| ПОЭЗИЯ | Выпуск 92 |
|
* * * Памяти Е.В. Витковского Февраль. Достать чернил. Не плакать. Смотреть в окно, как в суть вещей, Где снега вянущая мякоть – То наст, то наледь, то ручей. На слух оттачивать работу Бездонного карандаша; Не выбрав слов земную квоту, Шагнуть в прицел, под вечный шах, В цейтнот, и до победы дела Играть, пока не призовут Необитаемого тела Оставить временный приют. А если в спешке, в суматохе Ты карандаш не очинил, – Быть росчерком, пером эпохи. Стать почерком. Достать чернил. * * * Вышел на промысел год високосный; Схватишься с ним, Дон Кихот? Мельница мелет – грузный колесный Севший на мель пароход. Ей бы к фарватеру самую малость Выгрести на быстрину. Не получилось: пришвартовалась. Вечно-живую войну Будут точить ее ветхие десны, Чтобы в труху, на века Пережевалась жёрновом косным Костной пехоты мука, Ржевские топи, гражданские свары, Неизживаемый страх. Помнишь, как стыли твои «самовары»[1] На соловецких ветрах, Курва-страна? Не впервой; одолеем, Переболеем ряды Вохровских вышек. Руин юбилеем Встанем из мертвой воды. Гордо возвысим над прорвою адской Горлом прихлынувший стих За перемолотых участью братской Честных гвардейцев твоих. * * * В меру беды и лиха, Пряжи добра и зла Лахесис-паучиха Смертному отвела. Жребий избрав, охотно К мойре добытчик шел – Кануть бесповоротно В жизни желанный дол. Что же потом, с изнанки Ткань рассмотрев на свет, Жаловаться Ананке, Что избавленья нет? Схватку души и тела, Проигрыш, плен и тлен Веретено напело Между ее колен. * * * Укрылось веденье живое В подвижных кладезях ума. Язычество языковое Питает мысли закрома. Оно ясней и чудотворней Тугих рассудочных тенёт: Не спотыкается о корни, Листвой во флексии поёт. Оно полно богов, как прежде; Преображаясь, как Протей, Мерцает каждый звук в надежде Зазвать неведомых гостей. И, солнцем вспыхивая в кроне, Когда сгущается строка, Выносит слово на ладони Домашний гений языка. * * * Дистихами Проперция, Бедной монеткой в кружке Падает малой терцией Скучный мотив кукушки. Верят, увы, немногие В нищие эти ноты; В лоно нумерологии Канут ее расчеты. Сгинут ее пророчества – Численный шепот крови. Не пропадет, – упрочится Что угнездилось в слове. Влажной Катулла жалобы О воробье подружки Спутницей песня стала бы Плакальщицы-кукушки. * * * Вспомнишь Тавриду ограбленным сердцем, – Вспыхнет недремлющий уголь. Вольное море отхлестано Ксерксом, В бухте поставлено в угол. Волны обиженно губы надули, Множит досаду забота: В списках Клио, в негодующем гуле, Смыть анекдот Геродота. А по прибрежью предметного мира Без маяты и укора Бродит сырая душа Велимира С братской душой Пифагора. Радуясь, переливаясь друг в друга, Знания перемежая О квадратуре небесного круга, Звезд и планет урожае, Метрах и струнах. Богов чудотворней Чистых законов опека. Чисел и слов сопрягаются корни, Строя число человека. Смерти поветрие истина лечит, В мысленном плавит горниле. Степени зла и добра – чёт и нечет – Времени меру раскрыли. В пепел растратили ксерксовы сроки Доски судьбы, догорая; Вновь поплывут в голубой поволоке Сны киммерийского рая. * * * Притча учила: в землю зарой талант, Медом залей, семикратной маржой взрасти. Густо сластит пахлавой похвальбы Левант, Жирно смакуя баранину на кости. Потчует сочных гостей ресторан-сарай, Гурий пригонит; кротко уйдут чуть свет. Красной строкою в счете искусный рай; Кофе дымок – отлетающей жизни след. Сказано, кончено, плачено; час пробил. Снайпера рыщет острый зрачок-прицел. Джип заревет парой сотен верблюжьих сил, С места рванет в проулок, покуда цел. Помни Алеппо, в сердце его возьми (Что пощадил Александр, – «искандер» добьет). Может, нелепо, но после земной возни Восстанови в незримом его полет. * * * Хлопнула, заметалась Дверь, отлетая с криком; Сдвинул засовы Янус – Яростным страшен ликом. Темен в проеме абрис: В свете незримы боги. Словно секира – лабрис – Выросла на пороге. Не приподнимет полог Плоских наук мякина. Вызовет антрополог Оторопь андрогина: – Это не здесь, а прежде, И не теперь, – в грядущем. Вежды спалит невежде Дух, говоря о сущем. * * * Глянь поновленным оком: Радугу дождь пролил, Словно цирюльник Оккам Лишнее удалил Или Буонаротти Мрамор раздел резцом. (Здесь при любой погоде Воздух залит свинцом.) Осень – хвала Юноне – Сдержанна и легка. Мне бы гулять в Кротоне Около маяка. Там ветерок фартовый Приворожит легко Гам, говорок портовый – Торжище языков. Будь же полна поныне Чистых даров, рука. Я уделю богине Меда и молока. В плошке щербатой глиной Сохнет веков волна; Жертве моей пчелиной Радуется она. Счастливы были там мы; Здесь – разговор другой. Солнце сгибает гаммы В небе цветной дугой. Струны любви и боли Прежний терзает лад; Пифагорейской соли Сыплется звукоряд. |
[1] (вернуться) Так называли безруких-безногих инвалидов благодарные соотечественники. По распоряжению Сталина, «из эстетических соображений», инвалиды были вывезены из крупных городов на Валаам и Соловки, где и закончили свои дни.
|
|
|