В ГОСТЯХ У «КРЕЩАТИКА» ПОЭТЫ БЕЛОРУССИИ | Выпуск 87 |
ПРЕДЗИМНЕЕ Иногда проснешься ночью, а в комнате все не так И кажется каждая вещь – не вещь, а какой-то знак. Пытаясь его прочесть, между рисками на часах Застываешь секундной стрелкой, путаясь в бледных снах, Не успевших еще раствориться во тьме ночной… Говоришь с собой, чтоб не чувствовать за спиной, Как сгущается воздух, искрящийся синевой… Твой невидимый спутник, который всегда с тобой, Обретает плоть и внимательно слушает речь, – Как прибой морской, как ветер в тугих проводах, – Сколько глупости и безрассудства в твоих словах, Сколько жизни еще в отголосках случайных встреч... А потом, тебе чудится, он говорит «смотри: Все, что было однажды живым – уже навсегда. К небесам летящие дымом твои города, Блики солнца в весенних лужах, слово внутри». И мерещится, что из холодной предзимней тьмы Выступает на миг вся залитая светом дорога Кто-то делает шаг в огонь, от сумы до тюрьмы, Кто-то шепчет «Мой друг, останьтесь со мной, ради Бога». ПИСЬМА С ГРАНИЦЫ Дрожание воздуха, искры в ночи и в тумане, зовущий волнительный шепот у самого уха оставить не сложно, но двигаться дальше куда мне без музыки ветра и солнечного луча? Теперь говорят: они лишь отрава для слуха, обман, наваждение, мания, глупость, насмешка… И жизнь любая в руках у Поэзии – пешка, и нить Ариадны ведет к топору палача… Не знаю… возможно и правильно рифмы отдать за списки, проверки, за твердость чужого плеча без отклика и узнавания… Без узнавания… Не легче, но проще поверить в будни и знать, что наше разумное «если ты мне – я тебе» прочнее всех знаков и слов, а связь – это то же желание… То же желание… Реальность острее меча, правдивее снов. Не знаю… возможно… Пятак неразменный в кармане, крапленый туз в рукаве держите тогда наготове, чтоб нам откупиться от скуки, отбиться от власти вещей… А нет – так вот мои письма… Они ни то, ни другое… Ни выгода, ни кокетство, ни розы, ни грозы, ни птицы… А что-то как будто из детства, когда был открытым, ранимым… Не выдумка от пустоты, но весточки с самой границы меж именем и псевдонимом, Вы и Ты. ГОЛОС Голосу моему сегодня пятнадцать лет И есть у него одна тайна, один секрет. Хранит его книга, сплетенная из травы: Он вырос из слова, которое бросили Вы. Как камень прежний голос убило оно, Как семечко в душу упало и проросло. И вырос мой голос таким, как он есть сейчас. И каждое слово его – от Вас. Были у него, конечно, и другие садовники – Резали ветки обманом, поили мечтой. Были мысли-термиты и сорняки-ужовники, Но голос вырос из правды и стал собой: Своевольным как ветер, мне до конца не подвластным, Схожим с заклинанием и ворожбой, Замирающим между прелестью и прекрасным И противным внутри несвободе любой. Отчего он звучит в стихах будто зов сирен, Если мне обмануть страшнее, чем обмануться? Я отчаянно правлю весь день «сирен» на «сирень», Ворожбу – на участие, боль – на попытку проснуться, А Содом – на дом… я стою как боец на ринге. Лучше было б молчать, но голос мне не дает… В то же время он дудочке близок, сиринге – Шелестит на ветру, а в Ваших руках поет… И так будет, наверно, пока другой не придет, Не бросит слово свое как камень, который Убьет этот голос, как семечко прорастет И окрепнет вдруг тогда во мне голос новый. ВЕРНЫЙ ДРУГ Синие сумерки… странное время, чудное. Стекла от ветра дрожат. Вода в санузле течет. В комнате тихо, уютно. И скучно... но это не в счет в тени размытой тревоги: а что я такое? Как себя от других вещей отделить? Я – это чайник. Не старый. Пара царапин все-таки портит не слишком мой внешний вид. Все еще презентабелен и аккуратен я подхожу для электро– и газовых плит. И для открытых костров подхожу. Может быть. Все еще чем-то полезен тому, другому, Кого называю я то компаньоном, то другом. Мы делим с ним время и эту часть старого дома, Которую он знает кухней, а я, вижу лугом, за обжигающе синие астры горелок. А все потому, что внутри у меня пустота. Она гудит, если стукнуть по ней ножом. И она нестерпима. Но компаньона рука, Снимает крышку, каким-то меня веществом наполняет чистым.... и мимо белых тарелок слепых, ревнивых, за ручку несет осторожно к пылающим синим цветам… а тепло их огня меняет все неотвратимо, и вот невозможно быть прежним уже… вырываются вверх из меня шепоты, вздохи, стуки, и белый пар… И только тогда я знаю, что я… и другу Я должен об этом в голос свистеть и выть! Он гасит горелку и открывает фрамугу Чтоб я успокоился, чтоб мог немного остыть От диких, чудесных, страшных огненных чар… И я остываю… Ночь пробирается в дом, И друг мой уходит. Долго смотрю в темноту. Есть ли с ним кто-то, кто видит вопрос этот в нем? Открывает его, заполняет в нем пустоту? Словом каким-то или касанием рук? Кто возьмет его нежно и поведет в огонь? Кто будет слушать свист его, шепот и крик? Заботливо даст отдохнуть от борьбы и погонь. напомнит ему его имя… не скроет свой лик. Должен быть у него такой Верный Друг. |
|
|
|