Возвращение Голубого дракона

Когда-то нередко случалось, что за небольшую провинность служитель нефритового дворца отправлялся распоряжением верховного владыки на землю. Это была ссылка, рассчитанная на то, что нарушитель заведенного порядка образумится и образцовым поведением заслужит прощение нефритового государя. Высланные для несения земных обязанностей обычно с тоской и отчаянием, хотя и смиренно принимали наказание. Да и как не понять их тоску! Разве могут земные пространства сравниться с красотой и блеском нефритового небесного царства? Ледяные дворцы, серебряные облака, клубящиеся тучи, озаренные полетом пурпурного феникса... Всех красот разом и не перечислишь.

И вот однажды случилось так, что один из девяти драконов – Голубой дракон, заведующий грозовыми тучами, – напился пьян в канун праздника вод и проспал время своего праздничного купания в фиолетовых облаках. В результате провинция Сэ-кэ осталась без дождя, огороды и поля покрылись коркой, твердой, как скорлупа макадамского ореха. В ожидании живительного дождя крестьяне знай себе поднимали к небу коричневые лица, да так и не дождались. Фиолетовые стада туч пронеслись над провинцией, не уронив ни капли.

Разгневанный владыка тут же велел сыскать Голубого дракона. Прислужники мигом разлетелись на все шесть сторон света и скоро, повалившись на колени перед нефритовым троном, докладывали, что Голубой дракон заснул под персиковыми деревьями в розовой долине, и спит вот уже шесть дней небесного времени. А сколько месяцев пролетело на земле, лучше и не считать.

Нефритовый повелитель свел брови. А затем, не мешкая, распорядился низвергнуть Голубого дракона на землю, не выбирая города или деревни для его проживания. Пусть живет там, куда угодит его голубой, как горный хрусталь, хвост. Проспавшись, Голубой дракон сразу смекнул что к чему. Встал на нетвердые ноги и направился по дороге, покрытой грудами чернеющего снега, под голыми деревьями с бледными ветками. Он не позабыл розовую долину, персиковый сад и свои проказы – просто нефритовое царство отлетело в немыслимые пустоты, даже тонкого облака не оставив...

Сам не заметил как, дракон стал зваться Ваном Ватниковым, да вдобавок сделался сотрудником учреждения с двумя каменными колоннами на входе, побитыми по бокам. В здании помещался Нижнеугильский центр детского творчества – уж сколько раз, просто забавы ради, пробовал Ван выговорить до конца странное название, да так и не преуспел. Детей в центре было не много и не мало, и Ван ласково называл их семечками, имея в виду неотличимость детворы друг от друга и непомерную прыткость – семечки и семечки, так и прыгают без очереди в рот...

Служил Ван Ватников в детском центре сторожем и дворником, свое дело знал и, несмотря на пьянство, выговоры от начальницы получал редко, да и то как сказать. Можно ли бранить человека за свирепое выражение лица? Разве он сам выбирал это лицо, сам натягивал на голову? Выходило, что упреки не справедливы, и Ван, хотя и не был злым человеком, однажды замахнулся на начальницу черенком лопаты. Однако начальница Алевтина была смелой женщиной и лишь отступила от дворника на полшага.

– Доиграешься, разбойник, – высказалась она и смерила подчиненного твердым взглядом. – Кто лопатой машется, от лопаты и погибнет.

Алевтине хотелось, чтобы Ван, родившийся в чужой стране, помаленьку привыкал к новым правилам. И вот она то и дело уснащала свою речь пословицами или поговорками, а то и историческими цитатами, какие знала. Но Ван к этому культурному вторжению оказался маловосприимчив и демонстрировал такую стойкость, словно был сотворен не из костей и мяса, а вытесан из каменного столба, одного из тех, что поддерживают вход в пещеру Ци, не имеющую, как известно, дна.

Хорошо уже и то, что покидал свою комнату под лестницей Ван Ватников редко и преимущественно тогда, когда кружки и секции уже закрывались. Дети, сколько их было, разбегались по домам, и тогда Ван брался за метлу. Никто не путался под ногами, исключая Дашу Самохину по прозвищу Самоха. Но уж от нее спасения не было. Как ни хмурил черные брови Ван, какую свирепость ни напускал на чело – все было без толку. Самоха была вечно занята, вот в чем дело – а потому не реагировала на приемы Вана. Под мышкой у нее сидела кошка, смирившись с тем, что от Дашиной заботы не спастись; в другой руке она тащила розовый расстегнутый рюкзачок, который волочился по земле, а внутри торчали блокноты и книжки. Из кармана выглядывал клок сухой травы, которая была вытащена из-под грязного снега и годилась, если ее хорошенько вымочить, для кормления кошек в качестве полезной добавки. Но кошки об этом ничего не знали, не ценили Дашиной заботы, а одна даже оцарапала девочке руку, стараясь избежать опеки.

Увидев неблагодарность кошки, Ван широко усмехнулся.

– Добрый зверь, – заметил он. – Добрый, добрый зверь. Руку не оттяпала, кровь не пустила.

Даша сказала снисходительно:

– Она хищником была пятьсот тысяч лет назад. Уже и сама не помнит.

Ван пожал плечами, как будто пятьсот тысяч лет ничего не значили. А они и впрямь мало значили для Голубого дракона!

Постепенно Даша Самохина и Ван Ватников привыкли друг к другу. Они, конечно, не подружились, но, случалось, шли на расстоянии пары шагов по пустому двору – Ван разгребал снег короткими и свирепыми ударами лопаты, а Даша выбирала в черном снегу блестящие ледяные пластинки и для чего-то осматривала каждую, поднося к глазам.

Наступил февраль. Зима шла на убыль, но не покидала каменного двора Центра детского творчества, где служил Ван. Деревья, тропинки, прочищенные старательным дворником, тяжелые каменные колонны-столбы на входе – все было исполосовано ледяным февральским ветром. Над городом же неслось рваное небо, полное мглой, – Ван называл его крышей, одобрительно цокая языком.

Говорил:

– Хороша крыша, да дырки с голову лошади. Надо бы задраить соломой.

Но возможно, дворник лишь шутил таким образом?

Февраль – месяц, лишенный праздников. А те, что есть, мало похожи на праздники, скорее их можно отнести к разряду обязательных мероприятий. Но вот именно в феврале на рыночной площади приклеили несколько афиш, настолько красочных, что школьники то и дело останавливались перед ними и стояли, завороженно глядя на голубое с золотом изображение. Ветер трепал поношенные шарфики.

На афишах стоял в полный рост раззолоченный дракон, обернувшись к зрителям блестящим зеленовато-жемчужным брюхом; дракона нарисовал оформитель Сергей Каменных – причем выполнил свою работу с такой точностью, будто лично наблюдал дракона накануне контрольного полета над родным Нижним Угилом. Перед стартом, так сказать.

Китайский Новый год в тот раз приходился на 4 февраля и длился четырнадцать дней – если следовать традиции и принятым правилам. Но особо следовать этим правилам было некому, если, конечно, не учитывать нескольких десятков рыночных торговцев-азиатов, оккупировавших заброшенную городскую окраину под названием Челночная. Там темнолицые торговцы и обустроились – в низких полузаброшенных домах, которые скоро подремонтировали и обжили; в двух шагах от них имелся и небольшой рынок – в стороне от главного городского, во избежание ненужных конфликтов. На этот малый Челночный рынок, впрочем, стекалось не так уж мало людей – за дешевой одеждой, диковатыми сувенирами и вкусной и самой дешевой в городе едой.

Инициатива отпраздновать китайский Новый год была немного неожиданной и зародилась непосредственно в белом здании городской администрации. Чиновникам, над головами которых, как и над всем Нижним Угилом, летели рваные, темнее темного, облака, видать, захотелось добавить света в беспроглядную картину; и тут же в чьей-то голове стукнуло, что праздник такого рода полезен для репутации города, потому что наводит на мысль о дружественной консолидации взамен бесперспективному противостоянию различных культур.

Хотя кое-кто из администраторов и ворчал, как пес:

– Какие такие культуры? Морды на одно лицо и торгуют сувенирами знаете из чего.

– Ну?

– Из того самого. Из материала, который добывают через задние двери.

Чиновник, который выразился таким окольным путем, и знать не знал, что подобным образом, буквально точь-в-точь, выражаются служители нефритового небесного дворца, но конечно, проделывают это вдали от ушей владыки.

Теперь вернемся во двор Центра детского творчества, где управлялся со своей метлой и лопатой сторож Ван.

Так случилось, что в начале февраля в городе свирепствовал грипп, и детишек в Центре было еще меньше, чем обычно. Но Даша Самохина была на месте.

– У меня стойкий иммунитет, – объяснила она Вану, а тот, кивнув несколько раз, заключил:

– Запри ворота, и болезнь повернет лошадей.

– Куда? – спросила Даша.

– К другому двору.

– Это называется пандемия.

Дворник угрюмо насупился. Ему было неприятно, что малолетняя Даша Самохина превосходит его в знании труднопроизносимых слов. И вот, чтобы обеспечить себе хоть малый перевес, Ван запальчиво сказал:

– Приходи на выезд драконов (так он называл празднование китайского Нового года на Челночной улице).

– Приду, – обещала Даша.

И действительно, в указанный на афише день приехала на городском трамвае на улицу Челночную. Народу на площади было, несмотря на обещанный праздник, немного – очень уж разыгралась в тот день непогода. Свистел февральский ветер, и воздух был наполнен колючей крупой. Удары барабанов, не смолкая, перекатывались над площадью. Казалось, где-то совсем близко с невидимых горных круч валятся каменные глыбы.

Даша Самохина пришла на праздник не одна. В небольшой сумке, застегнутой на молнию, сидела кошка Рапунцель. Даше – без особых, надо сказать, оснований – пришло в голову, что Рапунцель будет интересно поглядеть на настоящих драконов.

– Она еще почти котенок, – рассудила Даша. – Верит, что драконы – настоящие.

Но конечно, ни Даша, ни кто иной из зрителей и представить не могли, что один из девяти драконов, действительно, настоящий. Это был разжалованный Голубой дракон, скрывающийся под личиной Вана Ватникова, дворника из Центра детского творчества.

Барабаны набирали силу. Теперь их грохот, напоминающий камнепад в северных горах над излучиной желтой реки, сделался неостановимым – несколько китайских юношей-подростков со свирепыми, как у Вана Ватникова, лицами, выбивали ритмичную грозную дробь.

Даша Самохина вертела головой, стараясь не пропустить выхода драконов с шелковыми хвостами. В небольшой толпе зрителей заплакал ребенок, сидевший на руках у матери. Та легонько встряхнула малыша, но не успокоила, а заставила разрыдаться пуще прежнего. Сырой весенний ветер свистел и периодически шевелил кровлю на киосках, натыканных по периметру площади, наполняя воздух дополнительными скрежещущими звуками. Наконец, из дверей универсального магазина, отданного в этот день распорядителями под праздничное мероприятие, один за другим показались разноцветные драконы. Все они шли на задних ногах, были высоки и разряжены на славу – в желтые, пурпурные и зеленые наряды. Завершал шествие Голубой дракон – самый высокий и нарядный. От длинного голубого хвоста летели искры, так что матери с малолетними детьми слегка отступили, чтобы не преграждать дракону путь. Под грозную барабанную дробь драконы сделали круг по площади, потом произвели поочередно несколько движений, рассмешивших публику: принялись вначале кланяться, затем вертеть шеями и хвостами и уморительно приседать. Ничего этого не делал лишь Голубой дракон, чтобы не уронить собственного достоинства. Лишь бросал зоркие взгляды вверх, словно намереваясь разглядеть в клубящихся тучах какой-то важный знак. А он и искал важный знак, да и как не искать! Прошлой ночью Ван увидал сон, в котором был предуведомлен о грядущих переменах. В этом сне к нему приблизился посланец в синих одеждах и важно уведомил о скорых переменах в его судьбе. Нефритовый владыка сжалился над Голубым драконом и сократил срок его земной службы. До того как вернуться в небесные палаты ему надлежало лишь выйти к людям в своем истинном обличье да дозволялось прихватить с собой в Нефритовый дворец одного человека.

– Девочку с кошкой? – не удержавшись, спросил Ван Ватников. Ему пришло было в голову, что хотя Даша Самохина и путалась то и дело под ногами, а все-таки была наделена смирением и делила с дворником часы его одинокой службы во дворе Центра детского творчества.

Но посланец покачал головой и объяснил, что с собой надлежит забрать не Дашу Самохину с кошкой Рапунцель, а сотрудника городской администрации Веню Кубарева, автора идеи о городском празднике на Челночной площади. Голубой дракон должен выхватить из группы почетных гостей молодого администратора, посадить его на спину и распорядиться, чтобы тот ухватился за острые выступы на твердой драконьей спине. После чего Голубому дракону с чиновником на спине надлежало взмыть в голубые пустоты. По решению всевышнего нефритового владыки Голубой дракон переводится на прежнее место службы, а Веня Кубарев награждается прогулкой по персиковому небесному саду, которая будет длиться три небесных месяца и три тысячи земных лет. Затем Кубарева следует вернуть в городскую администрацию в прежнее кресло. Обратный путь, добавил посланец в синих одеждах, чиновник проделает на вислоухой собаке, которая горазда рычать, однако не причинит всаднику никакого вреда.

Голубой дракон точно исполнил распоряжения владыки. Рассыпая голубые искры, выдернул из группы гостей смирного молодого чиновника и взмыл с ним в пустоты. Затем поставил того перед воротами Пурпурной звезды, за которыми простирался персиковый сад, и умчался восвояси, в фиолетовые облака.

Автор этой истории скажет так. Голубой дракон всегда остается голубым драконом, хоть с метлой и лопатой, хоть танцующим на маленькой городской площади, либо купающимся в грозных фиолетовых тучах. А чиновник администрации, не имея ни соответствующих полномочий, ни крыльев, так и останется чиновником – мал, как коричное зернышко, да и только! Стоит, как пень, перед воротами Пурпурной звезды – нет, чтобы заглянуть внутрь... Однако без специального распоряжения не сделает и шагу. А ведь поставлен был в двух шагах от персикового сада... Беспомощен, как младенец в колыбели. Только и надежды, что через три тысячи лет усядется в прежнее административное кресло.