«Вишнёвого сока добавь...»

* * *

Вишнёвого сока добавь в изумрудный ром.
Мартини, оливки, джин-тоник и мяты лист.
Придёт это время, когда мы уснём вдвоём,
А утром проснёмся – а город вокруг – Париж.

Я сонной рукою по ямочкам проведу.
Когда тебе нравится – ямочкам нет числа…
И ты мне расскажешь, какие цветы в саду.
И я расскажу тебе, как я тебя ждала.

* * *

Спи, я не стану тебе мешать.
Спи на другом этаже панельном.
Сон твой согрею, едва дыша,
Сон, что течёт у тебя по венам.

Спину поглажу, поправлю прядь,
Окна открою пошире – воздух!
Сверю будильник, когда вставать,
Чтоб ничего не случилось поздно.

Не догадаешься ни о чём,
Я прихожу, если ты не слышишь.
У изголовья, припав плечом,
Только во сне я могу быть ближе.

Как же саднит! И уже не в мочь
Остановиться и бросить ношу.
Сердце прилипло к тебе как скотч.
Рву, отрываю, срывая кожу.

ХОРДА

Моя невыросшая хорда
болит:
эффект отрубленного пальца,
что ноет.
Сегодня тело до рассвета
не спит,
оно желает трогать тело
другое.
И вот уже за старым садом
рассвет
встаёт, заваривая кофе
надежды.
Мои невыросшие крылья
побед
упрямо чешутся лопатками
между.

ТРЮФЕЛЬ

Твоё одиночество вырезано ножом
Из старой коробки свадебных новых туфель.
Закопана в землю нежность давно живьём
И прячется под корнями как чёрный трюфель.

Ну сколько тебе вынашивать эту боль,
Любить себя в ванне, стыдясь, что уже постыло!
Холодная простынь как мёртвая под тобой.
Из старой коробки туфли глядят уныло.

* * *

У серых страхов тени в полстены.
Уснёшь – и душат голыми руками.
Кто первый сможет бросить в спину камень?
Ждут в придорожных ямах валуны,
Зовут к себе тревожными ночами.

Сомнений свора скалится и ждёт,
Когда ты сдашься ей на растерзанье.
Открыты пасти – не убит, но ранен.
И вот из свежей раны кровь течёт,
А бинт лежит нетронутый в кармане.

Не жди, когда из тёмного угла
Зеркальный человек пойдёт в атаку:
Он – это ты, потерянный во мраке.
Не бойся. Просто дай ему тепла.
Читай повсюду символы и знаки.

И если ты проснёшься сам не свой,
Увидишь свет, струящийся из окон,
И луч надежды, тонкий и далёкий,
Иди вперёд и просто будь собой.
Идущему открыты все дороги.

В ОДЕЯЛО

Выбран новый путь
И цветы на умытых клумбах
Распускают бутоны,
Прячут влагу в нутро.

Воздух греет грудь,
Сердце тикает ровным пульсом,
Кровь по телу гонит,
Как по туннелю метро.

Поменялись люди,
Картины замерли в рамах.
Нет о прошлом горести,
Нет незашитых ран.

Непременно будет
Дорога и в чемоданы
Аккуратно сложится
Изданный здесь роман.

После многоточий
Рейсы на всех вокзалах
Растревожат время и нам
Будет главный знак.

А глубокой ночью
Я в коконе одеяла
Под Земфиру вою, не
Попадая в такт.

* * *

Пропахли гарью прошлые мечты.
Старинные одежды обветшали.
Ах, мне бы разглядеть тебя вначале,
Чтоб не сходить с ума от пустоты!

Чтоб не смотреть ночами в потолок,
Скуля от одиночества в подушку,
Чтоб не крошить кокосовую стружку
На тот, тобой не тронутый пирог.

В шкафу мечты пылились десять лет,
Старинные одежды обветшали…
Ах, мне бы разглядеть тебя вначале!
Любовь слепа, но я включаю свет.

УБИЙСТВО

Опровержения жаждет больная душа:
«Я не хотела его убивать, это самозащита.
Больше самой мне грозило быть зверски убитой,
Если бы дальше давала себя унижать».

В душу плевал он и тыкал мне острым словцом,
Целые горы обмана скрывая при этом.
После таких остаются не шрамы, а ленты –
Ленты состёганных толстых и грубых рубцов.

Есть у души и физический явный изъян –
Если болит и разорвано – хуже, чем телу.
Душу мою оправдали. В архив сдали дело.
Он же, убитый, вернулся. Предательски пьян.

Содержание

Дальше