«Ночь на пустые холмы наползла…»

* * *

Ночь на пустые холмы наползла,
Тихо взошла среди улиц прохлада.
Этот мираж – оправдание зла,
Звёздный колпак – отрицание ада.

Вся бесконечная пропасть миров,
Чудное небо в огнях и ракетах
Метит кривые скамейки дворов,
Мусор, наваленный в чёрных пакетах.

Долгая тьма, непроглядная муть,
Может быть, ты и за это возьмёшься –
Полную копию жизни вернуть
Там, где свидание станет возможно,

Там, где прослойка не помнит обид,
Там, где печаль поклонилась печали,
Там, где сияние белых хламид,
Чистые скатерти нам обещали.

* * *

Недоступный для путника край,
Чистый берег с живыми цветами,
Говорит Шакьямуни, что рай
Окружён золотыми сетями.

Нет желаний, и кончился страх,
Будды ходят, не двигаясь, в гости.
На зимовьях в погасших кострах
Не дымят обгорелые кости.

Всходы времени некуда деть,
Нет ни старости, ни опозданий,
Но нельзя просочиться под сеть,
В бесконечное море страданий.

А снаружи, на грустной земле,
Извините, другая картина –
Колбаса и кефир на столе,
Тусклый свет, по углам паутина.

Путь с работы, портреты вождей,
Инвалиды, старухи и дети,
И косые полоски дождей –
Это бедные медные сети.

У друзей собирай по рублю,
Пей дешёвое пойло в охотку,
Только праведным Богом молю:
Не смотри сквозь двойную решётку.

* * *

Закрыла свет бумажная змея.
Возьмём её за острые края,
Переведём пробелы и помарки:
И жизнь моя на волоске у Парки,
И рукопись окончена моя.

Но видно мне, что эта ночь жива,
Горят на небе письмена простые,
Их двоеточья, точки, запятые,
И чернотой замазаны слова.

Бедна земля, пустынны небеса,
И днём, и ночью катится без сна
Старения кривая колымага.
Мерещится в просветах колеса
То чёрная, то белая бумага.

ПЕРЕД ПОТОПОМ

Судьба, дошедшая до устья,
Всё не спокойна, не тиха.
Уже проснулось захолустье
С коротким криком петуха.

Судачат жирные соседки,
И, затевая тарарам,
Мотаются, как черти, детки
По коридорам и дворам.

Сухие шаткие скамейки
Скрипят, о прошлом говоря,
И греются коты и змейки
Под хитрым солнцем января.

Здесь правит южная Пандора,
Неистребимый, жаркий дух
Надрыва, склоки и раздора
В крови старух и молодух.

Всё шумно, весело, нахально,
Все развлеченья под рукой.
Но как пустынно и печально
Здесь будет через день-другой!

Сольются образ и подобье,
Как будто тьма настала днём,
И снова Книгу о потопе
Припомнят камни за окном.

И город будет старой куклой,
И хаос – музыки резвей,
Но мы вошли в наш домик утлый,
И Бог закрыл за нами дверь.

* * *

Один говорил, что Россия – фантом,
Другой – что она возродится потом,
А третий сказал, что Россия звезда
На сфере из мрака и льда.

Покроет её изотопный туман,
Её поглотит мировой океан,
Не будет ни пьяниц, ни бойких девчат –
Одни колокольни торчат.

Не станет героев, развеется прах
На русских полях, небесах и морях,
И жён, собирающих пепел в подол,
Не сыщешь в развалинах сёл.

Одна ты на свете и в сердце одна,
Жестокая память, слепая вина,
Пугающий скрежет, стальные огни,
И все мы с тобою одни.

* * *

Сморщенная лодочка скользила
По бездонной луже во дворе.
Помню – от разлитого бензина
Радужная плёнка на воде.

В небе оголтелые вороны
Делали неровные круги,
И у детства чёрные законы:
Упади и голову пригни.

Мама бьётся в крепкой паутинке,
Вертит слово, больное, как прут:
«Мокрые колени и ботинки,
И в грязи измазался, как труп!»

Месть узоров на ковре дырявом,
Треснувшая гладь на потолке.
Замотаться грубым одеялом
И, согревшись, плакать в уголке.

СХИМНИЦА

Позабыла, наверное, где родилась,
Сколько лет прожила она в схиме.
Не отводит от грешника каменных глаз
И бормочет губами сухими.

Никогда не ответит на робкий поклон,
Своевольна – никто с ней не ладит.
Неизменно сидит возле тусклых икон,
Плащаницу истёртую гладит.

Нашептали ей сёстры – какой-то еврей
Заявился в святую обитель,
И выходит она из высоких дверей,
И кричит, что я ангел-губитель.

Машет чёрными крыльями в гневе своём,
Будто ворон кружит, налетая.
Посмотрите, какой нелюбезный приём,
Как беснуется ваша святая!

Храм закрыли. Спускаются звёзды на скит.
Голоса удаляются глухо.
И всё ближе за стенами ходит машхит[1],
Но жива ещё злая старуха.

* * *

Больше нет ни начальников строгих,
Ни походной тоски строевой,
Но тяжёлая ноша для многих, –
Умирая, не знать своего.

А когда мы чужое узнаем
У дымящего в небо куста,
Вероятно, покажется раем
Предстоящая нам пустота.

Перед пропастью этой сгодится
Нам любая из лёгких дорог,
Где садятся на голову птицы
И собаки играют у ног.

* * *

Не надо скорбеть и рыдать
И путаться в лентах могильных,
Ведь речью нельзя передать
Смятение воинов сильных,

Смущение мёртвых детей,
Когда херувимы их метят
И в небе без всяких затей
Волшебные лампочки светят.

Не бойтесь – отныне для вас
Блаженство сильнее испуга...
Идут, не открывшие глаз,
Руками касаясь друг друга,

И слёзы текут по щекам,
И мрак уступает рассудку,
Как будто к несчётным векам
Они прибавляют минутку.

* * *

Посчитайте, сколько раз на дню
Я бледнел, сжимался и дрожал.
Ясен брату моему, огню,
Жертвенный и поминальный жар.

Просыпался с мыслью о беде,
Горем зарабатывал кусок,
И вольно сестре моей, воде,
Протекать меж пальцев на песок.

ЗОЛОТО

Ночному воздуху хвала
И свежей утренней полоске!
Темно дыхание волхва,
А золото молчит в повозке.

Но там, где от земных обид
Вода Кедрона застывала,
Пускай оно заговорит,
Пускай откинет покрывала.

ДРАКОН И РОЗА

Не по весёлому Бродвею
Носиться в пьяном вираже,
А будешь за облезлой дверью
Жить в полутёмном блиндаже.

Припадки кондиционера,
Скрип холодильника и вой –
Такая странная манера
Напоминать, что ты живой.

И беспощадный жар светила,
И канонада божьих вод
Устроят, чтоб тебе хватило
Самопознания на год.

Оставь надежду за дверями,
Шагни навстречу нищете,
Как будто не носок дырявый –
Дракон и роза на щите.

* * *

И были мы – живое тело
И бестолковый, жадный дух,
Но всё рассеялось, истлело,
Светильник разума потух.

Зато незыблемо, навечно
В железный круг заключено
От нас оставшееся нечто,
Сверкающее ничего.

Оно застыло в ритме чутком,
Стоит невидимой красой,
И нам соприкоснуться с чудом
Нельзя ни пылью, ни росой.

КИЕВСКАЯ ОСЕНЬ

Она приходит на поклоны
В свои исконные места,
Где липы верные и клёны
Теряют летние цвета.

Торжественная предоплата
В её спокойном существе,
Она монеты листопада
Земной бросает нищете.

Она царит на склонах ясных,
Стоит на площади людской,
Противовластных и провластных
Равняя ласковой тоской.

Мы с ней сидели на бульваре
Среди старушек и бомжей,
И удивлялись странной паре
Витые дуги этажей.

[1] (вернуться) Машхит – ангел-губитель (Исход 12:23).

Содержание

Дальше