| В ГОСТЯХ У «КРЕЩАТИКА» ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПОРТАЛ РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ / ПОЭЗИЯ | Выпуск 90 |
|
ЗАКОН ВЕЧНОСТИ ...А где-то падал желтый лист, Встревожив тишину страниц Осенней книги. В ней стихи Из знаков были сложены, Напоминавших странных птиц Замысловатые следы. Тот сад случайно посетив, Исчезли птицы. Крыльев звон, Рассыпавшись, упал дождем, С опавших листьев смыл следы – И дни вдруг стали коротки, А ночи – донельзя длинны, Но удивительно светлы. Извечен тот круговорот: Пушистый снег – Прозрачный лед – Зеленый дождь – Густая рожь – И журавлиных крыльев дрожь. Но только тем наш мир богат, Что каждый, свой взлелеяв сад, Ему отдав тепло души, Не пропадет, уснув в тиши. Из века в век, Из года в год Лишь то, что отдано – Живет. БОРОЗДА Кто-то рядом с дорогой накатанной Проложил и свою борозду. Здесь загадка какая-то спрятана. Я разгадки никак не найду. То ль в тумане густом ночью темною Он пути разглядеть не успел, То ли наглого сильного ворога Обойти стороною хотел, То ли, думой своей озабоченный, Не заметил, что сбился с пути, И пропал, маятой замороченный, Подле общей дороги почти? Так и я, пробираясь сугробами, Часто слышу то звон голосов, То расшаркиванье подошвами, То машин проезжающих рев. Снова кажется – истина рядышком, Через шаг будет легче и мне, Будет путь и прямой, и накатанный, И не век мне скитаться во мгле. Но очнусь – ни пути, ни прохожего. И опять бездорожьем бреду. Кроме этой дороги нехоженой, Видно, тропки уже не найду. * * * Что, брат, не ждал ты моего визита? Жил, как умел, работал, сколько мог... Твоей сестры, успешно позабытой, Ты и пускать не думал на порог. И вот я здесь, живая и родная. И удивленно смотрят сыновья, Как я чужого дядю обнимаю, Похожего на них и на меня. Они немного в нашей речи смыслят. Бывает, что и я споткнусь подчас. Мы много повидали в этой жизни, И, как ни больно мне от этой мысли – В чужих краях другой язык нас спас. Мы наконец вернулись, чтоб остаться. Мы так давно уже рвались домой! Ну сколько можно по Земле скитаться, Такой огромной и такой чужой. Не потому, что небо там с овчинку, Или зима длиннее и лютей, А просто – жить нельзя наполовинку Между чужих раздоров и страстей. Мы много привезли с собой чужого. Не знаю, потому иль вопреки, Но оказалась странно незнакомой Страна, которую всегда мы звали домом. Вот и пойми, насколько мы близки... О многом нам поговорить придется. В тебе опору и семью ищу. Так чем же твое сердце отзовется, Когда в него я нынче постучу? * * * А может, не совсем неправ был предок, Когда увел отсюда всю семью, И, не взглянув на дом свой напоследок, Решил в чужих краях искать судьбу? А может, впрямь мне велики штиблеты, Напрасно я противлюсь праотцу, Пытаясь, невзирая на советы, Вернуть домой заблудшую овцу? Нельзя войти два раза в ту же воду, И мир не тот, и времена не те. Так родственны ль мы этому народу, Который им родиться не хотел? Мои мечты и взгляды иллюзорны, И мне любой доказывать готов, Что немцем быть в Германии зазорней, Чем Буратино в поле дураков. Что ждет мою семью, мои истоки? Опять нас разметет событий вихрь? Разделят расстояния и сроки, Кого пока режим не разделил. Каким ветрам в игру и надруганье Достанется мой недостойный прах? Какой судья над чашей мирозданья Рассудит, кто был более неправ? ИНЦИДЕНТ В ПАРИЖЕ «Вы, мадам, по-русски говорите? Я приметил Вас издалека. Не в акценте дело! Извините, Но не проведёте земляка! Я простой советский перебежчик И давно живу без багажа, Но я знаю – лишь у русских женщин Есть такие грустные глаза. Вы меня, конечно, извините, Но я вижу – Вы из тех времен, Где мы были проще и открытей, И не знали счастья своего. Тут в меня не плюнул только дохлый, Лишь немой дерьмом не обозвал. Здесь я научился быть не рохлей, Но не нарываться на скандал... Что уж там! Судьбой я не обижен, Выживу и здесь любой ценой. Подметаю улицы Парижа И горжусь заслуженно собой. Может, Вы обычная туристка, Только выраженье Ваших глаз Мне напоминает очень близко – Что-то было раньше общим в нас. Вы мою назойливость простите... Нет, я знаю, Вы смогли понять... Вашу ручку чмокнуть разрешите (Как-то пошло даме руку жать). Наши имена забыли дома И не могут выговорить здесь. Нам остаться лучше незнакомым. Я и сам не верю, что я есть...» Он исчез, и спазмы его чакр, Ритм лихорадочных речей Равнодушно растворил Монмартр, Так давно уставший от страстей… СВИРЕЛЬ Однажды тусклою зимой На переполненном вокзале Мы неожиданно с тобой Пастушью дудку услыхали. Кругом царила суета, Многоголосье диалектов, Но тут прислушалась толпа – Угрозы в этих эвуках нет ли? Свирель заполнила вокзал, Запахло молоком и лугом, И что-то весело сказал Прохожий юноша подруге. Я улыбнулась им в ответ – Мы вчетвером уже смеялись, И посветлел весь белый свет, И тучи в небе растерялись. Как мы забыли про весну! Как недоверчивы мы стали! Да это ж Лель пришел взглянуть, Насколько мы его не ждали! * * * Меня судьба все бьет за честности обет, и чем компактней группируюсь, тем стервее. Устал хранитель мой, и, видимо, сильнее все так же дьявол в этой яростной борьбе. Не отдохнуть ли нам, мой ангел, от забот, Восславив кротко воспаленными устами Края, где молоко рекой течет Кисельными хранимо берегами? Почистить перышки – ты помнишь, что крылат? – Перенестись в страну талантов многогранных... Зачем нам этот беспросветный ад С амбициями злых и бесталанных! А дьявол – пусть его царит в своём аду, Цветами зла свою корону украшая. Хранитель мой! Ты позабыл дорогу к раю? Тогда сама тебя я поведу! ЧАША Не знаю, кем мой жребий мне назначен. Наверное, он мудр и справедлив. И если не могу я жить иначе – Теплей кому-нибудь от слез моих. И я не вижу в этом наказанья. Ведь каждому – свое питье и злак. Быть может, это высшее признанье И милости божественнейшей знак. Еще не вся испита чаша яда. Я из нее ни капли не пролью. И если нету мне другой награды, Я этой никому не уступлю. * * * Тебя не укорю ни взглядом и ни звуком. Придет весна, растает серебро. Боль расставанья не становится наукой – Из века платят болью за добро. Как беден мир! Как мало в мире света! Как жаль дитя, что вырастет во тьме И не отыщет на вопрос ответа, За что ему темнее, чем тебе! Забыта связь орбит и ипостасей, И мы, своих не ведая грехов, Все гасим солнце, квант за квантом гасим, Растаптывая верность и любовь. * * * Перипетии перепетые, Причины комплексных расстройств Не сдерживаемы запретами Стандартных свойств. Фантазиями подогретые, Растут, в сомненьях дребезжа, Оплошности, слушки, поветрия – Как на дрожжах. Их тривиальностью затравлены, Смахнем слезу скупую, друг, И запахни сольцой приправленный Худой сюртук… * * * Я ловлю трепетание ветра В крыльях бабочки-однодневки В миг, когда выпадает роса. Солнце встанет вот-вот, розовеет заря... Вот отвага и мудрость! Проснуться И кружево крыльев расправить, Непременно увидеть зарю! И летать меж протянутых рук И смеющихся лиц, Танцевать на лучах Восходящего солнца Неустанно, легко... Целый день. Только день! И единственный шанс Подарить незнакомым глазам Необычный орнамент на крыльях, Ароматы лугов И свежайшие капли росы. И уйти. Незаметно уйти, Когда губы устали смеяться, И глаза прикрывает прозрачным крылом Милосердная ночь. Навсегда. Отдохни. Завтра ветер подхватит другую. * * * Удел поэта – одиночество, Больной и беспокойный сон. Всевышний нам свои пророчества Нашептывает редко днем. В кругу здоровых трезвых граждан Теряем почву и язык. Шумы в мозгу и в горле спазмы Поэт превозмогать привык. При свете солнца слепо щуримся И глохнем в грохоте метро. О философский камень улицей Увы, споткнуться не дано. Воздействие дневного света Изучено не до конца, В особенности на поэта И на Творца. ОСЕННИЙ БЛЮЗ Осень тихонько играет на скрипке, Очень боясь сфальшивить. Плавится в мареве воздух, так зыбко Вздрагивает и стынет. Все еще душно, и сердце сжимает Не позабытый стон. Но уплывает, и блекнет, и тает Осень со всех сторон. Где-то на дне ручейка утопает Перышко синей птицы. Белый безвременник яд набирает, Чтоб от зимы защититься. Жилки на листьях затвердевают, И, подпалив края, Музыка листья перебирает Четками сентября. ТАПЕР Я все забуду. Боль уйдет бесследно, И в сердце снова воцарится мир. Тапер присядет, тихий, незаметный, За дребезжащий старенький клавир. К моим стихам угрюмым, непевучим Он наиграет что-нибудь свое, И бормоча «Какой тяжелый случай!», Глаз не поднимет на лицо мое. Его хозяйка побранит уныло, Что снова пьян, и ритма не блюдет, Но слов ее скрипучих и постылых Он снова не расслышит, не поймет. Как сотни лет назад, он, невесомый, Не смея ни вздыхать, ни вспоминать, Весь в паутину серую закован, Лишь будет плакать. Плакать и играть. Последний звук под пальцами сухими Замрет, запутавшись в его седых кудрях, Терзания души утихомирит И растворится где-то в небесах. МИРАЖИ УСТЮРТА Миражи, миражи... Сколько раз, вас встречая в пустыне, Я бежала от вас, чуя в призрачном чуде беду! Отчего же меня не оставили вы и поныне, Почему я упрямо и долго вас все еще жду? Ведь, казалось бы, все уже ясно в теории света, Преломленьи лучей и коварстве воздушных слоев, Мне уже и бархана поющего песенка спета, И шипун в мои уши каких не шипел уже слов! Мне бы пальм, опахал от Востока хотеть, да уюта, Океан бирюзовый и виллу бы на берегу, Но когда распускаются маки на чинках Устюрта, – Знаю, что миражи, а восторга унять не могу! КАПЕЛЬ У жизни мы только в гостях. Нальют ли еще под сурдинку? Стремительно тают в горстях Минуты, как острые льдинки. Сожмешь – обожгут до крови, Отпустишь – развеет ветрами, Подышишь в ладони – звенит Капелью: «Бог с вами!» Бог с вами... |
|
|
|