| ПОЭЗИЯ | Выпуск 90 |
|
* * * Вот пришёл к нам половец и печенег, правда, встреча снова была не очень... Вероятно, выпадет летом снег, а весною наступит осень. На портретах уличных государь озабочен втуне величьем новым. Вероятно, будет гореть фонарь среди бела дня на столбе кондовом. Но не ясен пень, отчего сквозит на семи холмах – так что ломит кости... Вероятно, кто-то нанёс визит, но совсем не тот, кого ждали в гости. А в эфире летопись из купюр, только ветер всё же ломает лопасть... И совсем уж точно спасёт бордюр от падения в пропасть. КЛАССИЧЕСКОЕ БРЮЗЖАНИЕ диптих 1 Бесполезное кружение, опоздало окружение. Ждут. Клетка уже, пояс туже, жар внутри и зной снаружи. Жгут. Или, может, ножевое? Да, задели за живое. Позабыли, как важны были ножны. Не нужны плач иль звукоподражание... Жёстки рёбра лежака. Лишь тревожное дрожание как жужжание жука... 2 Кто мы? Просто дрожжи жизни? Иль в душевном неглиже Тварь дрожащая отчизны На бесславном рубеже? Громче едем, ближе будем. Больше горя – меньше слёз. Вожжи, дрожки, тряска буден, Дребезжание колёс. Только лошадь без подпруги. И похоже, нас уже Посчитали на досуге Человеческим драже. * * * не задалась карьера у курьера ему приснился скользкий край карьера и он проснулся сам себе изгой а в небесах все шито да не крыто и дождь как из дырявого корыта льет разбиваясь звонкой мелюзгой куражится природа или плачет и ничего практически не значит ни корочка родного мгу ни сон ни явь да и зарплата скачет от минуса до больше не могу упаковав себя в конверт плащевки он вышел из несломанной хрущовки спустился в надоевшее метро доехал не спеша до баррикадной дождь кончился почти уже отрадней осталось лишь голодное нутро решаемо ближайшею стекляшкой а вот и солнце желтоватой бляшкой и зоопарка башенки и кря утиное подумал у вольера не задалась карьера у курьера но хороша палитра октября * * * Вот и колодца квадратное сопло. Чудище обло. Водная гладь кружевом чёрным блестит и узорна. Чудище обло, озорно. Воздух-земля, двум стихиям меж ними просторно. В этот зазор ледяной погрузиться зазорно? Чудище обло, дозорно, притом – беспризорно. Чудище обло, озорно, огромно, чудище лаяй! – похоже на гром, но… Будет подводно сначала, а после подземно. Чудище обло, озорно, огромно, стозевно. Сопло колодца смеётся – в нём звезды очнулись игривою рыбною стаей. Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй, хочет сожрать их всем скопом, всей гордою мордой, сторазно! Чудище обло, озорно, огромно, заразно… …да не умеет – хладный огонь обжигает и зево немеет. Воздух дрожит от испуга и холода, лая, нежный мой зверь, я уже не боюсь, не желая… * * * Вороне как-то Бог послал котёнка. Она его третировала вволю, слетая вниз, готовая сожрать. Котёнок, в меру сер и полосат, по кличке Томас, так вот, иностранно, его прозвали сторож или дети, отчаянно на все лады мяукал. Но время шло. Он вырос – от ушей и до хвоста. Всеобщим стал любимцем. А вот его крылатое исчадье – заклятый друг и закадычный враг – Вы слышите? – она кричит не «карр», а по-кошачьи, хрипловато, «мяву»! Порой народ, гуляющий, больничный, пытается заснять сей феномен, и говорит: однако прилетела, соскучилась по котику – зовёт! И лучше нет истории – из местных, на этом неухоженном квадрате, где рослые и старые деревья, и лавочек не густо… И ограда, заросшая кустами и травой. Трамваев мелодичный перестук, двухкорпусный пятиэтажный дом, где двери днём обычно нараспашку, и на стене, у главного подъезда висит табличка: онкодиспансер. * * * Кипит больничная страда: круговорот людей – не дни, не месяцы – года. Тут всё – видней. С шести утра уже звучит речь Главного, бодра. Он полусогнутым кричит: – Походка от бедра! За ним – Асклепия слуга: прекрасна и строга, и Снежной королевы вид пугает и бодрит. Почти торжественный кортеж: врачи идут в обход. А после: белый, красный, беж вступают в хоровод. Болезнь оскалилась, как зверь, Засела, что беда. Ах, Авгий! – все твои, поверь, конюшни – ерунда. Взбешённых клеток – побороть попробуй – энный вал. Тут вёдрами больную плоть выносит персонал. Тут режут – вдоль и поперёк. Сама судьба – хирург. И скальпель, что тебя сберёг, быть может – демиург. Всепоглощающий наркоз отправит к облакам. И тело, данное в износ, ещё послужит нам. А сколько дней – не сосчитать. Но в Книге Бытия ещё успеешь почитать живую букву «я». * * * Ты на то заточен, чтобы быть. Заточён в телесном и небесном для того, чтоб вскоре позабыть два в одном в падении отвесном. Белый флаг выкидывать не мне! – клич твой бодрым эхом раздаётся. Все сдаются – на такой войне, рано или поздно – всё сдаётся. Оставляя небо на потом, впрочем, и земное всё – по лени, знаешь, что заезженный паром увезёт однажды от мигрени. Неужели голова болит? – нет, по анекдоту – лишь мешает. И звезда с звездою говорит, к счастью! – и пока не приглашает * * * Слово-воробей, вылетело – поймала. Нахохлилось. Не летает больше. МОСТ Эти стрелы перил: мне хватило бы сил, но не хватит наверно. Этот мост оперил, а потом повторил: небо в каждом – безмерно. Все уборы – долой, в облака – с головой, словно всех – увенчали. Тут – лишь ветер пасёт. Вот и связано всё, или все – как вначале. А узор остальных этих петель стальных – их не девушки пряли. Этот веер моста! Мне дожить бы до ста, но получится вряд ли. Эта зависть проста: за верстою верста? – шаг за шагом всего лишь. Улетает душа, и – дыша-не дыша своё тело неволишь. Этот мост через рост – клюв дороги и хвост, а река серебрится: вот и крыльев размах, и развеянный прах не чернеет – искрится. * * * Если кажется: венец – крыша выше, ты – пожизненный жилец данной ниши. Ожидание беды горло свяжет. Бочка лишняя воды камнем ляжет, и обиженным в аду не поможет. Не иди на поводу – коли гложет. И ходить порожняком – незадача. Только если – должником в стену плача. И как манны, с высоты ждать ответа – сдвинет рамки темноты сила света. |
|
|
|