«Поэзия учит мыслить,
а мышление – поэтизировать»[1]

Говоря о скромной и знаковой фигуре поэта Ильи Риссенберга, необходимо представлять его оригинальную поэтическую мысль, которая по праву является философией Риссенберга, и без которой (по его же словам) не было бы стихов. Позволим себе выборочные цитаты.

«Представим себе: в хаотично-нестройный океан бытия-небытия впервые вброшен камешек субстанциальной идеи Творения, даровано благословение творимому из Ничего Миру, и круги от этого Слова Господнего: Хорошо! – от вечноединого поэтического первообраза, – организуя Космос, разошлись во все стороны света как проза жизни. Это всегда было, есть и будет, и задача поэта – служить идее человека, всем своим существом мысли, слова, действия возвращать речевой дар, усиливая и преумножая источник миротворной энергии, света-из-тьмы своим пророчески обращённым сотворчеством»[3].

«Поэт – путеводитель букв мысли, слова, действия в их светоносном возвращении-восхождении в будущее, на вершине которого исполнится обещанная Единым встреча истории духа – поэзии – и истории вещей – техники. Там пишет свой исконный гипертекст сфера культуры, взращивая спасение и свободу в сущности истины бытия; там и вспыхнет первосветом из сокрытия знак знаков, имя имён, будущее первоначало в ответе, наконец, Творцу: вот я, Твой первенец, ради миросвета»[4].

«Эта жертвенная любовь к слову, как предельно сжатая точка, отдавая всю себя сфере окружающего сущего, требует отдать – в пределе – душу Богу. Мы, существа истории – полнобытия духа во времени, – ныне присутствуем в ней как конечное событие первоначала. Время есть форма языка, и язык – форма времени»[5].

«Световые сосуды человека и языка сообщаются волнами времени, той его субстанциальной категории, что относится к материи прозы – она-то, собственно, а не поэзия, сообщительна… И поэзия – душа и слух мира, – улавливает по исконно знакомому дыханию некое присутствие как знак духа и мира, в ответ на призывное вопрошание о месте-в-жизни глаголание голосом человеческим: «Вот я», – собирательно избранный не-речью к языку по образу и подобию творящей тайны одного из имён Твоих: «Я-народ»»[6].

«Человекопоэтическая идея экзистирует вот-бытие в будущий мир, конечное трансцендирует в бесконечное, помещая последнее внутрь первого»[7].

«Первопоэт ведёт дело к мирному решению: вернуть настоящему времени его последующее, его непосредственное стихоТворение, его живой звук. …Вернуть слово правды… Тем более что Поэзия Благословения в про-светах между словами сызнова воссоздаёт не-речь чистого, свободного духа, а затем, когда те, предшествующие, отзвучат, подменяет их своим светом. Так, не теряя ни мгновения из вечности, в постоянных вспышках из безвидного и пустого Ничего обращением к Божественному Имени поэтически воспроизводится Мир»[8].

Понимание поэзии Ильёй Риссенбергом метафизично и сакрально, уводит мысль далеко за привычные определения, призванные обозначить поэтическую идею и определить её объект – стихотворение. Чистая поэзия пре-бывает до понятий, философских определений и лингвистических формул, ибо не вместима в них. Итак, (по И.Р.) поэзия не событийна, она не речь!.. это дух, со-творяющий из ничего мир.

Всякое определение поэзии априори искажает её Суть, потому что использует мёртвый, в смысле подзаконный, послушный нам язык, где спокойно автору и читателю, ибо всё находится на «своих полках», в доступных местах, а поэтому понятно, но живо ли оно?.. Есть ли на этих полках жизнь вечная, не заставлены ли они искусными представлениями о ней? И может ли быть это «понятно» определением поэзии? Да, в какой-то мере может, как черновик, попытка приближения к соли языка, то ли как способ отталкивания – доказательство от противного. Да, необходимо расставлять акценты в литературной парадигме, искать параллели, точки отсчёта и прочее… но будет ли этот путь поиском поэзии, или окажется банальной историей литературы?..

Поэзия не со-общает потому, что это не её функция и задача, это свойство прикладного, а не поэтического языка. Поэзия занимает иной уровень – это духовная практика про-явления смыслов из конца в конец неопределённых (по аналогии с квантовой механикой), ибо они (смыслы) со-творяют здесь-и-сейчас, называют мир адамовыми глазами во всей многовекторности и многогранности бытия, более того, эти смыслы объективируют Тайну, если хотите. Поэзия не определена по определению, она родом из духовных сфер. Поэзия – мясо неизведанного Слова, сам огонь языка, из которого пишутся стихи и застывшие определения, как временные подпорки нашему незрячему, мёртвому языку, который не есть истинным орудием познания, ибо ему комфортно в сознании наименьшего сопротивления.

Поэзия – путь наибольшего сопротивления, истинный язык Свободы, «вечная искра Б-жественного света», словами Ильи Риссенберга. Настроиться на понимание такого поэтического языка – значит научиться говорить на нём, как раз то, что подразумевает выражение: говорить на одном языке. Сходу разложить поэтический текст Риссенберга на дефиниции, ячейки закономерностей и правила не выйдет, нужен кардинально иной подход, который, возможно, необходимо ещё придумать. Самый простой способ услышать Риссенберга – вместе с ним со-творять из ничего, высвобождая поэтический язык встречи, дыхание духа Вечности. И в этом смысле Илья Риссенберг 100% футурист, как и говорит о нём Борис Херсонский: «поэтическое мышление Ильи Риссенберга было естественным проявлением его сущности, а не искусственным формированием «нового ангельского языка». Оно с одной стороны – продолжало традиции Хлебникова и Крученых, с другой стороны это была традиция нетрадиционности». Эта «традиция нетрадиционности» Бориса Херсонского мне видится авангардной миссией языка, которой жил Риссенберг.

Может показаться, что рубашка не по размеру, мол, не нашего ума задача, есть подвижники, святые, пророки, наконец… Такое упрощённое думание поверхностно и недостойно источника мысли. В том-то и дело, что поэзия указует обратное – человек возникает тогда, когда становится Поэтом. Последняя строка обращения автора «К читателю» в книге «Третий из двух» неподдельно возвышенна и оптимистична: «прав Псалмопевец (поэт и царь): вообще-то «человек не способен спасти». А что – если способен?! Поэт?!».

Илья Риссенберг – поэт поэтов, учитель гармонии и тайны, утверждающий мессианский дух поэзии! Чего стоит искренняя вера в спасительную и преображающую её силу и особую роль поэта. Часто повторял, что наша задача – собирание разрозненных искр перво-света Творения, восстановление надмирного слома, некой погрешности, благодаря которой мир оказался ограждённым от Б-жественной благодати.

Б-жьей милостью поэт, да он и жил так – впервые – радовался каждой уличной собаке, или встречному человеку. Его детское любопытство к\по жизни и наивная (с виду) поза зачастую превращались в прозрения на чистом месте, в изящный мыслительный прыжок в эмпиреи… Вот и стихи – такой же синтез духовных борений, материй, эпох, неизведанных путей в Пути (одно из ключевых выражений И.Р.), немыслимых небесных сфер и рядовых бытовых вещей, будто бы в них (в стихах) заключена (растворена) универсальная творительная субстанция бытия, музыка самого творения. И эта поэтическая ткань так и выблёскивает залихватским карасём в самом неожиданном месте, стремясь объять под своим первоначалом невозможное – Тайну!

Илья Риссенберг – сокровенный поэт, умело идущий на снижение и выныривающий – там, где уже глазу не видать и слыхом не слыхать. Музыка была его страстью и верой. Музыка мира, движущая поэтическое ремесло и наоборот. Ну и (особенно в последнее время) шахматы. Искал универсальный дебют. Скромный гроссмейстер красоты. Шахматы схватывают мир в объёме, как и поэзия. Время, предваряющее технический процесс записи строк в тетрадь называл в шутку словом «помыслить». «Надо помыслить» и есть истинный воздух, поэтому спешил куда-то, что-то всегда не успевал, «важное» впопыхах записывал – не чтобы не забыть, а чтобы вспомнить.

Символично, но при жизни Ильи Риссенберга вышло всего три книги, вроде как в подтверждение его известной формулы, составляющей «…трио сокровенного понимания: автор – текст – читатель». То есть сам поэт при жизни успел исполнить это троичное действо – побывал в трёх ипостасях, чтобы перейти на новый, несказанный уровень духобытия. В понимании Слова автору без текста и читателя не обойтись – они равны по значению и со-творительной инерции приращения иных смыслов, или в рефлексии над уже свершившимися вещами. И.Р. был мастер того и другого (своего рода) технического приёма-погружения, а всё то, что не ведёт к Сути, есть «бесполезный труд» и трата времени. Поэтому избегал своей биографии и бытовых разглагольствований. Лишь в случаях усталости, а особенно когда нездоровилось, заводил речь о насущных проблемах или о чём-нибудь постороннем (но не менее важном на тот момент!), например, о политике, о еде или о голубях на балконе. Мы как-то шутили, мол, Риссенберг русскоговорящий еврей – украинский патриот и философ (так и не успел привести в порядок свои философские эссе для печати). К слову сказать, Илья Риссенберг прекрасно писал на украинском языке.

«Илья Риссенберг, автор сквозных, как резная шкатулка, прихотливых стихов, смысл которых перепрыгивает как снежок из ладони в ладонь, но сформирован из куда более теплой субстанции…», – так отозвался на смерть поэта Андрей Тавров. И правда, если настроить оптику – стихи просвечивают(ся) из конца в конец, как в той позабытой – райской жизни. Такими сквозными (обязательными) темами творчества Ильи Риссенберга (помимо иудейских мотивов) были темы матери, родины («комУкраина дорога», «Палестина-святыня, слепая слеза-Украина!»), революции духа, свободы и судьбы человека. Матери посвящено чуть ли не каждое третье стихотворение.

Поэзия Ильи Риссенберга не для всех, она сокрушительна в смысле своего революционного напора, духовного подвижничества и оторопи неизведанных величин. Но это и есть за-главный «путь в Пути», орошающий тайну Тайн. Это как без подготовки узреть ангела, или самого Г-спода (не побоюсь этого нескромного сравнения).

«Риссенберг дерзновенный поэт. Его работа – охота по добыче метафизического хлеба», – так ёмко и хлёстко о стихах И.Р. сказал Александр Иличевский. А вот рассуждения Александра Маркова (из предисловия к книге «Иномир. Растяжка»): «Сапфо создала сапфическую строфу, которой раньше не было. В этом смысле Илья Риссенберг, конечно, поэт классической культуры – он создаёт не образы и образцы, но форму высказывания Риссенберга. Как гекзаметр Гомера или строфа Алкея дали им право называться поэтами, а не сочинителями, – созданное из ничего и стало утверждением поэзии. В споре этих двух начал: практики и поэтики, иначе говоря, внимательной обработки и самовластного творения, – Риссенберг полностью становится на сторону поэтики… Ему не важно, как что звучит, но важно, как возникает из ничего речь, которой только предстоит разобраться с пространствами и временами своего существования. Стихи напоминают реконструкцию по приметам мира вещей. И. Риссенберг видит вещи, а не себя, успевшего назвать вещи».

Точнее и не скажешь, кроме «ему не важно, как что звучит», здесь А. Марков перестарался. Напротив, Риссенберг достаточно чуток к звукописи (ниже об этом О. Балла), именно «самовластное творение» есть верным способом такую музыку – зачастую авангардную – извлекать из ничего, из классических теснин-хороводов неожиданно срываться в джаз, прихлопывая-прихрамывая-смакуя-синкопируя, ведя слово-за-слово к не-логической переправе и пограничью смыслов, то и дело сби\ы\ваясь в несказанное!

И дело не в том, что стихи Ильи Риссенберга приравниваются к истине, вовсе нет, иногда язык ух\в\одит на тупиковые тропы, или грешит «сверхразрешительным» синтезом явлений и причинно-следственных связей. Есть стихотворения, напоминающие временнУю воронку, чёрную дыру, куда волей-неволей захвачены и призваны уживаться столь разрозненные вещи и перспективы, что разуму не подступиться, а логике не справиться. Но и здесь необходимо понимать величие замысла поэта – глубинное устремление автора к Идее, где нет противо-речий и всё возможно!.. этот его замедленный спех в повседневной жизни, чтобы не прозевать со-ответствие каждого мгновения милости Б-жьей. И.Р. и есть (сам по себе) молниеносной готовностью духа к стяжанию истины, к жертве. Жизнь его – подтверждение этому, скромное борение в меру сил, дабы на собственной шкуре изжить «время травмы» – пробиться к нетварному свету через музыку слова.

Со всех сторон профессионально присмотрелась к явлению-Риссенбергу Ольга Балла (статья «Разрыв-гора. Памяти Ильи Риссенберга»): «Чуткий к формо- и смыслообразующим возможностям слова, к его корневому гулу, к глубокой его исторической (и уж не праисторической ли?) памяти (скорее – памяти-воображения), постоянно черпающий оттуда слова – существовавшие ли прежде? – «возмолчь», «желюшка», «плоша», «скляной», «исканет», «швачка», «ятребный», «осторонь»… – он умел быть логичным и пластичным одновременно…

Поисковая, разведывательная речь, дерзкая, каждую минуту готовая к неудаче и не мыслящая её бояться.

Чрезвычайная спрессованность, избыточная теснота смыслового, образного, ассоциативного ряда у Риссенберга практически не оставляют читателю (наверно, и автору) возможности выдохнуть: никаких пустот и разреженностей, нет перепадов напряжения – оно неослабевающе высокое. Даже чисто фонетически: к звуковой стороне слова он предельно внимателен.

…то был поэтический и даже не только поэтический язык, созданный им для себя самого»…

Далее Ольга Балла приводит цитату Олега Юрьева: «тут «годится всё – и Даль, и вчерашняя бесплатная газета, и вообще любое славянское, еврейское и тюркское слово», уместно резюмируя: «всё – равноправные склубления первовещества, (пере)насыщенного возможностями». И в конце: «он был человеком какой-то собственной героической, первообразующей эпохи»… «…человек библейской мощи, телесно-родственный силам миротворения, их (с трудом отличимой от света) первотемноте… Он был мыслитель, смысловик, говоря мандельштамовым словом»… «…злободневное и вечное для Риссенберга ещё менее противоречили друг другу, чем Даль и «вчерашняя бесплатная газета»: всё – жгучая глубокая жизнь»…». Он не разгадывал тайну поэзии... Он её осуществлял».

Соглашаясь с Ольгой, уточню о неподражаемом языке Риссенберга, который призван (до поры до времени) оставаться непочатым в глубинах перенасыщенной тишины, но! вышедший наружу «огнедышащий птах» осваивает и со-творяет с нашей (и Б-жьей) помощью «человечность, числом не делимую» здесь и сейчас – раздвигая коридоры тайн, с юношеским рвением разделяя уготовленную трапезу мета-физического со-причастия. Как в известной притче: «имеющий уши да услышит». И подтверждая риссенберговское «…трио сокровенного понимания: автор – текст – читатель».

Примерно с конца марта 2020 года Илья Риссенберг писал «карантинную поэму», так он отшучивался в телефонную трубку о «неподъёмном и обширном стишке», который перерос в нечто, что не даёт ему покоя и вынуждает каждый день дописывать, дополнять и про-яснять, расходуя все силы. Иногда не сдерживался и зачитывал из неё возвышенно-ироничные рулады, запальные обороты откровений, комментируя: «видишь, как оно вышло…». В фейсбук выложить поэму не успел, не добрался до библиотеки, чтобы набрать текст (дома компьютера не было), всё никак не мог решиться из-за коронавируса. Как-то вдруг оговорился, спрашивая совета: «знаешь, Саша… я придумал, как разбить поэму на главы… а вот как – буду набирать, пока не устану, а как устану и поставлю точку – значит, это и есть конец первой главы…». Мы рассмеялись, а он продолжил: «вот так, глядишь, как-нибудь со временем и наберу… а?.. как думаешь?..».

Странное дело, но переживая смерть – замечаешь, как её с виду никчёмная кромешность пре-ображает, накладывает свой доселе немыслимый отпечаток на все сферы жизни, привносит иначесть в прошлое и будущее, изменяет время. Неужто смерти у самого её дна присуща поэтическая дерзость – быть вопреки непохожей ни на что, точно сейжечасный про-свет-тоннель в незримое и вечное… Трагическое лицо смерти оборачивается стартовой площадкой невиданных свершений с Б-жьей помощью и для нас живущих, и для покинувших земную оболочку свободных личностей, каким и был учитель и мастер слова – Илья Риссенберг!

[1] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.

[2] (вернуться) Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.

[3] (вернуться) Из выступления на церемонии вручения «Русской премии».

[4] (вернуться) Из выступления на церемонии вручения «Русской премии».

[5] (вернуться) Там же.

[6] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.

[7] (вернуться) Там же.

[8] (вернуться) Там же.

[9] (вернуться) Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.

[10] (вернуться) Из неизданной книги Риссенберг И. Собор сокрушений.

[11] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.

[12] (вернуться) Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.

[13] (вернуться) Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.

[14] (вернуться) Стихи Риссенберга И. из фейсбука.

[15] (вернуться) Стихи Риссенберга И. из фейсбука.

[16] (вернуться) Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.

[17] (вернуться) Стихи Риссенберга И. из фейсбука.

[18] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.

[19] (вернуться) Риссенберг И. Иномир. Растяжка. Москва: НЛО, 2016. – 184 с.

[20] (вернуться) Стихи Риссенберга И. из фейсбука.

[21] (вернуться) Там же.

[22] (вернуться) Стихи Риссенберга И. из фейсбука.

[23] (вернуться) Из неизданной книги Риссенберг И. Собор сокрушений.

[24] (вернуться) Там же.

[25] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.

[26] (вернуться) Риссенберг И. Обращение. Харьков: БЭТ, 2018. – 140 с.

[27] (вернуться) Риссенберг И. Третий из двух. Харьков: ТО Эксклюзив, 2011. – 160 с.