Командир, когда всплываем?..

По-пытка некролога – Н.Бокову

Эти четыре месяца были особенно тяжёлыми. Август, девятнадцатого... В Париже жара адская... 38 по Ц. (по Цельсию и по Целкову), а уж по Ф. (Фаренгейту, я вас умоляю), лучше не пересчитывать. А три дня тому, в нашем доме №36 открылось «Ателье цвета», где в старом, покинутом, литейном (опять Литейный) заводе проецируют, «отливают» на стены, пол и потолок (эпилептики – стоп!) картины художников, которые уже не... и которые, как бы ещё... да, мэтры – метрами: Гоген, Ван-Гог, «золотой» Климт, у которого, как говорят, было двести любовниц (очередь из парижан внизу поглазеть на это платное шоу на сто пятьдесят тянется, прямо до аптеки Лебона, где каждый день «ночь, улица, фонарь...», ломятся как в мясную, в шестидесятых, в Питере, на Разъезжей). А на четвёртом – Олег Ц. со своим «каноном» тоже: тремя на четыре (метрами), а то и больше, тоже мэтром, над всем этим художественно-проекционным и оплаченным государством, чужим нижним пространством.

А причём тут наш дом? И оплаченный Парижем «худниз»– «вровень с землёй» (этаж первый по-здешнему)? Ну, это чтобы как-то поярче, подуховнее атмосферу августа девятнадцатого показать. Где? Кто? Зачем? В августе в Париже в белом (в смысле халатов) никого... все разъехались, если это дело, в смысле денег, позволяет. А главное – в августе ни в коем случае нельзя болеть. Никого нет: ни участковых (врачей), ни офтальмологов, ни хирургов, ни урологов, ни венерологов, ни онкологов, ни аллергологов, ни кардиологов, а уж про гинекологов, астрологов и трансплантологов и говорить нечего... Все на пляжах! Весь французский бомонд-медкорпус до сентября только в трусах или без. А тут вместо «скорой» (как кому повезёт) приезжают по вызову какие-то «пожарники» с брандспойтами, наполеоновским приказом в начале девятнадцатого (века, века) надутые. В общем, был август. На «парижском дворе» стоял, потел (от тел?) – девятнадцатый (год, год)...

– А может, потом сходим... и маму твою заодно «помоем», в 28-ом. Бомарше напротив от зависти лопнет с его 16-тью «коленьями»-поколеньями... и этим самым заводным «Фи»-парикмахером. Его, то есть её (в смысле могилы) тоже иногда моют, нет, не Фигаро, не мы с Колей, – государство... музей же... помыть, подстричь – долг, когда у тебя зарплата в конце каждого (месяца).

Коля притащил полтора кило этого красного, полухолодного, с наклейкой из Марокко. В этот день никого не мыли. Огромный нож, знакомясь, впивался в выпуклые бёдра «фрукта», того самого, в который – там, «в одной шестой», коллеги (тоже в белом) шприцами семидесятиградусный аптечный (спирт) засаживали.

– Ты ж на одном дыхании, педалями Париж режешь: «Полковник Фабьян» – «Булонский»...

– В том-то и дело... второе (дыхание) открывать надо... Не могу понять, почему это «железо» на гвоздь не подвесить... – он коснулся груди, – что-то не... задыхаюсь.

Именно после этой встречи и завертелись эти «чёртовы» колёса. Три дня ушло на то, чтобы сделать рентген, сканер, анализы крови, найти французского врача (в смысле вечности-человечности). Хорошо бы «поиметь» диагноз сразу, в руки. У кого? Как?

Парижский госпиталь Ларибуазьер – рай наркоманов. Унылая тётка справочного скучает в таком же окне. Коля приблизился и так вежливо:

– Мне сегодня сканер у вас делали... Кто-то же был...

– У нас никого... Обращайтесь к вашему... «лечащему»...

– Я лично помочь вам ничем не... Они все по пляжам...

– Месьё, не пугайте, я тут не причём, хотя... – и она потянулась к телефону.

– Вы можете подождать?.. – и она покинула свой «сидящий», хорошо насиженный «пост» – насест (погост?), чтобы где-то что-то лично выяснить. Ждать пришлось недолго, всего часа полтора. И вот она, виляя бёдрами, победно появилась, окружённая двумя «белыми» молодцами.

– Месьё, – заявил молодой «начальник»-интерн, – мы завтра вас госпитализируем, срочно.

Назавтра его срочно – в койку. Госпиталь «Тенон», родной «брат» того «Лари», предыдущего заведения-«буазьера» – рая, с сонной справочной. Он (госпиталь) как раз напротив Пер-Лашеза.

– Док, ты заплатил членские... в «Пен»... (клуб)? Почём нынче французское «перо» – Пиво (ударение – как угодно) – право?

Дело действительно оказалось дрянью и даже хуже того.

– Но по-французски это как-то «lourd» (тяжело)...

– «Что в вымени тебе моём...» (этого городка). «S» вдруг появляется. Мне кажется, что там мне легко будет, что-то обязательно произойдёт.

– Ну, что-то вроде... Ты представь – меня везут на носилках, горизонтально. На груди – досье, бетон – mauvais ton – приговор. Тяжесть невероятная.

– Ну, как сказать... Вдруг – чудо, как у Бернандетты Субиру... Встаю и сразу – в стаю, милостью Высшей, на Набережную Излечимых, туманом выброшен, там же «наши»: где-то Эдгар По течёт. А после этого Папа-аргентинец (иезуит №1 в Риме), моё «бетонное» на комиссию...

– Врачебный консилиум – «бетономешалка», чтобы подтвердить...

– Кстати, о Папе, я сегодня по «ящику»... ушам не поверил: «Верховный Понтифик, епископ Рима и глава всемирной католической церкви Его Святейшество Папа Франциск ударил по руке азиатскую паломницу, просившую духовную помощь». Она, эта идиотка, не знала, что этот, 266-ой, в миру Хорхе Марио Бергольо, инженер-химик, 50 лет тому работал вышибалой в борделе Буэнос-Айреса. Такая профессия – всё вышибает... и «от».

– Ничего себе «духовная»... Она его грубо за руку... и потащила на себя... Надо знать, кого на себя тащишь... Он тут же ей дал по этим азиатским... лапам. Рефлекс!

– К сожалению, «слаб человече», даже если он и вышибала «духа».

– А ты обязательно прочти эту «Песню Бернандетте». Издательство: «Энигма». Как английская шифровальная (машинка) 2-ой мировой... которая даже очень (помогла)...

– Но название «Песня» чудовищно... как говорит Б.М.: «а перевод... перелопатить»?

– «Архимандрит» или Макс, кто-нибудь из них тебе привезёт «песенник». Это еврейский человек Франц Верфель, из Австрии, приятель Цвейга, во время той самой 2-ой... случайно попал не в Лувр, не на свою «верфель», а в Лурд. И позже разразился в Нью-Йорке... Всего-то 452 страницы-странницы... Прочти, может, созреешь... Да нет, уже поздно.

Как показали анализы... лучше, чтобы они уже ничего вообще не показывали. Поезд ушёл...

В таких случаях медицина бессильна, хотя... «Надежды маленький оркестрик»... Ещё бы «управление любви» подключить. Ты ж понимаешь... Силу духа... И тут туда же... паллиативная медицина: чем можем – поможем. Массаж на дому (если он – дом – есть), пилюли, наркотики, корсеты, медсёстры и прочие земные и судорожные удовольствия, плюс, конечно же, тёплые слова, которые ни за какие деньги... и даже кошке... Мы вас подлечим и домой. Держите рецепт на бесплатную «Коля»-ску. По своей квартире будете ездить... Может, кто-то и подтолкнёт...

Но в этот раз французская медицина удивила. Рыжий и усатый заведующий отделением с энтузиазмом разворачивал перед Колей план предстоящей медкомпании:

– Главное укрепить позвоночник... и химиотерапия, шесть операций на разных уровнях, корсет, сканер. Мы, как бы вам объяснить попроще, мы вас в асфальт закатаем...

– А я думал, что это метод сицилийской мафии...

– Правильно. Мы тоже в каком-то... Асфальт (специальная паста) наполняет и укрепляет полости в хрупких позвонках, усиливает прочность оси «голова – таз»...

– Ну, если «таз»... – тогда укрепляйте – «оси»...

– «Ich sterbе»! Пора готовить «последние» (слова)...

В общем, покатились дни: туда-сюда... Зачем? Почему? Кто вам считает... Сканер, анализы, операции, мотание между госпиталями (нет, ещё не Лариса Гернштейн – жена Э. Кузнецова-«самолётчика»: «Перевозчик-водогрёбщик, старичок седой...»), в трясущихся «амбулансах», в пластмассовом почти розовом корсете, который всё подпирает и который за 24 (часа) «пропел» – залил бывший оперный певец из Ливана со странной, но близкой фамилией Джузеппе Тромб – болит (2 «Б» и тромб, и боль, и даже киношный вулкан, тоже через «с», в одном лице). Здесь свои горла медные, свои тазы. Пришлось срочно закрывать свой ливанский ротик и переучиваться на францмедтехника.

Мэрия 20-го (района). Дорожка к госпиталю. И тут же фанера- доска, на которой чёрным по белому фамилии грудных еврейских детей, которых в Освенцим... и которые тогда впрямую угрожали немецко-вишистскому режиму... Вот 4 из 70-ти еврейских младенцев, которым не стоило тут рождаться: Charles Bernat – 1 год, Regine Duamet – 2 года, Suzanne Hosman – 1 год, Salomone Ossia – 1 год... (в общем, 1000 еврейских детей, которым не стоило тут... в 20-ом). Ныряем с Володей Базаном под арку бывшего монастыря. Пятый (этаж). Вторая (палата). Боков встретил в своей «оперной» сбруе:

Базан остолбенев, гладит свою сумку с японскими «прибамбахами»... готовый всегда нажать.

– Боковы. Закрытие. Генеральная репетиция... Док мне их закроет, а ты, Володя, пальцем только...

Таки – закрыли. Таки – нажали. На фото остались правая рука бывшего анестезиолога, закрытые глаза пациента и перекошенный улыбкой рот Бокова. Впрочем, перекосились, «рыдали» все трое. Тут какая-то медсестра, ещё не перекошенная, без стука ввалилась:

А этот, у уха, рассыпался трелью почти каждый день.

– В.А., не забудь сказать Б.М., чтобы пускал корни в Бремене. Это для него очень важно. Пробиться на немецкий литературный горизонт-рынок. Разбить одиночество. По-моему, фамилия этой дамы: Кнарсен. Да, кстати, меня сегодня пригласили на радио «Франс-интер» интерном – в микрофон... Могли бы и пораньше...

И тут внезапно вмешался, ворвался, автоответил чужой женский голос:

– Одной (ногой) уже... вторую готовлю. Пора Евсея перечитывать.

– Ты про Цейтлина: «Долгие беседы в ожидании счастливой смерти»?

– Да! Конечно, прилагательное – провокация. Но что-то в этом есть... Ты мешаешь этому «переезду»... а у меня несколько другой (взгляд) на это дело... Я тоже сопротивляюсь этой «с косой», но не очень.

– А «архимандрит» за ключами (приедет)... скоро?

– От квартиры? Недели через две, приходи на клёцки, а потом и Макс... А тут... я думаю, меня домой скоро выкинут... им нужна палата.

Но, в общем, кажется, вся эта «медицинская кухня» стала ему помогать понемногу. Вместо «обещанных» природой «концов» вдруг открылись какие-то те же «начала». Этот самый «маленький оркестрик»? Наркотики делали своё дело: «голос» встал на ноги, энергия вдруг начала переливаться в недолгих беседах через край... Вот и на мессу в церкви «Тенона» кто-то толкнул Коляску...

В этот раз «почесать» не получилось. Недели через четыре после боковской госпитализации мой автоответчик выдал:

Он опять заговорил насмешливым боковским тенорком:

У ещё не утонувшего абонента появилась какая-то новая военно-морская лексика. Ну, типа: «Отдать концы!», то же самое с якорями... «На палубу вышел, сознанья уж нет...» (как же он тогда без сознания вышел, вынесли вдрызг пьяного такие же «нательники» по кубрику?). Чтобы такой матерый философ и писатель-эстет как Николай Боков вдруг завопил: «Полундра»! Трудно себе представить... Что ж это такое? Кто же это такая? Пришло время, по всей видимости, «открывать кингстоны», тонуть обоим? Может, проснулась вдруг любовь к «Наутилусу», к «Корейцу», к «Первому после Бога», к «Курску», к «К-17», к «К-172», к «Красному Октябрю», которого всё время кто-то преследует? Загадка казалась неразрешимой, хотя...

40 лет тому, молодой и красивый Боков, въехал в столицу почти на белом (коне). Правда, он не вёл его по «литературным мосткам» под уздцы в Сенат, как его предшественник Калигула, но в знаменитый на всю Францию, литтележурнал «Апостроф» Бернара Пиво (ударение на «о») – он его ввёл. В жалких русских «общежитиях» соплеменников от удивления зацокало... Да и русская атмосфера литературного Парижа была особенно «сердечной», клёцки в смысле инфарктов. Отблески литературных схваток русских литературных зубров эмиграции: «Вермонтского затворника», В.Максимова, А.Синявского, Е.Эткинда (В. Некрасов и А. Галич – отпадали, так и оставались в этих прениях – за бортом) полыхали под чужым полугостеприимным небом. Коле повезло. После самиздатской пародии к 70-летию «лысого» (в 70-м), которую они (Боков и его соавтор – «Икс») «замочили» (в прямом и переносном: основателю в «Смуте» основательно отрезают в мавзолее голову»), под носом у 3-х букв (КГБ): «Смута новейшего времени, или удивительные похождения Вани Чмотанова». «Смута» – не смута... Чмотанов – не Чемоданов – помогли. Русская мысль» (единственная русская газета на этой совсем не забытой Богом чужой земле), сразу же разделила его взгляды и русские «мысли» и пригласила Бокова с женой (которая ждала ребёнка) «влиться в творческий», поработать «мыслями» на её страницах.

А кроме того подвернулась работа наборщика в личной типографии М.В.Р. (Марии Васильевны Розановой). Всё как бы неплохо складывалось... Пришло время спускать (с верфей А.Д.Синявского и с его разрешения?), выпускать свой личный и независимый ни от кого журнал – «Ковчег»... Сто страничек, без обложки, на серой бумаге, совсем без свинца. Свинец был заложен в тексты? Так вот откуда появилась морская терминология 40 лет спустя. Всего было «спущено на воду» шесть номеров-посудин.

Через три года вся деревянная эскадра... все шесть номеров ушла и (ушли) под воду и в русскую зарубежную словесность, но кое-что всё-таки «на плаву» осталось. Особенно нечётные номера: 3-й и 5-й.

Коля был дерзкий человек. Уже в шестидесятых он решил бороться с Софьей Власьевной. А значит, надо создавать новое движение-партию. А из кого? Поднять на бой демократов – домкратом. Решил – из чумазых шоферюг-алкоголиков на московском автозаводе какого-то имени, где висел странный лозунг: «Добавишь газу – поедешь в Газу». Зажечь новой искрой внезапно спившийся пролетариат, дать цель пьяному коллективу и сверх того новые канистры, кингстоны, шансоны и «пару» копеек. Нет, нет... это не был (чуть позже) какой-то нервный Эдичка – «эротика для ротика», который позже немножечко шил... в Штатах, в компании негров-портных, Боков сжал зубы и сразу влез в среду чумазых и тоже чёрных работяг-шофёров, которые если что, монтировкой (по зубам или между ног) и всегда... на три буквы.

Сдав на права водителя грузовика ГАЗ-151, Боков лихо въехал, даже не притормозив, на новое место работы, в «Лихачёва». Три месяца агитации в обеденных перерывах «за маленькой» (простите, «ми» – 1 рупь 49) прошли, как страшный сон. Адские водители не понимали, чего от них хочет этот не еврей, но странный пацан. И всё-таки (опять странно) не заложили, но приучили «странного» воровать дрова тоннами и пить горькую, не отходя от кассы и домкрата.

Коля был дерзкий писатель. Его журнал ставил тоже своей дерзкой целью внести новую струю в унылое русское зарубежное и «не»... литературное пространство. Убрать все табу и запреты. Что можно, а что нельзя... Всё можно! То есть сломать устоявшиеся подкисленные стереотипы типа: «Первый бал Наташи Ростовой». И то верно... чуть раньше сам Лев Николаевич в письме к А. Фету своей рукой чиркнул: «Моя “Война и мир” – многосло(а?)вная дребедень». Ну если сам ЕБЖ... в дребезги день – значит, не всё потеряно. Обездоленный секс найдёт свое место на наших качающихся, в смысле ковчега, волнах – страницах. В № 3 «Ковчега» впервые был напечатан роман Э. Лимонова: «Это я – Эдичка». Заброшенный судьбой харьковский поэт (будущий нацбол?), Эдичка, мотается, блуждает по многоэтажной Америке, пытаясь понять, «кто есть кто»... какой «этаж» ему подходит, а какой эпатаж – нет, что хорошо, а что не очень.

Всё было бы ничего, но вот на откровенных страницах романа его лукавая задница попалась на глаза красивому негру, который не устоял (не устоял и Эдичка), совершил «чёрный человек» с поэтом непоправимое... И оба были довольны, как и Л. Корнилова, которая, чуть позже, уже в 5-м номере «Ковчега» дала своей рецензии шапку: «Последний романтик Эдичка». А может, предпоследний?

И тут началось. Странно, тираж «Ковчега» маленький, ну, 200 плюс ещё пятьдесят номеров-подарков. Как же это попало на глаза Тому, в Вермонте, который в «затворе» (затворничестве), который за чистоту слога, нации, чести – всё перезарядит, который уже на всё положил и, который тоже, по шпалам?.. Никому не позволено «обесчещивать» русскую, великую (литературу). Американский «затворник» был тяжёл на руку и телефон.

В кабинете редактора «Русской мысли» И. Иловайской-Альберти на 217, rue du Fbg St.-Honorе в Париже, раздался звонок:

– У вас, как его... какой-то Быков или Боков работают?

– Работают. Вместе с женой... И она... беременна. А что случилось?..

(Прямо по А. Галичу: «И старуху-мать, чтоб молчала бл*дь»)

– Тоже мне, родильный дом! Сами разбирайтесь...

Коля потянулся к бумаге, надо как-то ответить (?):

«Господин Солженицын, если вы “тронете” мою жену, я прикуюсь к ограде церкви “Мадлен” и дам пресс-конференцию».

Письмо ушло в Штаты, в далёкий Вермонт, а Коля тоже – «л»... из «Русской»... газеты в собственные и невесёлые мысли-обстоятельства. Тут, в общем, быстро разобрались: его уволили сразу, жену – через три месяца. Но в 5-м номере «Ковчега», там, где Л. Корнилова про «Эдичку»... появилась лукавая статья лукавого Вагрича Бахчаняна, тоже художника и тоже из Харькова-Нью-Йорка: «Сто однофамильцев Солженицына» (фрагмент): «Итак, многолетний труд завершен. Мне удалось собрать 100 однофамильцев А.И.Солженицына, проживающих во всех концах Советского Союза. Отчества и адреса однофамильцев Александра Исаевича не указаны в целях конспирации». Нью-Йорк, 30 июня 1975 года.

В траурной рамке даны однофамильцы Солженицына, переменившие свои фамилии после высылки знаменитого писателя из СССР».

Одни только имена чего стоят: Дорофей, Елизавета, Леонид, Матвей, Ипполит, Элеонора, Неонила, Конкордия, Вонифатий, Егор, Ада, Анна, Антюх, Вадим, Игорь, Изот, Виссарион, Эдуард, Андрей...

Все из одного «куста», а на 15-ти фото – ох! – «Дикая дивизия»...

– А что, сегодня получше? Ну, как получится, дядя Ваня... А эти «алмазы»... Дикая безвкусица... Ужасно! Прав был Л.Н.Т: «Не пишите, голубчик» (в смысле – пьес).

– Не преувеличивай... – Я! «Фрагментарий». Стр. 190-я! И этот кусочек симпатичный: «Мне нравилась бы современная литература, если бы мне удалось почувствовать восхищение автора самим собой. Ведь только от восторга перед собой можно размахивать бутылкой повсюду, как Чарльз Буковски. Купаться вместе с ним в нарциссизме, как в Олимпийском бассейне». Узнаёшь? А твой «Сон Марковского» №3... Я его наизусть. Это про Ваню Тургенева, который в «Муму», про нашего Хвоста: «Из окна глядел дядя Хвост и распоряжался, то есть, разводил руками»... Странно ты в «Марковском номер №3» ту же тему развил, почувствовал. Не устал? Ещё минут пять... Закрываю глаза и прямо по тексту:

«Будто на даче у Фета, а там дуэль Толстого с Тургеневым. Фет весь красный, а Лев Николаевич целится из ружья в Ивана Сергеевича, а этот в того и приговаривает:

– Толкайте его в спину, я вам стихов для «Крещатика» дам!

А он думает: неудобно толкать, всё-таки «классик».

Надо толкать, а страшно! Лев Николаевич целится в Ивана Сергеевича, а Иван Сергеевич – в Льва Николаевича, а Афанасий Афанасьевич кричит:

– Верю! Я бы этот кусок в средних (школах)... в «Часть речи»...

– Хочешь – верь, хочешь – нет, я сам себе не верю, но это класс... А, всё-таки, «алмазы» дяди Вани – туфта, они у меня в горле (стоят)...

На этой «гекубе» всё внезапно и окончательно прервалось...

1 декабря не спалось. Огромная беременная луна ломилась в окна и призывала к преждевременным родам. В голове или в том органе, который когда-то ею назывался: звонки, переполох, обрывки каких-то неоконченных фраз, разговоров, намёков, ироний. Какой-то произошёл сдвиг по фразе: самолёт Качиньского, Шестидневная война – три подлые советские подлодки с восьмью атомными бомбами «П-6», чтобы уничтожить Голду и её единомышленников, не всплыли-уплыли, приказ не дошёл, в 67-м, «У нас тут спецклуб: Б.Б.З», «Pivot и пиво» – знаменитый на всю страну литтележурнал, «Введение в грехопадение», статья для «утопшего Ковчега», какие-то откуда-то вырвавшиеся 3 строчки: «На своих жарких ногах, без чулок, стояло в Париже “бабье лето”, специально для Бокова статья: «Нарцисс на (в?) асфальте Парижа», «А что ты будешь... супчик или кашку»?

Я стою под куполом («la Coupole») моего «семейного» кладбища Пер-Лашез: где-то баррикады, забастовки, а здесь музыка, ящик. В башке всё время крутится Лариса Гернштейн: «Перевозчик-водогрёбщик, старичок седой...» Через пару часов... китайская деревянная ваза примет прах незабвенного Зигмунда Фрейда, который уже не отряхнуть... даже с ног, как и не выйти из этой «гоголевской шинели», из которой кое-кто всё-таки вышел...

Народу человек 25 – все «кладбищенские», которые живут около, а которые «не» – не... Мучает один вопрос: а как же он увидит эти «алмазы» из вазы? Надо бы дядю Ваню про «это» (спросить)...

В голове крутятся цифры и ближайшее (как бы) расписание на недели, месяцы, годы... Ты ж понимаешь...

5.12.19 – Поехали... Куда? К Eugenio Paccelli – папе Пию №12, к его разорванному годами диалогу, где-то в 1942-м:

– А сколько у него (в смысле – у Ватикана) дивизий?

Ответ папы Пачелли через 11-ть (лет), 5 марта 1953-го:

– Теперь он сам посчитать сможет... сколько... если не разучился...

10.12.19 – Пер-Лашез, реквием Моцарта-Верди, «коробка» – на десяти винтах... Рыданий не слышно.

12.12.19. – Недельная «прогулка» с Н.Боковым по райским кущам в целях ознакомления с программой (3, 9, 40 дней)...

12.1.20 – Внезапная месячная командировка с ангелами-хранителями в «Ад». Так посмотреть, выбрать...

«На суд, на суд,
покойники идут...
на суд, на суд –
полковники идут,
за ними под...
полковники идут...
хреновину несут...»

Тут почему-то появился №73 – член-билет французского «Пен»-к(л)уба, я задираю голову, справа под потолком (небо?) опять номер – горизонтальная ниша – №8579, и, наконец, идиотская статья-панегирик в «Le Monde», за №23311, правда, с большим портретом Коли – 8 на 7 см. (интересно, кто платил?) в разделе – «Семейные записки» (развязки?).

И, наконец, это... Некролог подписала некая Helene Balsamo (!) Ну, хоть это...