бросилась ему под колеса.

Окинув глазами двор, сын указал пальцем в сторону песочницы. «Вот она, там». Приблизившись к песочнице и видя Володю возящегося с дочкой, мужчина обратился к нему:

– Это ваша дочь? (С Володей он знаком не был. Их семья в наш дом вселилась недавно)

– Да. А что?

Володя, по виду, сразу догадался кто перед ним.

– Спросите у вашей дочки!

– Что спросить?

– Зачем она под колеса прыгает.

Володя встал:

– Ваш сын как сумасшедший носился на велосипеде по двору.

Отцу мальчишки, кажется, не понравился Володин ответ.

– А давай-ка дам я тебе по кумполу.

В ответ Володя ударил его снизу всей пятерней. По моему он даже не до конца сжал руку в кулак. Мужчина пошатнулся, постоял, и ... осел на край песочницы. И так остался сидеть. Ух. Он взялся за челюсть. Володя спокойно спросил:

– Все в порядке?

– Вроде, да.

– Идем дочка.

Что произошло многие видели. Не думаю, что увиденное кого-то очень удивило. Володю считали одновременно спокойным сильным и уверенным в себе. И нетерпимым к обидам.

Мы однажды шли с ним поздно вечером и проходили через какой-то двор. На лавочке сидела подвыпившая компания:

– Мужики. Причаливайте...

Мы не отозвались.

– Оглохли, мужики..?.

Володя резко повернулся и пошел к лавочке. Я за ним.

– Кто звал?

– Ну я звал, – отозвался покачивающийся на лавке мужчина в куртке с капюшоном. – А ты что борзый?

– По башке давно получал? – Володя как будто его не слышал.

Мужчина попытался встать, но кто-то из его компании, возможно, знакомый с Володей или знакомый его знакомого, вдруг того приобнял, снова на лавку усадил, и к нам:

– Извиняйте, мужики. Сами видите, человек никакой. День рождения празднуем...

Мы молча поворачиваемся и уходим.

А еще я помню случай на турбазе. Моя мама и Володина жена работали в одном научно-исследовательском институте. И одновременно обратились за путевками на турбазу. Мои родители, я и семья Володи отправились на отдых в один заезд.

На турбазе с названием «Исток» мы жили в одном большом доме, разделенном внутренней стенкой на две большие комнаты. Каждая комната была совмещена с кухней. На кухне стояла газовая плита, чайник и столовые принадлежности. В соседних домах тоже жили сотрудники НИИ. В каждом доме по две семьи.

Дом стоявший рядом с нашим занимали, как сказала мама, семьи НИИтовских снабженцев. Глава одной семьи Рустам, был рослый полный мужчина. Со своим соседом еще толще чем он, только пониже ростом, снабженцем, Вадиком Рустам сошелся на почве любви к нардам.

Наступало утро и двое наших соседей уже сидели перед домом выбрасывая кубик и переставляя шашки. Каждый сброс они сопровождали громкими восклицаниями. Поначалу Вадик даже не очень стеснялся, но супруга что-то шепнула ему, и какие-то слова он начал сглатывать. Так что слышно было что-то вроде:

– Блин, ну е..ать, ну, блин..., пере..ать. Ну, блин же, ну мать...

Что восклицал Рустам я не понимал. Папа сказал, что может это и к лучшему.

После завтрака я переоделся, и взяв все свое купальное снаряжение маску, для ныряния, трубку, мяч и побежал на пляж. На пляже уже было полно народа, подстилки лежали одна впритык к другой. Люди лежали чуть ли не пятками касаясь пяток, и нос к носу. Свободного места почти не было. Но все-таки одну свободную точку я увидел. До нее, правда, еще нужно было добраться. Куда ни ступи всюду раздетые мужчины и женщины и между ними копающиеся в песке их беструсовые дети. В пути к своему пятачку я поздоровался с несколькими городскими знакомыми. В полудреме они собирали здесь загар, то в одной то в другой позе.

Наконец, я добрался, разложил подстилку и стал ждать родителей. Родители пришли через полчаса, мы купались и загорали до полудня.

Уже подходя к нашему домику я услышал знакомый стук нард. Влад и Рустам по-видимому провели все утро за доской. Наступило время обеда, захлопнулась доска. Игроки отправились на свои половины. Их обед и отдых занял у них часа три. Я лежал на кровати, когда услышал гортанное восклицание Рустама, «перемать» Вадика, и звук передвигаемых шашек. Их игра продолжалась часов до семи. В семь они разошлись на ужин.

Вечером на турбазах затеивались дискотеки, где-то показывали кино. Мы с родителями нарядились и пошли на дискотеку, на соседнюю турбазу. Мы почти не танцевали. Слушали громкую музыку, смотрели на таких-же красиво одетых людей, с кем-то здоровались, общались. Вернулись мы через пару часов. Вадик и Рустам по прежнему играли за столиком. Было темно, их игру освещала настольная лампа. От нее змеем вился белый шнур удлинителя, теряясь в поддверной щели комнаты Вадика.

Мы зашли в дом. Я видел, что вторая половина дома освещена, значит и Володя с семьей были дома. Я лег на кровать собираясь что-то почитать. Мама разогревала чайник.

Через пару минут я услышал какой-то шум и громкий возглас. Я вскочил с кровати и выбежал на улицу. Рядом со стоящими Рустамом и Вадиком стоял Володя. Володя был в спортивных штанах и футболке.

– ... В девять игра заканчивается. Все понятно?

Рустам решил недопонять:

– Ты что здесь правила устанавливаешь!

Вадик поддержал:

– В натуре, ты кто здесь такой?

Володя как-то даже равнодушно констатировал:

– Будем разбираться? Ну, пошли.

Вадик, посмотрел на Рустама. Рустам на Вадика. Все молчали, каждый по-своему оценивая ситуацию. Вадик снизу вверх посмотрел на Володю (он был пониже, помассивней), встряхнул заплывшими жиром плечами. Володя спокойно смотрел ему в глаза. Вадик расправил плечи, и решился:

– Пошли.

Мне показалось, что «пошли» Вадика звучало не очень уверенно. «Их двое, Володя один», я решил идти за ними. Они шли по направлению к реке. Там где дома нашей турбазы заканчивались, начинался спуск к пляжу. Спуск был искусственным. Таких спусков по всей линии пляжа было несколько. Рядом с каждой турбазой был свой спуск. Если турбаза была большая, то и спусков к пляжу могло быть два или три.

Сама возвышенность отделявшая домики от реки была неравномерна. В некоторых местах, расстояние от возвышенности до пляжа сужалось так, что можно было просто прыгнуть и приземлиться уже на пляже. А где-то, наоборот, линия возвышенности стремилась вверх, пространство между линией и пляжем расширялось и зияло большим оврагом, так, что вниз было страшновато смотреть.

От спуска по которому мы двигались, ныряли лазейки по обе стороны, прятавшиеся в густом колючем кустарнике. Дикие розы, крапива, еще что-то острое, игольчатое, ворсисто-щиплющее как наждачная бумага касалось тебя, если ты отстранился в сторону от тропинки. Сквозь темень, еще можно было разглядеть светлые розовые бутоны. Мы шли и шли. Издали доносились музыка, смех. Уже на первом уступе мы оказались вне видимости. Тропинка к реке была чуть видна. Володя остановился на оттоптанной множеством ступней песчаной площадке.

... – Пришли.

Я не увидел куда полетел Володин кулак, но Вадика смело его ударом. Он лежал, и пытался приподнять голову. Рустам схватил Володю за торс, сцепив руки сзади. Я схватил Рустама обеими руками за кисть и закричал «эй, ну, хватит!». А Володя изогнулся и бросил Рустама через бедро в кустарник.

Он бросил его в колючие кусты не намеренно просто так получилось. Таких завываний и ругани я давно не слышал. Ой с..ка, ай, уй е.. т.. ..ать, бесконечное ..ля, ..ля, ..ля. .. Рустаму было очень больно, и от падения и от шипов, которые располосовали ему и лицо и тело. Наконец он выбрался и начал тут-же ощупывать раны и искать засевшие шипы. Володя как ни в чем не бывало положил руку на плечо Рустама.

– Ты все что я сказал, понял?

Рустам видимо на секунды отрешившись от боли и настроения, просто ответил:

– Да.

Володя повернулся и двинулся по тропинке вверх. Увидел меня. Махнул рукой. Похлопал по плечу. Оценил мою поддержку.

С этого дня все две недели нашего отдыха звук нард сопровождал нас только до девяти вечера. Стук кубиков и сопровождающие его восклицания заканчивались в девять часов, даже на часы смотреть было не надо.

Похоже Вадик и Рустам на Володю не обижались. Я видел как на следующее утро они жали руки, и желали друг другу доброго утра. А Вадик даже за возможность вместе порыбачить заговорил. Рустам, правда, пару дней на меня косился.

...Как-то я встретил Володю у популярного в нашем городе кафе «Сафари». Я приостановился у кафе, а он проходил мимо. Увидел меня, замедлил шаг, чтобы я его нагнал. Он шел домой, я тоже, вместе пошли. Тут, слышим:

– Вовчик, эй! А ну, обернись!Оборачиваемся. К нам спешит мужчина Володиных лет, черноволосый, с глубокими залысинами, они все равно просвечивали сквозь глубокий головной беспорядок, не знаю намеренный или нет. Он выглядел как только со сна. И, кажется, был нетрезв.

«Вовчик... Толик...» Поздоровались. Оказалось, одноклассники. Начались воспоминания. Вспоминал, в основном, Толик. Володя тоже припоминал, но не так азартно, и как-то уже вслед. Казалось, многое, он даже и не помнил. Выглядело это так:

– А помнишь ... !

– А, ну да...

– А помнишь как ... !?

– Да, вроде бы...

– А помнишь как у Коляна красная паста потекла, Евгения Викторовна решила, что это кровь, так перепугалась... !

– Не ..., что-то не помню.

– А помнишь на турбазе, когда столкнулись с краснополянскими, толпа на толпу, ты вперед вышел и говоришь, «ну, кто у вас самый смелый, выходи, раз на раз!?»

– Вроде припоминаю...

– Они и перебздели. Решили раз любого вызываешь, значит ты просто непобедимый боец... Так никто из них драться и не вышел. Но ты и правда дрался не хило...

На одной фразе Толика Володя вдруг его оборвал.

– Все Толя, нам идти надо.

Протянул руку. Тот пожал. Молча. Мы пошли. Метров пятьдесят мы шли молча. Возможно, эта встреча навеяла ему воспоминания, и Володя, еще чуть погодя, окунулся в них:

– Я в их школу в пятом классе перешел. Седьмая на Ворошиловской. Сам знаешь, что новенький в новом классе должен себя поставить. А я еще и из другого города, никто меня не знает. Ко всему, я пару раз себя так повел, что вроде как на самого сильного в классе замахиваюсь.

Самый сильный в их классе был Серега Разуваев. Бугаёк, дзюдо занимался, грабли такие здоровые. Я к нему первый залупнулся, чтобы все точки расставить над «i». Он не смолчал. Предложил после уроков, сходить разобраться.

Пошли, после уроков, разбираться, за школу. Я, кстати, этого Толика, который сейчас к нам подскочил, толком, по школе, только по одному эпизоду и помню – как он тогда вокруг Серёги-дзюдоиста кружил. Я даже подумал, может быть он его родственник... Толик этот с ним рядом бежал и что-то говорил ему в ухо. Я так понял, давал тому советы как меня побыстрее уложить.

А после драки, он сразу просек, что Серёга их уже не канает и сразу со мной задружился. Позже стал домой звать, значки дарил, марки. А у меня из всего, что с этим Толиком связано, засело только как он тогда рядом с толстым Серёгой трётся и что-то шепчет ему.

...Но не получилось у Серёги. Он меня первый ударил ногой, хотел попасть по яйцам, не попал, но все равно ощутимо. Я разозлился и ему тоже, в брюхо, два раза, ногой. И еще раз как по мячу, с оттяжкой. Он держится за живот, а я его коленом в харю. Он упал на асфальт и лежит. Я его еще раз, носком, не сильно, в тулово. Может быть и не надо было. Он никакой уже был. Но это я от злости, за то что он мне по яйцам целил...

Прошел месяц. Я сидел с Володей на скамейке у нашего подъезда. Кажется, в разговоре с ним я упомянул свою школу, и дал ему повод вспомнить еще кое-что:

– Началось все не сразу. В классе пятом. Мы как раз в то время переехали сюда, в Симлянское и здесь зацепились. Отец как-то сразу с командиром военной части поладил. Тот пообещал, что похлопочет, чтобы мы здесь надолго задержались. Вот с тех пор я симлянец. Отец здесь же вышел на пенсию и позже развелся с мамой.

Я обживаюсь в новой школе. Продолжаю заниматься волейболом, ну и иногда балуюсь боксиком. Тренер по волейболу как только меня увидел в игре сразу включил, в основной состав. Через месяц я уже в юношеской играл за город. Я тогда покрепчал, ну и кое-кого мутузить начал. Сначала за борзоту. Потом интересно стало. Особенно с теми кто покрепче зарубаться нравилось.

Сначала Серёгу, своего одноклассника, отлупил, про него ты знаешь. Потом Акима из 5-ого «Б». Он ходил самым крутым у «Б-эшников». Нашел какой-то повод и драку затеял. С Акимом я дрался для себя, не спешил, проверял с ним свою выносливость. Поэтому на него больше чем на Серёгу времени ушло. Дальше ушатал из 5 – ого «В», их гоблина кличка Пых, Пахомова Витю.

С «Д» пришлось тяжелее. В «Д» учились братья-двойняшки, боксеры. Они не только свой 5-й «Д» строили, а и все остальные пятые классы. Среди малолеток в нашем районе они тоже звучали. Я их имена с каких-то пор по поводу себя отовсюду слышал. Ну что-то вроде, ... новенький этот, из Белоруссии, Серёге-толстому навалял и радуется. Пусть он к Коше с Гошей подъедет...

Эти Коша и Гоша так себя поставили что если что, я с ними двоими махаться должен. А драться с кем-то одним из них, так не канает. Потому что они двойняшки-братья. А это по их понятиям почти тоже самое что один. И всё. Без вариантов. Даже если отловишь их по одному и люлей выпишешь, потом все-равно придется драться с двоими.

Я, иногда, на переменах с ними сталкивался. Шли навстречу, плечей не отводили, то один зацепит, то другой. Белобрысые, широкоплечие качаны. Я тоже плеч не отводил, но не цеплялся, ждал. Хотел хоть раз увидеть их в махалке, чтобы понимать какую, с ними строить тактику, если вдруг замес.

А у меня уже тогда крыша серьезно съезжала в эту сторону. Чесались кулаки, какое-то свободное парение чувствовал в драке. Такое ощущение, удары принимаешь, они тебя и задевают, и тебе больно, но ты еще злее становишься. И чем больнее зацепят, тем ты злее и в ответ, а если противник стойкий, то у тебя уже как бешенство. Хочется залить его своей отвагой. А противник пусть даже смелый, чувствует напор и понемногу отступает.

В шестом классе я уже на восьмиклассников прыгал.

Помню был у них один такой толстенный Стас. Как-то из азарта прыгнул на него. Он меня отшвыривает, а я на ноги встану и снова на него наступаю, луплю куда достану. Он меня опять, швырь – помню, лечу, думаю, хоть бы не врезаться в стену. И врезался, даже на секунды сознание потерял. Этот Стас ко мне подбегает, испугался, решил что убил, за плечи трясет. А я в себя уже пришел и его бах в губу. Он отшатнулся, я вскочил, и снова на него нападать начал. Как упрямый баран. А он отвернулся и пошел своему классу. Ну и я к своему, таким героем.

...А двойняшек тогда я все-таки достал. Отлупил их каждого по отдельности.

Начал с Коши, Костика. Завязались первый раз за то что Коша кому-то меня шклявым назвал, а мне передали. Помню захожу в туалет, а там Коша. Один. Я ему, – «ты сказал, шклявый?» Он, на понтах, – «ну, сказал». Я уже был на взводе. А тут вообще запсешил. Стал его бить... Он растерялся, отмахнулся несколько раз, но как-то по-уличному. Видно забыл весь бокс. Только и уворачивался. Под конец, он вглухую закрылся, скрючился у батареи.

А я не дурак. Подписал за себя своего приятеля одноклассника Санька, гандболиста. Он прыгучий, с хорошим ударом, и главное рядом всегда. Саня по характеру сдержанный, поэтому обычно не участвовал в драках. Его некоторые даже трусоватым считали, а я его разглядел. Его просто на драку хорошо расшевелить нужно было. Я ему все на пальцах разъяснил. Не важно, что они братья. Их двое, а я – один. А так не честно. Он понял. Назавтра братишки ко мне придут бодаться, а я не один.

На следующий день, выхожу из класса, а они уже стоят. У Коши после вчерашнего пару в фингальчиков. Гоша мрачный, за брата. Я к ним, сразу:

– Пришли?

Гоша:

– Выйдем.

– Пошли.

Санек за нами. Они решили, что из любопытства. Вышли за школу и пошло бодалово. Они бодро начали, но под конец, мы им там не слабо накидали вдвоем.

А на следующий день я уже Гошу одного встретил и отлупил. Так я их по одному отлавливал и бил. А они на следующий день вдвоем ко мне приходили. И мы их уже вдвоем на пару с Саней дубасили. Короче говоря, им надоело сначала по отдельности, а потом на пару получать. И скоро они приходить перестали.

В шестнадцать я уже лупил всех. Как услышу, что где-то в пределах нашего района засветился какой-то громкий картофан, я себе делаю зарубку на память, как-нибудь пересечься с ними и полупцеваться. А каратисты или боксеры вообще первые в очереди на мордобой. Все хорошие знакомые знали, что у меня на эту тему масло не перегорает. Ну и подливали:

– ...Вовец, слышал в 5-ом доме, на Щуровской каратист какой-то Дулю с Шуриком с ноги разбросал. У Шурика на лбу такой шишак... А Дуля вообще из дома не выходит, говорит пока синяки не сойдут.

Я вечером иду на Щуровскую. Вот и 5-ый дом. Во дворе, за столиком пацаны. Кого-то знаю. Поздоровался. Спрашиваю:

– Кто вчера Шурика с Дулей отп...дил? Один, встает:

– А в чем дело?

Я ему:

– Я слышал, что не по делу.

Тот:

– Кто сказал, что не по делу?

Я:

– Пацаны.

Он:

– Какие пацаны?

Я:

– Обычные.

Тот, накаляет:

– А ты кто вообще?

Видно, что недавно в дом въехал, поэтому и мало кого знает в районе. Я ему спокойно:

– Ты, правда, каратист?

Спрашиваю и серьезно и в шутку. Интересно как он воспримет. Ну кто в пятнадцать лет назовется каратистом, если у тебя есть балда. Ну разве что и вправду каратист.

Он:

– А что?

Я:

– Так, просто.

Он:

– Допустим.

Кто-то из тех кто меня знает, ему что-то в ухо пошептал... Понятно что..., – сообщил, что я здесь, скорее всего, чтобы с ним подраться. Парнишка, вижу, отмахивается. Он что не верит? Или так уверен в себе...

Дворовые ссыкуны, сидят молча, не знают за кого кулаки держать. Меня многие знают или что-то слышали. А новенького не знает никто, но его вчера видели в деле. Они думают, что я пришел отомстить за Дулю и Шурика. Пусть думают. А мне Дуля и Шурик по барабану. Они по своему тусуются, и вообще от них несет наркотой.

Ну раз назвался каратистом покажи свои зигзаги...

.. Володя, кажется, полностью погрузился в свои детско-юношеские воспоминания, он только косит на меня краем глаза, – слушаю ли, – и, видя, что я весь в внимании, продолжает:

– ...А на меня уже накатывает, мой кулак летит раньше, чем я успеваю о чем-то подумать. Каратист реагирует, но для каратиста запоздало. Машет ногой куда-то попадает, я его бью прямо в нос, не помню правой или левой, и в бровь и еще раз в лицо. Я вижу, он машет руками, боль в скуле, я бью в лицо не останавливаюсь, у него кровь льется из носа, губы в крови. Лицо его кривится ему больно, он отскакивает назад, бьет ногой сбоку. И тут я бью уже его ногой в грудь, он на полметра отваливается и тут-же ему вдогонку кулаками справа слева... Я взбесился, руки мои верные помощники тоже взбесились исполняя этот сумасшедший темп. Откуда во мне столько энергии, руки дубасят его и дубасят.

Я ловлю краем глаза лицо одного из зрителей. Его завороженные глаза говорят мне, что он потрясен, он сейчас забыл все драки, которые он когда-нибудь видел. Каратист не выдерживает отскакивает, я ступаю к нему, он резко поворачивается, драпает. Я за ним. Он бежит прямо, чуть оборачиваясь, быстро. Я вижу что моя ударная волна до конца не снесла тебя... Плюс тебе, когда все вокруг сляжет, я не против дружить с тобой. Он бежит еще быстрее. Страшно ему, что я начну с ним все это повторять. Догнать..?. А зачем...

Мы с ним позже стали приятели. Месяц спустя, нас познакомили. Я на него впечатление произвел. Да и он никакого осадка у меня не оставил. Рубился как мог. Был бы боксер, да еще с уличным опытом, я бы тоже получил, а так каратист начинающий... Хотя, пару раз он меня приложил не слабо. Но у меня и удар поставлен, и сколько драк за спиной. А у него что за спиной? Спортзал и маты...

Позже с ним в Крым вместе съездили.

Володя ненадолго умолкает. Возможно, в его памяти всплывают какие-то новые подробности из своей юности... И он понимает что все мне не пересказать, поэтому он рассказывает то, что ему кажется главным:

...Меня уже тогда в бандиты звали. Подходили авторитетные ребята, намного старше, предлагали кому надо меня представить:

– Малёк, плыви к нам, ты же наш, вольной масти... Жалко тебя... Ты кому мозги вправляешь? Плугам... Плугов не бить надо, их жалеть надо. Не любишь ты себя. Бей кого надо придет лавэ. Решишь, приходи в «Эльдорадо», познакомишься с шефом, с Гимнастом. Не пожалеешь. Карманы от бабла будут трещать...

Отказался. Не грела меня зона... А от этих ребят зоной пахло ох как... Так и вышло. Кто-то из них скоро сел. Если не сбежал и не откупился. Откупились те, у кого была крыша. А сели, похожие на меня тогда, драчуны, кто без царя... У тех у кого не было богатых пап, мам...

...У подъезда девочки играли в классики. Я узнал Володину дочь по большому розовому банту. Бант был очень красивый и узел банта был завязан очень фигуристо, так что было не просто не обратить на неё внимание. Бант был размером с ее голову, это казалось немного смешно и я улыбнулся. Володя словил мою улыбку, догадываясь:

– Это наша мама... Каждый день устраивает ей перформансы.

Девочка увидев отца в секунду соскочила с очерченных квадратов на которые она только что приземлилась и подбежала к нам, схватив Володю обеими руками за руку:

– Мама меня звала, а я сказала, что дождусь тебя и мы придем вместе.

Володя кивнул и они с дочкой за руки направились в подъезд.

В следующий раз мы увиделись через неделю. Володя зашел к моему отцу за шурупами, а я пошел его проводить. У своей квартиры, он вдруг пригласил меня зайти.

– А вот и мы...

Володина жена, похоже, и не удивилась. Только спросила:

– Поужинаете?

Володя поддержал:

– А ну садись-ка.

Но я так усиленно-отрицательно замотал головой, что они молча заулыбались.

– Ну тогда чай, кофе с печеньем. Ты что будешь пить?

– Кофе.

Алена нырнула в кухню. Он пригласил меня в свою комнату. Комната была метров десяти, маленькая, уютная. В центре крутящееся кресло с высокими подлокотниками. Под окном раскладывающийся диван. Стол. Над ним две длинные навесные полки. На полках книги, брошюры. Трюмо.

Володя сел в кресло, а мне указал на диван. Я сел. В комнату с подносом вошла его дочка. На подносе стояли две кружки с кофе, пирожки, печенье, по виду все домашнее. Мы отпили кофе, съели по пирожку.

Володя встал и подошел к окну.

Показал вдаль:

– Видишь?

Я спрыгнул с дивана и подошел к окну. Он показывал куда-то вперед в сторону недостроенных крыш нового района «Черешенки», в котором, как говорят, часть квартир была спроектирована по персональному заказу жильцов. В «Черешенках» все дома были двенадцатиэтажными. И облицованы они были очень красивыми темно-серыми плитами под мрамор.

Равномерно тремя светлыми полосами, на одинаковом расстоянии один от другого выдвигались балконы. Большие, прямоугольные, строгие, металл и пластик, эти балконы по размеру можно было сравнить только с балконами в «сталинках». Домах, которые в конце сороковых и начале пятидесятых в нашем городе строили пленные немцы.

Но все-равно, балконы новых домов казались гораздо объемнее «сталинских». В них, наверное, можно было еще и жить. Застеклить, утеплить обставить мебелью и жить. Еще одна комната. Возможно, функционально, они в своем замысле и несли такую нагрузку.

– А я бы мог жить в одном из этих домов, – раздался Володин голос.

– Да?!?

Я должен был как-то отреагировать.

– И, кстати, еще не поздно, могу и сейчас в этот район переехать, если подсуечусь.

– Это как?

– Ну, слушай...

Володя пригубил кофе, надкусил печенье, прожевал. Откинулся в кресле:

– Возвращаюсь как-то я домой со второй смены. Теплый приятный вечер. Решил домой идти пешком, а не как обычно, автобусом. От заводской проходной иду к трамваю, дальше через переход выхожу на улицу Мира. От нее, знаешь, по Тагору, подъемчик такой метров четыреста, и первый перекресток. Место людное. Справа бар «Витязь», за ним парк. И центральная магистраль вдоль проспекта Чехова. Прохожу еще метров двести до второго перекрестка. Слева, через дорогу технологический техникум, справа памятник Льву Толстому.

Мог бы и здесь подождать автобуса, но решил, что быстрее это махнуть через парк. Перехожу ров, сухонько, земля не налипает. И иду по направлению к звенящим фонтанам, но не по аллее, а вдоль ее, лесопосадкой. Люблю, иногда, прогуляться пусть по реденькому, но лесу.

Вдруг, слышу голос, справа, точнее, слова матерные. Я и пошел на голос. И вышел на троих. Стоят, двое по бокам, один посередине. Тот что посередине, очевидно, пьяный. Стоит на подогнутых, шатается. А те двое крепко на ногах стоят, трезвые и его с обеих сторон за руки держат и шмонают. Все, что в его карманах перекладывают в свои. Молча, по деловому. А пьяный все понимает, но даже не сопротивляется. Не из страха, просто перепил, в голове бардак, руки ноги не слушаются. Остались силы только материться.

И одет, пьяный, вижу, очень прилично. Куртка длинная кожаная, кепка модная.

Те двое, на меня, внимания ноль. Скользнули взглядами, и молча продолжают шмонать. Впустую не распыляются. Карманы выпотрошили, и куртку с него стаскивают. Я здесь себя уже обнаруживаю: «Ау, мужики... Бросайте это дело. Перекладывайте из карманов всё назад». Один, мне: «А ну брысь отсюда». Я сразу их понял, что языком трепать. Боковоху зарядил, тому что слева от меня. Он, брык, с копыт. Тот, что справа, пошел на меня, кулачком машет, а в кулачке ножик. Немного потоптались, я вижу второй приподнимается, и я рискнул. Перехватил правой его руку с ножом, за запястье, левой ухватил за отворот куртки, притянул его к себе и в его черепушку своим лбом бамц. Он мне в ноги и стёк. Лежит без сознания. Я пульс нащупал, жив. Это главное. Второй все видит, и передумал вставать...

А пострадавший, пьяный, качается, пытается мне руку пожать, но промахивается. Я его взял под руку и пошли мы через парк, назад, в направлении к улице Чехова. Пока возвращались его хорошо вырвало и он немного протрезвел.

Стал рассказывать. Зовут Виталий. Только из Москвы. Оказалось, на бирже играет. Поездка была «рыбная». Хорошо наварил. Не доезжая до дома, заехал в «Витязь», обмыть. Обмыл так, что еле оттуда вышел. Машину оставил у кабака. Стал у трассы маячить, чтоб отвезли домой.

Тормозит тачка, приглашают внутрь. Он еле вползает. Называет адрес и отрубается. Приходит в себя, когда водила и второй, сидевший в машине вытаскивают его, и с ним в обнимку, волокут его в сторону лесопарка. Доволокли и шмонать... А потом появляюсь я.

Записал в свою электронную записную книжку мой телефон и адрес, сел в такси: «Спасибо, друг, бывай...»

А через пару недель звонок:

– Володя, это Виталик... По важному делу. Подъезжай к «Витязю».

Подъехал. Виталик встречает у входа. Приглашает внутрь за столик. На столе салаты, красная рыба, шашлык. Присаживаемся. Разливает водку. Выпили, закусили. Спрашивает:

– Три высотки на Черешенках знаешь?

– Кто же не знает...

– Хочешь там жить?

– Шутишь... Я не миллионер...

– Это подарок. Ты же меня спас. Реально. Неизвестно, что этим уродам еще пришло бы в голову... А долги надо возвращать. Трешка, в смысле трехкомнатная, устраивает?

Я ему не думая:

– Спасибо, конечно, Виталик, но мне своей квартиры хватает.

Он не давит. Улыбается. Вижу водка его размягчила.

– А может у тебя какая-нибудь мечта есть?

Я тяну:

– Даже не знаю...

Молча выпиваем. Закусываем.

– Ну, как хочешь. – Встает. – Извини, дела, идти надо. Моё предложение остается в силе. Пока. Подумай, с месяц. С женой посоветуйся. Ты пойми, как-то мне неуютно ходить в должниках.

– О чем ты Виталик, не за что расплачиваться...

...Мы допиваем с Володей кофе. Я прощаюсь. За окном ночь и вдали яркий свет в окнах тех высоток, на Черешенках, в одной из которых Володя с семьей может жить, но не хочет. Но я вижу он об этом не жалеет.