«Две полосы от лайнеров на сфере...»

* * *

Две полосы от лайнеров на сфере.
Два параллельных рейса в никуда.
Там две души, затерянные в мире,
в двух лайнерах заснули у окна.

И им приснилось – линии сойдутся.
Неважно где, в зеркальном далеке.
Когда, пройдя таможню, обернутся
и вместе выйдут в город налегке.

ПИТЕР БРЕЙГЕЛЬ

В темном плаще вдоль безграничного поля
я ухожу далеко. Что там ждет: город, море?

Поджидает ли карлик в овраге, застыв бездыханно?
В черном плаще направляюсь я в странные страны.

Там безвременье, там время остановилось.
Тихо луна за облаком бреющим скрылась.

Я покидаю места, где люди без смысла коварны.
В черной одежде проснулся и понял: пора мне.

Вдоль бесконечного поля, но зная, что путь мой, хоть долгий, но верный.
Брейгель седой меня ждет в придорожной таверне.

Пива густого мы выпьем, потом незаметно
мастеру я передам мой гульден последний заветный.

Вместе пойдем мы к деревне, где время остановилось.
К дальней деревне, которая часто мне снилась.

* * *

Сезон дождей затянулся, ограда промокла.
Выедешь за город: склады, пакгаузы, лавки.
Все отсырело, нахохлились бензоколонки.
Дальний товарный замер и частью пейзажа
стал, как и закрытый шлагбаум.

Мы погрузились в машинах в вечную спячку.
Кто его знает, когда этот город откроют.
Нам неизвестно: кто там смеется и плачет.
Просто живут себе, ожидая второе
пришествие. Его и не будет. Этот сезон
затянулся на три поколенья. Все отсырело
церкви и тюрьмы, селенья.
Да и никто не услышит побудки.

Так и живем, сам себе каждый спаситель.
Только заметен мираж на горизонте.
Где-то вдали, за пределом, в тающем свете
виден рассветный Киннерет на контурной карте.

* * *

Стаккато печатной машинки.
Из пачки шестой Беломор.
Смотри, чтобы все без ошибки.
В глазах ее скрытый укор.

Он ходит к окну, переводит,
трофейный строчит Ундервуд.
И ноет нога по погоде.
Тогда защищали Москву.

Она дождалась в Казахстане.
Он выжил под Вязьмой в снегу.
И словно фантомную рану
я детство забыть не могу.

Тогда я не понял ошибки.
Что мир тот не уберечь.
Из Лодзи потертые снимки,
шуршащую польскую речь.

Но есть этот миг, тот который
ты носишь в себе через жизнь.
От мира задернуты шторы
и бабушка шепчет: усни.

ПЕПЕЛЬНЫЙ СВЕТ ЛУНЫ

Луна видна целиком.
Но солнцу она недоступна.
Подсвечена тем молоком,
что льется Землей подспудно.

И падает небо на нас.
На наше земное безумье.
Так иллюзорна весна,
когда осветит накануне

иллюзию пепельный свет,
вторично луной отраженный.
Так свет от бесчисленных лет
летит приглушенный и донный.

В тексте использованы темы
Pink Floyd, Dark Side of the Moon.

ВСПОМИНАЯ ТАРКОВСКОГО

Все больше тех вещей, что я забыл.
Но все они живут еще в сознаньи,
в глубинной памяти любви
и в осязаньи.

Где та любовь, где медленные танцы?
Где батники и узких юбок зовы.
Где «Лира», «Адриатика»? И мы – посланцы
из дальних и полузабытых снов.

Где булочки с корицей нашей мамы
и темный танк трофейного буфета?
Где черно-белый Хэмингуэй без рамы,
и в ящике Стрельцов и Игорь Нетто?

По темным комнатам, где медленные танцы
косит «Кометы» глаз на чудо зада.
Безумство пряди на щеке, о Джо Дассен, дым «Солнца»,
О Лафарет Мари и польская эстрада!

А за окном, где тихий снегопад
такси в разнос в Чертаново во мраке.
Но «Плиска» есть с собой и как судьба
снежинка на ее черненном веке.

Тум ба ля неже все, Амур пердю,
И душу рвет аккорд про ряд Каретный.
Отвертки у шпаны в электропоездах,
Один неверный взгляд и шаг неверный.

В Москве к полуночи ленивый снегопад.
В парадном тишь и гладь и подоконник,
где счастье обрести, невинность потерять,
расстаться с ней бесследно и бессловно.

Грохочет лифт, пора, мой друг, пора,
зажат в кармане рубль заветный.
Чтоб добежать, успеть и прыгнуть навсегда
в вагон случайный и последний.

* * *

Я в дорогу готов
провожатый не нужен
чемоданчик со мной
на дорогу съел ужин.

А куда я иду
только птицам известно
где-то в райском саду
есть заветное место.

Там мы с Евой вдвоем
самобранку разложим
змей зайдет на глоток
на четыре, положим.

Так втроем посидим.
Плод надкусывать будем
а что будет потом?
О том лучше не думать.

Содержание

Дальше